Двуспальный гроб (СИ) - Волознев Игорь Валентинович - Страница 11

— Я боюсь, — пролепетал он и слёзы покатились по его лицу.

Амалия погладила по голове.

— Не пугайся, дитя моё, — сказала она умильно. — Папаша уже легли спать. Пора и тебе в постельку. Надеюсь, ты поужинал?

Ребёнок кивнул.

— Вот и чудесно. А теперь мы умоемся на ночь.

Она принесла из кухни пустой таз и нож, завёрнутый в полотенце. Поставила таз на пол, велела мальчику раздеться. Заодно разделась сама, чтобы не пачкать кровью платье. Мальчик, недоумённо оглядываясь на голую мать, снял с себя рубашку.

Вампирша оглядела его хрупкую фигурку.

«Крови-то в нём с напёрсток будет, тут и пить нечего, — думала она. — Да и мяса маловато, вдруг Зебубу не хватит?»

Она достала из вазочки в шкафу конфету и протянула малышу.

— Полакомись, свет мой ясный. И не надо плакать. Слезами ты разрываешь сердце своей бедной мамаши.

Ребёнок послушно взял конфету и сунул в рот.

Амалия наклонила его головку над тазом, незаметно достала нож и полоснула по тонкой шее. Тельце ребёнка вздрогнуло, в таз брызнула кровь. Изо рта умирающего выскочила карамелька. Амалия ещё четверть часа массировала холодеющий трупик, выдавливая питательную жидкость. Красная струйка становилась всё тоньше, наконец она прервалась, зачастили капли, потом и их вереница поредела… Выжав в таз всё что можно, Амалия прильнула к ране ртом и высосала остатки.

Убедившись, что трупик совершенно обескровлен, она приступила к главному удовольствию: взяла таз обеими руками и осторожно, боясь пролить хоть каплю, принялась пить. Сначала тянула медленно, смакуя, потом не удержалась и выпила всё залпом.

Таз ещё не успел опустеть, как Амалия закашлялась, выпустила таз из рук. Он с грохотом упал и забрызгал кровью пол и саму вампиршу — Амалия подавилась карамелькой…

Задыхаясь, кашляя, давясь, выпучив глаза, вампирша покатилась по полу. Наконец догадалась сунуть себе в глотку два пальца и вызвать рвоту. Вместе с выблеванной кровью выскочила конфета. Вампирша с ненавистью треснула по ней кулаком. Потом она долго ползала на четвереньках, слизывая кровь с грязного пола.

Покончив с кровавой лужей, она принялась за разделку трупика. Разыскала в доме топор и отрубила руки, ноги, голову. Разрубила грудную клетку и выдернула печень, кишки и сердце. Всё это, пачкаясь в крови и слизывая её с рук, она уложила в две большие полиэтиленовые сумки. Только тогда позволила себе передохнуть.

Однако долго отдыхать было нельзя: время близилось к полуночи. Приходилось торопиться, если она хотела встретиться с ведьмой.

Была глухая ночь, завывал ветер и в небе плескали зарницы, когда Амалия с сумками вышла из таисьиного дома.

Безлюдная улица вывела её на окраину города. Шлёпая по грязи просёлочной дороги, Амалия направилась к темнеющему в отдалении лесу. Последний городской фонарь остался позади и утонул во мраке; Амалию со всех сторон обступила темнота. Видевшая в ней превосходно, она двинулась в самую чащу. Где-то впереди глухо заухал филин. Амалия остановилась, прислушалась к его зловещему крику и решительно направилась в ту же сторону.

Всё чаще вспыхивали зарницы. В их жутком белом огне лес преображался. Корявый пень оказывался уродливым осьминогом, шевелящим щупальцами, а из кустов высовывались отвратительные рожи. Едва заметную тропу, на которую вышла Амалия, пересёк белый карлик в мохнатой шубе, с мешком на спине. Он оглянулся на Амалию, недобро сверкнули его красные глаза, и в следующий миг он сгинул в темноте. Тараканоподобное страшилище медленно выбиралось из зарослей, но тут полыхнула зарница, и оно в ужасе замерло, раскинув лапы.

