Тельняшка - моряцкая рубашка - Ефетов Марк Симович - Страница 36
- Предыдущая
- 36/46
- Следующая
Теперь отец и Гегалашвили вернулись на "Диспашор". Тут-то и получилась морская упряжка, о которой говорил мой отец: "Карелию" вытягивали, как репку из сказки: "Бабка за дедку, дедка за репку..." "Пушкин" - за "Карелию", "Диспашор" - за "Пушкина". И в то время, когда снимали с камней "Карелию", на самой "Карелии" снимали все вспомогательные механизмы: грузовые краны, шлюпки со шлюп-балками, на которых они подвешены, всё, что было тяжёлым, что заставляло корабль сидеть глубоко в воде. А в трюме по горло в ледяной воде моряки вгрызались в решётки приёмного шланга, выбирая мусор, грязь, щепки, чай - всё, что забило насосы.
Казалось, что всё страшное позади, что "Карелия" спасена, что остались самые пустяки - отбуксировать в порт больной корабль, избитый волнами и истерзанный рифами.
Нет, всё было не так-то просто.
К тому времени, когда "Карелию" стянули с рифов, волнение усилилось. Теперь уже не понять было, где кончалось серо-зелёное море и начиналось такое же грязное небо. Здесь, у этого каменистого острова, погода менялась по нескольку раз в день. И вот пришла новая беда. Раньше плохо было оттого, что "Карелию" держали рифы. А теперь корабль оказался на плаву, но корабль неуправляемый, со сломанным винтом и рулём, безжизненный, беспомощный, как человек, связанный по рукам и ногам и брошенный в воду. При этом случилось так, что неуправляемая "Карелия" вдруг развернулась, стала бортом к волне и стукнула всей своей тяжестью маленький "Диспашор"...
Я помню только, как в то мгновение кто-то невидимый вырвал из-под моих ног палубу, как я опрокинулся, увидел кончик мачты, небо, нос "Диспашора" и снова палубу. Я проделал полный круг, или, как говорят в цирке, сделал сальто-мортале. Но в это время сообразить всё это было невозможно. У меня было такое ощущение, будто кто-то швыряет меня, подбрасывает, играет мной, как мячиком. Помню ещё руку отца, ухватившего меня за пояс, и его голос:
- Держись!
Маленький корабль перебрасывало с волны на волну, мотало из стороны в сторону.
Было мгновение, когда, оправившись от страшного удара, "Диспашор" снова как бы устоялся, но где-то шумела вода, и стало заметно, что море медленно поднимается к бортам.
"Тонем", - промелькнуло у меня в голове.
Да, теперь решали минуты. Качка стала куда сильнее, потому что во время удара машина "Диспашора" заглохла. Нас накренило так, что я размахивал руками, старался схватить что попало - лишь бы удержаться. К такой качке приноровиться нельзя. Казалось, что наш "Диспашор" встал на дыбы. Вслед за отцом я выкарабкался на палубу и схватил за рукав Гегалашвили.
- Спокойно, - сказал капитан. - Без паники.
Вода перекатывалась уже по палубе, поднималась выше моих ботинок. Я это чувствовал потому, что ноги мои сковывал мокрый холод. Громадная водяная гора, окутанная морской пылью, росла, мчась к нам с огромной скоростью.
- Нужно искать повреждение! - прокричал охрипшим голосом Гегалашвили. Он обвёл взглядом всех, кто стоял на палубе. - Нужно спуститься за борт и проползти на руках до носа...
- Раздавит, - сказал отец. - "Карелия" рядом.
Палуба накренилась, и нас снова ударило волной по ногам. Ударило высоко - меня выше колен, а взрослых тоже так высоко, что в их матросские сапоги хлынула ледяная вода.
Корабль оседал. Пенящиеся гребни волн лезли на нас со всех сторон.
Гегалашвили рванулся вперёд, но отец схватил его за бушлат.
- Ты слишком тяжёл, Самсон. И я уже не гожусь для этого.
- Я! - выскочил вперёд Витька.
- Нет! - Гегалашвили оттянул Виктора назад. - Я не могу посылать тебя на смерть.
- А вы же сами хотели. Вы - капитан. - Виктор вырвался и побежал к перилам.
Всё это произошло скорее, чем удаётся мне рассказать. Мы только увидели, как мелькнул в воздухе блестящий бушлат и сапоги Виктора.
Гегалашвили и отец побежали по борту к тому месту, где полз по ту сторону поручней Виктор. До меня долетели только отдельные слова, и разобраться в том, что к чему, мне было трудно. Я слышал, как капитан требовал топор, и видел, как пробежал матрос с грохочущим ящиком. Наверное, в нём были какие-то инструменты. Потом я слышал стук и скрежет.
Теперь здесь, у лестницы в кубрик, стоял я один, держась за поручни двумя руками. И трудно было разобрать в мешанине шумов - то ли ветер шумит, то ли скрежещет и грохочет топор...
Потом отец подошёл ко мне. Он вытирал мокрый лоб и щёки. Дышал отец тяжело, так, будто пробежал целую версту.
Он сел прямо на палубу, прислонившись спиной к поручням. Я не знал, чем помочь отцу. Он понял меня и сказал:
- Сядь. Отдохнём.
Мы помолчали.
- Да, - произнёс отец, как бы думая вслух, - эти минуты были самыми опасными.
- Почему? - спросил я.
- Да потому, что днище "Карелии" продырявили рифы, но рифы же держали её на поверхности. А наш "Диспашор" был на чистой воде. Его стукнула неуправляемая "Карелия", да так, что, не найди Виктор повреждение и не заделай его, мы сразу же пошли бы ко дну, как дырявая лоханка. Нас-то рифы не держали. Понял?
Только теперь я понял, как близка была катастрофа. И ещё понял я, какой смелый парень Виктор. Хотя, по правде говоря, я и раньше в этом не сомневался.
Я думал о Викторе и молчал. Молчал и отец. Так, наверное, всегда бывает с людьми, после того как случается что-то значительное.
Мы сидели молча, должно быть, минут десять, а может быть, полчаса. Мне послышалось, что кто-то позвал нас, но потом я решил, что это просто шум моря. Застучала машина. "Диспашор" пошёл в открытое море, подальше от толкнувшей его "Карелии".
В КУБРИКЕ
Потом я с отцом спустился в кубрик. На узком холодном клеёнчатом диване спал Гегалашвили. Виктор спал тут же, сидя, уронив голову на стол. Кроме этих двух спящих людей, в кубрике никого не было.
На столе стояли пустые консервные банки, лежал нож и ложки.
- Кто же звал нас? - спросил я отца.
- Они. Но мы ведь пришли не сразу. А они очень устали. Видишь - поели и сразу уснули. Настал час передышки. Моряки умеют так спать: через час поднимаются, как по команде, и с новыми силами за работу - в обратный путь. А вот и наши две банки консервов. Садись ешь...
- Предыдущая
- 36/46
- Следующая
