Летняя история (СИ) - Романова Наталия - Страница 9

«Вот до чего пьянство доводит», — думала Татьяна, когда Лёня кружил её в танце, всё чаще поворачивая к себе спиной и прижимая к себе всё более неоднозначно. Потом его губы спускались от кромки волос к плечам и останавливались между лопаток, чтобы снова поднять выше. У Татьяны уже давно не было мужчины, а хорошего мужчины не было очень давно, поэтому её тело, да и она сама, давали более чем недвусмысленные сигналы Лёне, которыми он не преминул воспользоваться, когда сжал ягодицы Татьяны, на что она, кажется, вздохнула, но было больше похоже, что заскулила.

Ложкина определённо хотела секса. И определённо с Шуваловым. И определённо ей это не нравилось. Нет, ей нравился Шувалов, и она была уверена, после нескольких простых, но умелых поглаживаний, что и секс с ним понравится, но это был Леопольд Шувалов!

Поэтому она нашла в себе силы отстраниться и сказать.

— Всё, Лёнь, достаточно.

— Таня? — он выглядел озадаченным.

— Давай не будем портить наши давние отношения семиминутным сексом, оно того не стоит.

— Откуда ты знаешь, может, стоит, — он порывисто прижал её к себе и почти поцеловал, почти — потому что Татьяна умудрилась вывернуться.

— Лёнь, нет! Мы просто пьяные. Ты хороший, и платье у меня красивое, но нет, секс ещё ни разу не закончился ничем нормальным, не будем портить себе отдых.

— Эээээ… да, ты права, Таня, прости, я… беру себя в руки.

Весь этот диалог проходил под медленную музыку, и со стороны казалось, что двое влюблённых просто переговариваются, флиртуют, чуть более развязано из-за алкоголя, но эти двое — пара, и то, что мужчина прижимает женщину, и она сначала подставляет шею под поцелуи, а потом останавливает его, говорит о том, что «не место и не время», а вот когда они доберутся домой… Во всяком случае, именно это читалось в глазах компании, которая, впрочем, быстро потеряла интерес к парочке, когда заиграла быстрая музыка, и желающие ринулись «потрясти былым».

Лёня исчез из поля зрения, Татьяна стала чувствовать усталость и лёгкую головную боль, она спросила нескольких приятелей, не видели ли они Шувалова, но те отрицательно покачали головой. На веранде его не было, как и в основном зале, не было его на площадке перед рестораном, но когда Татьяна набрала номер телефона Шувалова, она услышала знакомую трель где-то совсем недалеко, за небольшой пристройкой, и пошла на звук, уже по пути понимая, что она сейчас увидит.

По мере приближения, звук женских стонов и характерных шлепков был всё отчётливей, пока, наконец, свет уличного фонаря на крыльце пристройки не осветил приспущенные льняные брюки Шувалова, перегнувшуюся через перилла молоденькую официантку, которая весь вечер не спускала глаз с Леопольда, бросая на Ложкину уничтожающие взгляды, и само «соитие», глядя на которое Татьяна испытывала сильное желание оторвать Шувалову мошонку и заставить его её съесть.

Но ни факт того, что сам Шувалов имеет какую-то официантку, приподняв её ногу для удобства, ни факт того, что сам герой торжества не видит стоящую в нескольких метрах Ложкину, ни стоны девушки, ничего из этого не смущали Ложкину (желание оторвать яички тоже не заставило Ложкину испытать столь иррациональное чувств), а вот когда, обернувшись на лёгкий шорох, Татьяна подняла глаза — она резко развернулась и рванула к стоянке такси, издали начав махать Ашоту, запрыгивая на ходу в машину. Игнорируя шум за своей спиной.

Ложкина сжала зубы, чтобы не заплакать. Расплатившись, она вышла, максимально тихо прошла в комнату на третьем этаже и быстро, в хаотичном порядке, собирала вещи в чемодан, утрамбовывая их, сминая и уже давясь слезами, как чемодан давился вещами — шортами, майками и ярким купальником.

— Таня? — Шувалов был запыхавшимся, словно он всю дорогу бежал. — Что ты делаешь?

Татьяна внимательно оглядела Леопольда, даже в этой ситуации, когда она стояла босиком, в джинсах и немного мятой белой майке, с растёкшейся по лицу тушью, он выглядел так, словно только что принял душ и оделся, только лёгкая отдышка и пара капелек пота на лбу выдавали его, но взгляд был тот же, покровительственно-высокомерный, и приподнятая бровь говорила окружающем об их ничтожестве против самого фон Хера Шувалова.

