Тайны мозга - Каплан Александр - Страница 8

Фильм базируется на реальной истории, которая произошла в XVIII веке. Из леса вышел мальчик лет семи. Дикий: телом – человек, а всем остальным – зверь. Тогда и начались дискуссии: кого считать людьми? Того, у кого нет хвоста и шерсти? Ходит на двух ногах? А современные ученые еще бы добавили: Гомо сапиенс – это тот, у кого человеческий геном! И вообще: мы рождаемся людьми или ими становимся?

Этим дикарем ученые много занимались, но разговаривать его не научили. Остался зверенышем. Был и другой случай. В США была обнаружена девочка, которую отец держал взаперти в комнате 12 лет. За это время она никого не видела и не слышала человеческой речи. Лучшие специалисты – психологи, психиатры, педагоги – взялись за девочку с той же целью: сделать ее человеком и научить разговаривать. Тщетно.

В настоящее время известно более сотни достоверных случаев, когда по тем или иным причинам дети оказывались лишенными общения с носителями языка. Как правило, это бывает связано с врожденной глухотой, которую родители вовремя не распознали, приняв своих детей за умственно отсталых и вовремя не оказали им помощи в обучении языку жестов. Большая подборка таких случаев приведена в книге одного из самых известных специалистов в области психолингвистики, гарвардского профессора Стивена Пинкера «Язык как инстинкт». Все они подтверждают, что если дети не получили доступ к освоению языка в так называемый чувствительный период, примерно до пяти-шести лет, – они впоследствии в лучшем случае могут выучить много слов, но грамматику им усвоить так и не удается. Точнее, они даже могут знать правила грамматики и стараться строить фразы согласно этим правилам, но у них это не получается делать автоматически, чтобы слова в речи сами собой складывались грамматически правильном порядке, с соответствующими предлогами и нужными окончаниями. Примерно как человек на первых уроках обучения вождению автомобилем.

Откуда же берутся эти навыки правильного построения фраз у детей в том нежном возрасте, когда их никто еще не обучает не то что каким-то правилам грамматики, но даже самим понятиям, что такое буквы, слова, знаки препинания? Когда единственно, что им доступно в коммуникации, – это вслушиваться в обращенную к ним речь и всматриваться в сопровождающие эту речь мимику и жесты?

– Хочу рассказать, как дети усваивают язык, чтобы вы ужаснулись, – продолжала профессор Черниговская. – Ребенок – инопланетянин. Он приходит в мир, не зная про него ничего. Он должен все про него узнать. В этом ему помогает его мозг, благодаря генетической программе, которая знает, как вынимать из мира информацию. Теперь представьте, что ребенок должен овладеть языком тогда, когда его никто этому не учит. Вы можете возразить, что родители и все вокруг разговаривают. Но ребенок – все что угодно, только не магнитофон.

Ребенок должен вычислить: что язык, а что не язык. Он слышит много разных звуков. Соседи сковородками кидаются, кошки мяукают, собаки лают, машины скрипят тормозами. Что из этого язык? Ему никто не говорит. Более того, ему никто не сообщает никаких правил ни про падежи, ни про окончания. Он сам пишет так называемую карту языка, находит его скрытые правила. Ребенок выполняет задачу, которую не могут выполнить лучшие лингвисты Земли. Как он это делает – мы хотим знать. Стараемся из всех сил.

Кроме того, ребенок окружен языком, состоящим из сплошных ошибок. Если сейчас записать мою устную речь – там будет масса сбоев, при том, что я лингвист и хорошо знаю грамматику. Просто язык «не то сказал». Ребенок же умудряется из хаотической информации вынуть правило. Только мощнейший компьютер, которым является мозг, позволяет ребенку это сделать.

Конечно, «мощнейший компьютер» – это просто некоторая метафора в устах Татьяны Владимировны. Эта метафора указывает на невообразимую сложность процессов формирования навыка грамматически правильной речи у малолетнего ребенка, которого просто еще невозможно обучать языку «по-взрослому», объясняя, что такое части речи, как они сопрягаются в предложении при помощи предлогов и падежных окончаний.

