Без жалости - Исхаков Валерий - Страница 15
- Предыдущая
- 15/25
- Следующая
- А что я сделаю? - пожал плечами Фурманов. - Она с детства привыкла с нами спать. Ларка сама же ее и приучила. А сейчас выросла - с виду взрослая девка, а ума все равно как у четырехлетней.
- Для дурного дела много ума не надо. Смотри, залетишь с ней, как в прошлый раз.
- Да брось ты, что я - не соображаю?.. Ну ты сама посуди, мать. Ведь безвыходное же положение. На двор ее пускать, чтобы она там с первым встречным, - нельзя. Ладно еще, просто в подоле принесет, а если заразу какую подцепит?.. Совсем без этого она просто не может. Сама же говоришь: к придурку нашему и то обниматься лезет, ведь так?
- Так.
- Ну так вот... Безвыходное положение получается. И жалко ее, дурочку, и в то же время... - Фурманов мечтательно вздохнул. - Но ведь и хороша же, черт побери! Сотворил же господь мужикам на погибель. Тут и святой не устоит...
- Ты-то у меня, точно, не святой. Лучше в шахматы с придурком играй, а девку не трогай.
- А как? Он же не понимает ни хрена.
- Ты иногда слушай жену, что она говорит. Она хоть и дура, но с понятием. Говорить с ним бесполезно, ему надо прямо под нос сунуть, тогда сообразит.
- Сейчас попробую.
Фурманов придвинул к дивану столик, подкатил к нему кресло с Карлом, сел на диван, достал шахматную доску, высыпал фигуры и поставил доску. Карл тут же, словно включенный механизм, протянул руку, взял две пешки, белую и черную, зажал в кулаках и протянул Фурманову.
- Вроде бы ты и умный, Карл, а все равно дурак, - ухмыльнулся Фурманов. - Надо пешки за спину спрятать и перемешать, а ты прямо на виду: выбирай, мол. А чего уж тут выбирать!
Он хлопнул по руке с белой пешкой. Карл разжал кулак, отдал пешку Фурманову, начал расставлять черные фигуры - делал это он намного быстрее Фурманова и как-то профессионально, пожалуй, и притом, как и все, что он делал, несколько механически. Они начали играть. Марина Яковлевна присела невдалеке от них, заслонилась газетой, но не читала, а внимательно следила за игрой. Карл играл с тем же отрешенным выражением лица, как всегда. Он делал ходы мгновенно, а Фурманов все дольше и дольше думал над очередным ходом. В конце концов Марина Яковлевна потеряла к игрокам интерес, отбросила газету.
- Пойду к Екатерине Васильевне на четвертый этаж, - сказала она сыну, целиком ушедшему в игру и не обращавшему на мать никакого внимания. - Она мне обещала рассады помидорной дать. А вы играйте тут, играйте...
После того как Марина Яковлевна ушла, мужчины продолжали играть. Карл выиграл. Фурманов перевернул доску, начал расставлять черные, Карл - белые. Начали снова. Несколько минут прошло в полной тишине, нарушаемой лишь кряхтением Фурманова да глухим стуком фигур о доску. Потом в комнату "влетела" Ляля - опять она гудела "Ыыыыыыыы", изображая самолет. Подлетела к дивану, села рядом с отцом, приласкалась к нему. Он не обратил на нее внимания. Снова проиграл. Карл автоматически перевернул доску, начал расставлять черные фигуры, но Фурманов сидел, не двигаясь, вместо него фигуры расставляла Ляля.
- Вот вы тут сами без меня и поиграйте, - сказал наконец Фурманов. - А я пойду на балкон покурю.
Прежде чем уйти, он, однако, подошел к серванту, привычно открыл дверцу бара, плеснул в фужер на два пальца водки, выпил, крякнул - и только после этого ушел. Ляля, словно забавляясь, двинула вперед королевскую пешку. Карл ответил. И пошла игра. Поначалу Карл помогал Ляле - механически протягивал руку, когда она делала неверный ход, показывал, тут же делал свой ход, но где-то после двадцатого хода в Ляле будто прорезалось какое-то чутье, она уже поняла, как надо, а как не надо ходить, и перестала делать грубые ошибки, а Карл перестал ее поправлять.
Потом Фурманов вернулся с балкона, сел рядом с Лялей, тупо уставился на доску.
- Лялька, ты что? Это ты сама играешь?
- Ляля играет, - по-детски ответила та.
- Ну-ка, ну-ка, покажи ему...
- Ляля играет...
- Умница, моя Ляля. Ай, умница!
Фурманов приобнял Лялю, погладил ее по коленке, чмокнул в шею. Она вначале вяло отбивалась, увлеченная игрой, но потом привычное удовольствие перевесило, Ляля отвернулась от доски, прижалась к Фурманову, и тот взял ее на руки и унес. Карл продолжал сидеть над доской, не замечая отсутствия Ляли, ждал ответного хода, но, не дождавшись, сделал ход за Лялю, потом за себя, потом снова за Лялю - вначале медленно, потом все быстрее и быстрее, и наконец - в бешеном темпе, пока не загнал собственного короля в безвыходное положение. Мат.
7
Шли дни. В семье постепенно привыкали к присутствию Карла и все меньше обращали на него внимание. Относились к нему не совсем как к мебели, но и не как к человеку. Скорее, как к домашнему животному: надо кормить, поить, выгуливать, укладывать спать - а больше ничего не надо, даже стесняться. И они не стеснялись его. Фурманов, тот с самого начала не стеснялся: ходил при Карле в одних трусах, почесывался, громко портил воздух, совал ему под нос свои ноги в пахучих носках, - а потом перестали стесняться и женщины, за исключением Марины Яковлевны. И Лара, и Ляля бегали через комнату в ночных рубашках, в комбинациях, в трусиках и лифчиках, натягивали при нем чулки, закручивали на бигуди волосы. И говорили при нем так, как говорили бы при собаке или кошке. Особенно Лара, которая, едва вернувшись со службы, хваталась за телефон и начинала долгие бесконечные разговоры с сослуживицами, точно на службе не могла с ними наговориться. В такие минуты Фурманов вслух завидовал Карлу, который со своим аутизмом "ни хрена этого не слышит". Сам же Фурманов после первых пяти минут "бабской болтовни" демонстративно вставал с дивана и уходил курить на балкон или шел на кухню, где включал второй, маленький телевизор и пил одну бутылку пива за другой.
Каждое утро Карла поднимали с дивана в одно и то же время, помогали натянуть ему штаны, выдавали свежую футболку с портретом Че Гевары или каким-нибудь странным изречением на груди (в чемодане оказалось добрые две дюжины футболок и столько же чистых, неношеных трусов), и начинался очередной день, почти неотличимый от прежнего. И так же точно Карл неподвижно сидел в кресле, играл в шахматы, если перед ним ставили доску, или музицировал - если подвозили вплотную к пианино.
- Предыдущая
- 15/25
- Следующая
