Горькая лаванда - Грин Дженнифер - Страница 20

На лице Камиллы появилась улыбка.

— Да, — сказал Боб, останавливаясь и заглушая мотор. — Я тоже помню, как мы катались здесь с горки.

— Счастливое было время… До сих пор помню, как ветер свистел в ушах, когда мы неслись вниз на санках или на лыжах. У меня дух захватывало, и я закрывала глаза. — Кажется, она забыла о своем гневе. — А что стало с твоими братьями? Ты никогда не говорил…

То, что она спросила о братьях, удивило и порадовало Боба. Казалось, еще вчера Камилла старалась отгородиться от всего мира, а сейчас жадно наверстывала упущенное. И он принялся рассказывать:

— У них все отлично. Вебстер преподает в Стэнфорде. У него жена и двое детей. А Пит — полная противоположность. Он обосновался в Северной Дакоте. У его жены там большое ранчо. Он поставил дело на широкую ногу и, кажется, вполне доволен жизнью. Кроме четверых своих детей, у него еще трое приемных.

Камилла привычно направилась по тропе, ведущей к озеру, беззаботно шагая рядом с Бобом. Да и можно ли было сердиться в этот весенний солнечный день? Теплый ветерок приносил из леса терпкие запахи просыпающейся земли, внизу расстилалась спокойная гладь озера, в заводях у противоположного берега еще прятались клочья утреннего тумана. На поляну у тропы выскочила косуля с олененком и тут же умчалась прочь.

Боб улыбнулся Камилле, она ему. Им было хорошо вместе. Они оба принадлежали этим местам.

— Ребенком мне казалось, что трое Макдаглов навсегда привязаны к этим холмам и равнинам. Как и три сестры Кэмпбелл. Мне и в страшном сне не могло присниться, что можно жить где-то в другом месте. И вот Виолетта да ты — единственные, кто вернулся, — заметила молодая женщина.

— Я единственный, кто мог и должен был это сделать. Отцу требовалась помощь. Хотя… рано или поздно я все равно возвратился бы. Я не так привязан к ферме, как отец, но я люблю землю.

— А твои братья?

— Мы никогда не обсуждали эту тему. В старом доме хватило бы места на всех. Но, знаешь, мужчины обычно пускают корни там, где женятся.

Боб осекся, произнеся последнее слово, на Камиллу разом нахлынули воспоминания последних месяцев. С мирным сосуществованием было покончено.

— Черт подери, Боб, я не возьму эту проклятую кошку!

— Нет?

— Нет! Мне не нужна кошка! И пес не нужен! И я не хочу, чтобы твои сыновья думали, что мы…

— Знаю, они хотят нас свести. — Боб надеялся, что его откровенность успокоит Камиллу, но она еще больше рассердилась, и он вернулся к основной теме: — Син притащил кошку домой. Они знали, что я не позволю ее оставить, и стали совещаться, как бы отдать кошку тебе.

— Ты должен был запретить!

— Я и запретил. Но они пошептались с дедом и, по всей видимости, решили, что кошка нас сблизит.

— Что?

— Видишь ли, все трое давно решили, что мы с тобой должны жить вместе. Что так будет лучше для всех.

— Но Боб, это же сумасшествие! Я не давала им повода.

— Я и сам ушам не поверил. После всего, что они говорили о женщинах. Но, черт возьми, Милл, ты же не дура, чтобы не понять, почему я с тобой спал!

Камилла вытаращилась на него во все глаза:

— Конечно, понимаю. Секс.

— Камилла, — в его голосе послышались угрожающие нотки, — не выводи меня из себя!

— Черт подери, Макдагл! — взвилась Камилла. — Я вывожу тебя из себя? Это ты приводишь меня в ярость! Сначала сажаешь мне на шею шелудивую псину, потом награждаешь искалеченной кошкой. Какие еще проблемы ты собираешься обрушить на мою голову?!

Боб поиграл желваками. Он дал слово держать себя в руках, но теперь потерял терпение. Он подступил к Камилле такой же злой, как и она:

— Сколько ты еще будешь плакать над собой?

— Что?

— То, что слышала! Хватит ждать, что тебя всю жизнь будут холить и облизывать!

— Кто это меня холит? Ты, что ли? — Она ткнула пальцем ему в грудь, но, что-то вспомнив, поспешно отвела руку.

— Я? Ни за что! Хватит тебе и других! И если бы это шло тебе на пользу! Так ведь нет. Ты просто стала лгуньей.