— Собираю вещи, — она последним рывком закрыла чемодан и пошла к двери, захватив Альку подмышку.

— Прости, надо было подальше уйти.

— Надо было.

Она обогнула Шувалова и открыла дверь.

— Тань, я не понимаю. Увидела, да. Неприятно, согласен, больше этого не повторится, при тебе, я имею в виду.

Ложкина молчала.

— Вообще в отпуске не повторится, торжественно клянусь — только мастурбация в душе, — он даже примирительно улыбнулся, отчего Татьяна тут же пожалела, что не оторвала мошонку…

— Делай ты, что хочешь, — она схватила влажное полотенце, которое не до конца просохло, и вытерла лицо, надеясь, что оттёрла если не всё, то большую часть размазанной косметики.

— Вот и хорошо, а теперь пойдём домой, спать, — успокаивающим жестом, как несмышлёного ребёнка, пытаясь завести в комнату.

— Шувалов, ты не понял. Ты — делаешь, что тебе хочется. Хочешь — имеешь официантку, хочешь — самоудовлетворяешься в душе, а я — еду домой, в Питер!

— Тань, не глупи.

— Иди ты на фиг.

— Танечка, — голос звучал угрожающе, Алька ощетинилась и злобно, а, главное, звонко залаяла.

— Я тебе не Танечка! Я тебе вообще никто, так что — уйди с дороги, — перешла на повышенный тон, перекрикивая Альку, которая, в свою очередь, лаяла всё громче, ей вторил обычно мирно сидящий на техническом дворе Барон.

— Да что случилось-то, Татьяна?

— Ты меня спрашиваешь, что случилось?! Ты дебил, Шувалов, или только прикидываешься?!

— Значит, дебил.

— Да ты имел на моих глазах официантку, а теперь хлопаешь глазами, как невинная овца.

— Фьють, — раздалось рядом. Ян, в одном белье, с взлохмаченной головой, явно только проснувшийся от шума, смотрел широко раскрытыми глазами на открывшуюся перед ним сцену и глупо хихикал.

— Ян, иди к себе, — произнёс Лёня.

— Не-а, — нагло вернул подросток, — недолго музыка играла, па. Вообще, вы хорошо играли, правдоподобно, особенно она иногда смотрит так… прям, влюблённо, жаль мало продержались. Так значит, ты не выдержал, ха! Мне Лилька тысячу должна, она была уверена, что Татьяна «встретит кого-нибудь, она такая красивая», — он закатил глаза.

— Ян, я сказал: «Иди к себе»!

— Он знал?

— Ложкина, я не тяну на звание «Отец года» даже с натяжкой, но я не стану знакомить с женщиной своего сына и врать, что это моя невеста, и в скором времени мы узаконим свои отношения.

— Ах, я и забыла, в связи с последним инцидентом, что ты у нас благородной павлин, жаль только, что под хвостом обычная жопа, — Татьяна подняла чемодан и, обогнув стоявших сына и отца, стала громко спускаться по ступеням.

— Татьяна, — Лёня уже держал Ложкину, вырвав у неё чемодан.

Они стояли посредине небольшого двора, под свисающими листьями винограда, и Ложкина выплёвывала на Шувалова всё, что она думает по поводу него, официантки и качающейся мошонки. По неизвестной причине, по щекам Ложкиной текли слёзы, и ей было обидно, сильно обидно. В общем-то, Шувалов, как всегда, был прав.

Он, Шувалов — свободный мужчина, если не считать Алёны, но с ней он «договорится сам, и это не проблема». Ложкина в категоричной форме отказалась переносить их отношения на другой уровень и, наверное, была права, поэтому Шувалов вполне мог себе позволить интрижку хоть с официанткой, хоть с официантом, если на то пошло.

И это злило и нервировало ещё больше.

— Да ты вправду дебил! — взвилась Ложкина. — У тебя какая степень умственной отсталости, Шувалов? Ты вправду не понимаешь?! — краем глаза Татьяна видела удивлённые лица Аксольда и Анны-Эльзы, она видела, что и Лёня их видит… но что может остановить бегущий поезд — ничто, так и Ложкину сейчас никто и ничто не могло остановить. — Я твоя девушка! Невеста!

— Ау, Ложкина, ты мне — не девушка! Ты это прекрасно знаешь.