Каллиграфия (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 36

Если кто и понимал, что Аризу Кей нуждается в тишине, то только не Франческо. Со скуки он пролистал почти все тома в ее библиотеке и нередко досаждал ей самой, отрывая от важной работы. Японка посылала его присматривать за детьми. Впрочем, «дети деревьев» и без того находились под хорошей опекой - о них заботилась Клеопатра. Она, в конце концов, привыкла и к хранительнице, и к новым своим обязанностям, и стремление вернуться на родину постепенно ослабло в ней, как ослабевает в саду всё, что угнетает душу. В Кении ее ждали болезни, голод, черствость соплеменников, а, возможно, и еще одно предательство, тогда как среди сакур она не ведала ни нужды, ни бездолья. Она научилась ладить с детьми, полюбила их и уж не мыслила себя в иной роли, кроме как в роли воспитательницы. Джулию она встретила довольно сдержанно, хотя ее так и подмывало броситься итальянке на шею. Их словно бы связывала невидимая нить, они были как сестры друг другу, и обе отдавали себе в этом отчет.

- С самого первого дня моего появления здесь, - говорила Клеопатра, - я не переставала ощущать какое-то неизъяснимое томление, предвкушение чего-то необыкновенного. Со мной никогда не происходило ничего подобного. В Африке мои чувства были просты и однозначны, как цвета радуги. Радость была желтой, гнев - красным, печаль - синей, а спокойствие - зеленым (хотя, признаться, зеленого в моей прежней жизни очень недоставало). А в саду мне открылось великое богатство оттенков, я очутилась в круговерти самых разноречивых эмоций, и меня охватил ужас. Бежать! Бежать из этого хаоса! И тут я встречаю тебя.

- Ты была похожа на мою младшую нашкодившую сестренку! - хихикнула Джулия.

- Вообще-то я старше тебя на целый год, - с достоинством заметила Клеопатра. - Но вот ведь странно: в тот момент я пребывала в твердой уверенности, что между нами существует какая-то связь, хотя в действительности мы не сестры.

- Как знать? - пожала плечами Джулия. - Ведь есть же города-побратимы, так отчего бы и нам не назваться сестрами? И росту мы одинакового, и волосы у обеих вьются, а цвет кожи и происхождение - мелочи...

- Я так рада, что ты спаслась, - говорила Клеопатра, прижимаясь лбом ко лбу Джулии.

- Нам предстоит сложная операция, и было бы нелепо погибнуть, даже не начав, - отвечала та, робко улыбаясь и прищуривая глаза.

Наблюдая эту трогательную сцену, Кристиан Кимура не мог не позавидовать африканке. Какая роскошь просто смотреть в глаза тому, кого любишь! Какая непозволительная для него роскошь! Джулия по-прежнему избегала с ним встреч, хотя, казалось бы, он полностью оправдался перед ней и сумел заслужить ее доверие. В течение их вынужденного пребывания в саду они лишь дважды сели друг напротив друга, да и то, чтобы обсудить кое-какие правила каллиграфии. В остальном же, будь то приемы пищи, чаепития или дружеские беседы, они не пересекались. У итальянки был свой распорядок дня: она предпочитала вставать ни свет ни заря, завтракать, пока все спят, заниматься правописанием тогда, когда этого никто не видит, и втихомолку практиковаться в тайцзи. Она любила подолгу гулять в одиночестве, купаться в море на закате и плести венки из цветов, что росли за пределами сада. Донеро, который в то время был поглощен идеей снарядить экспедицию в горы, часто присоединялся к ее прогулкам и вскоре зауважал ее за широту взглядов и стремление к самостоятельности. А Кристиан всё вспоминал день их прибытия после катастрофы, вспоминал, как вытер пятнышко сажи у нее со щеки, а она подала ему платок, обозвав трубочистом...

