Мгновение (СИ) - Левская Яна - Страница 14

Вернувшись в смотровую - свою надёжную одиночную камеру с замком изнутри - Рун как в тумане провёл час, оставшийся до конца рабочего дня, и поспешил в отель. Выходя из здания фермы, он всё ещё ощущал холод между лопаток, будто в спину ему продолжал ввинчиваться взгляд проклятого финна. Этингер не представлял, как заставит себя прийти сюда завтра.

Прилив поднял яхты, пришвартованные у берега, и Рун немного отвлёкся, рассматривая цветные флажки с именными знаками владельцев - некоторые даже были нарисованы вручную старинными красками. В любой стране найдётся немало любителей архаики и рафинированного экстрима вроде морских прогулок на открытом всем ветрам деревянном корабле, но Руну казалось, что здесь, в Пенмарше, этих чудаков собралось в разы больше. Бухта между двумя рукавами пирсов была просто усеяна разномастными яхтами и лодками, которые, покачиваясь на волнах, дважды в сутки садились на мель и вновь поднимались вместе с приливами. Напротив башни старого маяка вытянулось современное здание береговой охраны с тремя арками небольших эллингов, откуда выглядывали оранжевые носы служебных катеров. По берегу прогуливались люди, в открытом кафе звучала музыка; ветер разносил вокруг обрывки разговоров, тихое жужжание проезжающих по набережной электромобилей и крики вездесущих чаек. Жизнь здесь текла совершенно обыденно, даже с некоторой ленцой и негой - а ведь всего в миле отсюда в подводном комплексе велись совсем не банальные разработки и далеко не безопасные игры. Этингер пожалел, что знает об этом.

Смеркалось. Над водой зажглась световая маркировка путей, в городе включились фонари. Рун как раз подошёл к отелю и отыскал взглядом окна Амины, подумав, что это действие скоро войдёт в привычку. Канзи была дома. Проглотив странную смесь досады и облегчения, историк направился к себе.

Уже в лифте он мрачно проследил, как съехались дверцы, и вспомнил утреннюю сцену на ферме. Лучше бы не вспоминал - от неё внутри заколобродило чувство вины, предвещавшее долгие часы бессонницы. Под влиянием мгновения он набрал этаж Амины и, сам себе поражаясь, пришёл к её номеру. Датчик на двери светился зелёным. Рун потянулся к звонку, но огонёк тут же мигнул и стал тусклым синим - в апартаментах выключили свет. Вздохнув, Этингер отступил. Может быть, это и к лучшему. Он представления не имел, о чём стал бы говорить.

Раздосадованный больше прежнего, Рун двинулся по коридору обратно. Чтобы не ждать лифт, решил воспользоваться лестницей, но не успел пройти и половины пролёта, как на площадку второго этажа, где находился его номер, из-за угла выехал, чуть слышно жужжа, коридорный домРоботник. Этингер едва не попятился, но вовремя спохватился. Камера “жужжалки” уже запечатлела его, и пытаться скрыться было бы крайне неумно. Сохраняя невозмутимый вид, историк спустился, прошёл мимо робота и неторопливым шагом достиг своих апартаментов. Оказавшись внутри, Рун отыскал взглядом мелкого комнатного уборщика - тот неподвижно стоял в углу на поле зарядки - и с минуту хмуро рассматривал его. В голове всё вертелась какая-то неоконченная мысль, но из-за утомления историк никак не мог на ней сосредоточиться, поэтому лишь озадаченно моргал, позабыв даже о том, где находится.

Очнувшись, он вяло отметил про себя, что это уже не первый мозговой сбой за сегодня. Рун вдруг вспомнил, что в последние дни практически не отдыхал - не мог отдохнуть. Подойдя к зеркалу, он столкнулся со стеклянным взглядом покрасневших глаз. Собственный измождённый вид воскресил в его памяти историческую статью о второй половине XXI века и синдроме нервного истощения, очень распространённого в то время.

Переживая за свою нервную систему, Рун поспешил лечь в постель, но, вопреки жгучему желанию забыться, снова не смог заснуть. Он долго бултыхался в беспокойной душной дрёме, то ныряя в вязкое онемение, то всплывая к волнам гротескных образов, исторгнутых его воспалённым разумом.