— Я? Лгуньей? — Камилла снова выставила палец. — Да я самый честный человек на свете! Я в жизни не врала и не вру, Макдагл!

— Чепуха! Когда ты вернулась, тебе было плохо, из рук вон плохо. Ты была одичавшей, как твоя лаванда. Я могу это понять, Милл, я хорошо знаю, что такое боль. Но с тех пор все изменилось…

— Ты еще будешь говорить мне, что я чувствую?

— Нет, что ты делаешь. Ты врешь. Ты делаешь вид, будто тебе на все плевать. А на самом деле ты без ума от собаки.

— Нет!

— И от лохматой кошки будешь без ума. Еще сопливой девчонкой ты умела обращаться с животными. Может, ты и забыла, но я — нет. Тебе нужен кто-то, о ком можно заботиться.

— Ошибаешься, Макдагл! Я никогда не привяжусь к этой кошке! И собаку отдам, как только подыщу ей хозяев.

— И коровы будут летать. И свиньи. А кроме того, ты сходишь с ума по моим сыновьям. Ты любишь их. Почему бы тебе не признаться в этом? Или ты думаешь, что потеряешь лицо, если признаешь, что тебе не все безразлично?

— Мне все безразлично!

— Ага, и ты ничего не чувствуешь.

— Совершенно верно.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас крепко стиснуть ее в объятиях и поцеловать. Боб понял, что если не сделает чего-то из ряда вон выходящего, то не сможет сдержать своего желания.

И когда Камилла снова выставила палец, Боб притянул ее к себе, поднял и закружил. Камилла заорала как резаная. Она была легкая, как перышко, но все-таки ему пришлось как следует размахнуться, чтобы сбросить ее в озеро.

Боб хорошо знал этот водоем. Здесь они с братьями ныряли с крутого берега в жаркие летние дни, и вода в озере всегда была холодная. Достаточно холодная, чтобы соски Камиллы обозначились под рубашкой, словно выступившие из теста изюмины. От этой мысли Боб еще сильнее возбудился и со всего размаху бросил Камиллу в воду.

Он поразился ее богатому словарному запасу. Ему была известна только одна личность, которая могла бы переплюнуть ее в ругательствах, — и это был он сам. Вот так женщина! Да еще равнодушная ко всему на свете!

Боб молниеносно скинул сапоги и плюхнулся в озеро. Ледяная вода отрезвила его. Шумно отфыркиваясь, он вынырнул возле Камиллы. Она плеснула ему в лицо воды и была полна решимости утопить его. Что ж, он это заслужил. Маленькая женская месть. Но когда Камилла схватила его за плечи, чтобы загнать под воду, он обхватил ее одной рукой и, гребя второй, поплыл к берегу. Нащупав под ногами дно, он встал и крепко прижал ее к себе.

Камилла приготовилась к новому залпу ругательств, но Боб закрыл ее рот таким поцелуем, что им стало жарко в ледяной воде.

— Ну, давай, покажи мне, как ты ко всему равнодушна, как ты ничего не чувствуешь!

Он заставил ее отступить к берегу, не прекращая требовательных, настойчивых поцелуев. Камилла отвечала на них. Их одежда приклеилась к телам и мешала двигаться. Боб на ходу стал сбрасывать ее с себя и с Камиллы.

Высокая, пропитанная солнечным теплом трава скрыла влюбленных, когда они упали на землю. Они катались по этому колючему, жесткому зеленому ковру, сплетясь в одно целое. Никогда еще Боб не был так опьянен солнцем, зеленью и мерцающим матовой белизной женским телом…

— Скажи мне, скажи, что ты ничего не чувствуешь, Милл, ни холода, ни жара, ни меня…

— Макдагл, — Камилла на мгновенье оторвалась от него. — Замолчи и… люби меня.

И он любил ее. Как он ее любил!

Он хотел любить ее лучше и сильнее, чем ее покойный муж. На краю его сознания мелькала мысль, что между ними всегда будет стоять мужчина, который отдал за Камиллу свою жизнь. Но Бобу хотелось доказать ей, что под этими голубыми небесами и ослепительным солнцем есть другой человек, который любит ее не меньше, который любит ее больше. Который тоже отдаст свою жизнь, только бы любить ее.

Камилла проснулась с сильно бьющимся сердцем и мокрыми ладонями. Она встала и пошла на кухню. Все окна и двери были открыты — вторая неделя июня выдалась необычайно жаркой и душной.