Он уже начинал бояться, что Аризу Кей так и не доведет до ума новый телепортатор и они никогда не попадут в Грецию, а следовательно, не столкнутся с опасностями. Последнее удручало Кристиана больше всего. Ведь, по его разумению, завоевать сердце своенравной итальянки можно было только в приключениях да передрягах. Джулию, напротив, вполне устраивала размеренная жизнь, какую вела хранительница, и если бы ей представилась возможность поменяться с японкой ролями, она сделала бы это без всяких колебаний. Пыл ее поостыл, и она уже не рвалась в бой, как прежде, хотя и понимала, что слов обратно не воротишь. Она дорожила своей честью не меньше, чем мушкетеры Александра Дюма, и спасовать для нее означало почти то же, что для Д’Артаньяна отказаться от шпаги. Поэтому миссия по обезвреживанию мафии представлялась ей как неизбежная данность, чего нельзя было сказать о предстоящей исповеди. Явиться к Донеро с повинной и выложить всё начистоту? Да уж лучше броситься со скалы в бушующее море!

Но и тут чувство чести одержало над нею верх. Она буквально принудила себя пойти к географу и покаяться во всем, что натворила. Донеро же, примостившись под сосной, пребывал в столь глубоком умиротворении, что поначалу и не уразумел, о чем она толкует.

- Корить за беспорядок в «доме на пружинах» следует меня, меня, а не Лизу. Лиза и пальчиком не притронулась к вашим драгоценным картам, - настойчиво и проникновенно говорила она, заглядывая ему в глаза. Ей долго пришлось объяснять, о каком «доме на пружинах» идет речь и что она подразумевает под «драгоценными картами». Судя по всему, память географа приземлилась приблизительно там же, где опаленная коллекция шарфов и обломки самолета, ибо об Академии он сохранил крайне обрывочные сведения. Его фатовство испарилось в течение первых трех дней, профессорские замашки улетучились во время вылазок в горы, тогда как память сдала позиции совсем недавно. Словом, под конец внеплановых каникул от фата, профессора и здравомыслящего человека не осталось и следа.

- На вас плохо влияет морской воздух, - довольно неучтиво сказала ему Джулия. - Вот уж не думала, что с вами может случиться амнезия. Вы так быстро распрощались со своей кафедрой?! Вас больше не интересуют материки и океаны?!

Тут на лице Донеро отразился проблеск мысли: он наморщил лоб и стал что-то усиленно соображать.

- Ма-те-ри-ки, - сказал он по складам, - о-ке-а-ны... Я, кажется, когда-то был географом? Помню качку, нещадную качку и разлитые чернила. А из-под пола слышался скрип...

- Так это же ваша будка скрипела! - воодушевилась Джулия.

- Да, и, помнится мне, там были замечательные карты.

- Вот их-то я и порвала. На мелкие клочки, - выпалила та.

Донеро изумленно вскинул бровь.

- Я же вам битый час именно это и втолковываю! Лиза Вяземская здесь ни сном ни духом не виновата.

- А-а, - протянул географ. - Елизавета? Очень способная ученица... Я ее что, выгнал?

- Угу, - хмуро отозвалась Джулия.

-Что же делать? Что делать? - засуетился Донеро, взворошив песок. - Она ведь, чего доброго, найдет себе другого учителя!

- Найдет, и не сомневайтесь, - безжалостно подтвердила Джулия.

- Так когда, вы говорили, будет готов телепортатор?..

Аризу Кей никогда не чувствовала усталости. Ей было невдомек, что значит выражение «трещит голова». Она могла просидеть в мастерской до утра, стуча своими молоточками и закручивая шурупы. Могла потратить сутки на копирование древних японских текстов, а назавтра предстать перед друзьями свежей и безупречной, как распустившийся бутон. Клеопатра, которая по природе своей была очень наблюдательна, подозревала, что хранительница пьет чай и пробует рис не столько ради насыщения, но главным образом затем, чтобы не смутить гостей. Еще одной особенностью Аризу Кей было то, что она почти никогда не применяла силу, хотя, бесспорно, обладала мощью героев Эллады, атлетов мира и тибетских монахов, вместе взятых. Назойливых визитеров она выпроваживала довольно-таки учтиво: если у нее над ухом жужжал Франческо, она, без лишних разговоров, поручала ему какое-нибудь задание, причем тот демонстрировал редкостное послушание и покорность. Географу, которого Джулия привела в чувство и который после этого кружил возле японки весь вечер, досталась работа по подметанию полов. И он удалился с веником, в глубоком убеждении, что оказывает хранительнице неоценимую услугу.