Этингер видел себя сидящим в кресле Флагстада, а сам физик лежал рядом, мёртвый, с широко раскрытыми глазами, красными от лопнувших капилляров. Потом мерещился полутёмный зал совета директоров “Эйдженс”, в котором председательское место занимал огромный домРоботник. Амина, весело игравшая ямочками на щеках, вдруг разбилась на осколки, а вместо неё остался жуткий человек с гладким, как коленка, лицом. На “Хроносе”, на нижней его грани, шли в обратном направлении электронные часы - точно таймер. Снимки исчезали, съедаемые изнутри белыми пятнами - словно плавилась плёнка в старинном кинопроекторе.

На весы падают звонкие монеты. Дно океана устлано людьми, из которых растут водоросли. Вращаются стрелки на пустом циферблате. Крупицы внутри песочных часов застревают в воздухе. Таймер останавливается: “00:00”. Волна Большого Взрыва катится назад.

В самом конце этого сумбура единственным островком порядка мелькнуло знакомое окружение: старые железнодорожные пути, тянущиеся сквозь туман. Этингер стоял на шпалах и смотрел, как прямо на него несётся истошно свистящий локомотив. Нужно было отпрыгнуть в самый последний момент, потому что иначе - Этингер знал - рельсы снова окажутся под ногами. Сзади послышался перестук колёс; Рун обернулся - и обнаружил себя стоящим в центре калейдоскопа, на самом стыке всех до единого возможных путей.

После того, как поезд влетел в него со всех сторон сразу, снов больше не было. До самого пробуждения.

Если накануне Этингер думал, что не сможет больше прийти в “Миллениум”, то к утру эта проблема решилась сама собой. После блаженного бездумья возвращение к реальности стало настоящей пыткой - из-за страха и бессилия перед ним. Рун припомнил свой полночный бред и с содроганием подумал, что тот не так уж далёк от истины. Флагстад уже вполне может быть мёртв, а на его место вот-вот сядет какой-нибудь Лебронн... Корпорация “Эйдженс” теперь виделась Этингеру гигантской бессердечной машиной и своим безнаказанным могуществом внушала более чем неприятный трепет, если не сказать - ужас.

И всё же именно этот глубинный страх заставил историка подняться, затолкать себя в одежду и выйти из дома. Потом парализующий страх помешал ему свернуть на единственном перекрёстке между отелем и фермой, не дав сбежать на ближайшую станцию скоростного монорельса. Едкий, как кислота, страх вытравил на лице Руна вежливую улыбку, когда тот кивками приветствовал до судорог надоевших ему сотрудников исследовательского центра. Наконец, коварный страх усадил своего носителя в кресло смотровой и заставил думать о рутине, а сам на время удалился - словно опасаясь свести жертву с ума раньше срока и тем самым испортить всю забаву.

Рун проработал несколько часов, несмотря на острое ощущение бессмысленной траты времени. Ему казалось, что проект летит ко всем чертям: исследование откровенно застряло, никаких перспективных идей давно не было и не предвиделось, из-за чего верхушка корпорации уже начала пересматривать целесообразность дальнейшей поддержки “Хроноса”. Что уж говорить обо всех этих внутренних расследованиях, убийствах и арестах, которые окончательно ввергли “Миллениум” в хаос? Если даже руководитель арестован по подозрению в шпионаже, то какие у проекта вообще могут быть перспективы?

И всё же историк работал, потому что для него смерть “Хроноса” означала спасение. Он поймал себя на том, что больше не волнуется за судьбу проекта. С самого начала было ясно, что “устройство реверсивного воссоздания пространства” своей потенциальной угрозой человечеству сравнимо с гигатонной термоядерной бомбой (в буквальном смысле - тоже), но Руну хватило и тех неприятностей, что случились ещё до окончания работ над “Хроносом”. Историк разочаровался, перегорел; возможность заглянуть в самое что ни на есть реальное прошлое уже не волновала так, как раньше, вдохновение иссякло. Теперь он мог думать только о том, как выбраться из промышленно-политической передряги, в которую угодил.