А что касается компьютеров, то как ни стараются математики совместно с лингвистами, с расчетом на самые современные суперкомпьютеры, – у них пока не получается построить алгоритмы для машинного обучения человеческому языку. В век, когда компьютерные программы уже запросто обыгрывают чемпионов мира по шахматам и даже обладателей самых почетных поясов в игре «Го», – ни одна машина еще не готова усвоить грамматический строй языка для беседы с человеком о нашумевшем фильме, о последних политических новостях или хотя бы о погоде. Все, на что сейчас способны многочисленные боты, и даже те из них, которые проходят тест Тьюринга по результатам шестиминутной беседы с экспертами, – это все лишь основанные на статистических расчетах подборки готовых слов и выражений.

Может быть, если машины не могут одолеть язык человека, то человек сможет освоить какой-нибудь специально созданный для общения с машиной искусственный язык? Увы, «… Несмотря на попытки, предпринимаемые уже в течение нескольких десятилетий, – пишет Стивен Пинкер, – ни одна искусственно созданная языковая система и близко не может сравниться с любым человеком с улицы, невзирая даже на HAL и C3 PO[1]». Языки программирования, понятно, здесь не в счет, на них не поговоришь даже о ценах на рынке.

Как же тогда с такой сложной задачей справляется мозг ребенка? Какие механизмы мозга позволяет человеку, независимо от расы, страны обитания, уровня обеспеченности и порой вовсе не простых условий для жизни, в самом раннем возрасте улавливать закономерности звучащего языка и в короткое время овладевать родной речью? Согласно идее Стивена Пинкера, мозг как-то от рождения подготовлен к языковой функции и реализует ее уже как инстинкт, сродни тому, как осваивают инженерное искусство строящие плотину бобры или плетущие шелковые кружева пауки.

Полагают, – продолжает Татьяна Черниговская, – что изначально способность говорить приобрели первобытные люди на Африканском континенте. Далее по ходу расселения людей по земле в силу значительной территориальной изолированности разных племен языки приобретали специфику вплоть до полного их разделения. На сегодня насчитывается от трех до шести тысяч языков в зависимости от того, что считать языком, а что диалектом. Это при том, что многие языки уже исчезли вместе со своими носителями, а к концу нынешнего века из категории живых исчезнут до 50 % малоиспользуемых сегодня языков.

При всем разнообразии языков человека их различия носят ярко выраженный эволюционный характер: языки развивались как в зависимости от среды обитания человека, так и в ответ на социальные запросы производственного и культурологического характера. Ветви гипотетического лингвистического фамильного древа прослеживают историю самого Homo sapiens от обитателей Африки до миграций из Африки в Европу и Азию через Средний Восток 100 000 лет назад, а оттуда в течение последних 50 000 лет – в Австралию, на острова Индийского и Тихого океанов и в Америку. Сегодня язык человека насчитывает 240 семейств, более или менее соответствующих ограниченным популяциям людей. Правда, наличие соответствия между языковыми семьями и генетическими объединениями людей не означает, что существуют гены, способствующие какой-то популяции людей выучиванию какого-то конкретного семейства языков. В наш век великого перемешивания наций и народностей мы все являемся свидетелями тому, как наивный ребенок легко овладевает своим первым языком, из какого бы семейства он ни был.

Что касается языкового инстинкта, о котором пишет Стивен Пинкерт, то по-видимому, его опосредует совокупность генов, которая определяет способность человека к овладению неким праязыком, какими-то самыми общими языковыми конструкциями. К сожалению, проследить эволюцию языков в глубины тысячелетий невозможно, так как большинство лингвистов полагает, что после 10 000 лет в языке не остается никаких следов того, каим он был изначально. Язык кроманьонцев из Франции утерян навсегда, также как и язык денисовцев с Алтая. Остается только надеяться, что рано или поздно ученые нейрофизиологи и лингвисты смогут подсмотреть в механизмах мозга закладки тех самых общих древних конструкций языка, которые вот уже десятки тысячелетий мы носим в своих генах в неизменном виде. Это лучше сделать скорее рано, чем поздно, потому что, как справедливо отмечает Татьяна Владимировна, в ближайшие 50–70 лет исчезнет более половины существующих языков.