Лес становился всё глуше, страшнее. Невидимые днём твари в великом множестве повыползали на его тропы и поляны. Вереницами проходили непогребённые мертвецы. Среди них особенно много было солдат в проломленных касках и пробитых пулями шинелях. В ветвях деревьев с шелестом порхали летучие мыши, сверкая во тьме угольками глаз, похожие на крылатых чёртиков. В траве деловито копошились волосатые уродцы — целый народец карликовых леших и лешачих. Они выныривали прямо из-под ног Амалии и спешили куда-то по своим непонятным делам. Проносились и бесплотные белые сущности, своими очертаниями похожие на людей. Это неутолённые души смертных слетались водить хороводы. Графиня подумала, что не так ли давно она сама в такую же ночь вырывалась из склепа и белым призраком прилетала сюда, чтобы отвлечься от тоски в безумной пляске.

Крик филина прозвучал совсем близко. Амалия метнулась на него и, продравшись сквозь заросли, очутилась на круглой поляне. На её краю возвышалась иссечённая молниями старая сосна, в корнях которой тускло горел огонёк. При появлении вампирши из пещерки под сосной высунулась маленькая голова с растрёпанными космами, а потом показалась и вся ведьма: сгорбленная, с бледным лицом и тёмными запавшими глазами.

— А-а, Амалия, родненькая, пришла-таки! — загнусавила старуха, осклабившись в довольной ухмылке. — Вот видишь, всё случилось так, как я тебе предсказывала. А ты не верила старой Шепочихе, даже слушать не хотела…

— Я принесла всё, что ты просила, — глухо проговорила вампирша. — Веди меня к демону, я должна узнать заклинание.

— Давай скорей, — ведьма в нетерпении протянула свои короткие ручки.

Амалия достала из сумки печень и швырнула ей. Та на лету поймала лакомство.

— Сердце потом, — сказала вампирша. — После того, как выполнишь обещанное.

— Для тебя сделаю всё, что в моих силах, красавица, — ответила ведьма.

Она юркнула к себе в нору и скоро вернулась. Выпрямилась во весь рост, потянулась сладко. Амалии подумалось, что Шепочиха всё-таки больше похожа на крысу, чем на человека. Тело её покрывала свалявшаяся шерсть, руки и ноги были короткими, с коготками, позади тянулся длинный хвост. Особенно усиливало сходство с крысой вытянутое вперёд и заканчивающееся острым носом лицо.

Ведьма смотрела на Амалию, сложив на груди ручки.

— А что, родненькая, страшно ведь пить людскую кровушку?

— Страшно, — призналась Амалия. — А потом приходится убегать, прятаться, бояться всего и всех… Чувствую — ещё месяц такой жизни, и убьют меня…

— Убьют, убьют, — закивала ведьма, — как есть убьют, и вернёшься ты на долгие годы в тёмный склеп, к своим старым косточкам…

— Это ужас! — вскричала Амалия. — Я не хочу после смерти снова превратиться в призрака! Я хочу жить и умереть как все люди, и никогда больше не возвращаться в склеп!

— Ах, как я тебя понимаю, родненькая… Но с такой сильной тягой к крови тебе недолго оставаться среди живых, недолго… Идём же к Зебуб-Баалю, пока ещё не пропели первые петухи, он скажет, что тебе делать…

Они зашагали сквозь лес: впереди ведьма, за ней Амалия, нагруженная сумками.

— Кинешь ему кусочек ребёночка, — говорила ведьма. — Старый Зебуб слопает его и начнёт вещать, а когда замолчит, кинешь ему ещё кусочек… Так, кусочек за кусочком, он и откроет тебе заклинание…

— Мне необходимо его узнать, — отвечала Амалия. — Больше всего на свете я не хочу возвращаться в склеп…

Они прошли по заброшенному лесному кладбищу. Вокруг них то тут, то там начинала шевелиться земля; вспухали бугорки, из которых высовывались костлявые руки; иногда показывался череп, поводивший пустыми глазницами. За деревьями сверкали чьи-то красные глаза, двигались тени, вспархивали стайки каких-то крылатых уродцев, встревоженных зарницами…

С боковой тропы к путницам вышел полный лысый мужчина в костюме, без галстука, в расстёгнутой на груди рубашке. Он пыхтел и сгибался под тяжестью увесистой сумки. Принюхавшись, Амалия поняла, что это простой смертный, и ей вдруг захотелось попробовать кровушки. Но ведьма цыкнула на неё, и вампирша поняла, что сейчас об этом думать не следует.

— Я правильно иду? — обратился мужчина к Шепочихе. — Зебуб-Бааль там?