Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 2

Я смотрела на нее, а она на меня. Она улыбалась, показывая белые, ровные зубки, но взгляд у нее всегда оставался холодным. У нее были зимние глаза, глаза, которые никого не отогреют.

В детстве она никогда не брала меня на руки, может я поэтому так злилась на нее всю жизнь. Холодные матери вызывают либо ненависть, либо восхищение.

- Ну, что? - не выдержала, наконец, я.

- С днем рожденья, куколка.

Роза всегда называла меня куколкой, как будто я была папиной игрушкой, прихотью, и ничем больше, никак не относилась к ней и ничем с ней не была связана. Раньше это обижало меня, потом злило, а сейчас я и сама была рада, что между мной и Розой толстая стена без единого зазора. Роза покрутила в руке бокал с вином, вдохнула аромат. Взгляд у нее уже был расфокусированный от выпитого, и это придавало ее лицу какое-то кошачье выражение, недоброе и игривое.

- Спасибо, Роза, - ответила я и без паузы добавила: - Чего тебе? Ты с самого утра не заходила. Могла бы и завтра поздравить.

Роза вдруг одним рывком оказалась рядом со мной. Я вздрогнула. У Розы был характер маленькой, кровожадной хищницы, но что было еще более странным - у нее и движения были такие - игривые и ловкие, мягкие, а потом неожиданно ясные, резкие.

- Твой отец хочет тебя видеть, - сказала Роза.

- Я договорилась с Хаканом.

- Ничего, Хакан подождет. Если будет ждать Хакан, ничего не случится, максимум, он промокнет под дождем. Если будет ждать твой отец, кто-нибудь останется покалеченным. Но мне плевать, дорогая, решай сама, - промурлыкала Роза. Она наклонилась ко мне, потянула за волосы и принялась заплетать мне косу. У нее были ласковые, тонкие пальцы с наточенными ноготками, блестящими от лака.

- Не трогай мои волосы.

- Я заплету тебе косы, ты порадуешь своего отца тем, что помнишь о культуре его народа, к которому, как он считает, ты принадлежишь, а я смогу хорошо провести вечер. Все будут довольны, поэтому не дергайся.

Роза ощутимо потянула меня за прядь волос, и я замерла.

- Почему я не могу отпраздновать день рожденья, как я хочу?

- Не ной, милая моя, - Роза сделала большой глоток, на треть опустошив бокал, и поставила его ко мне на тумбочку, прямо на "Сияние" Стивена Кинга. Я скрестила руки на груди. - Тебя никто не заставляет сидеть там и смотреть на пьяных. Сиди где-нибудь в другом месте и пей сама. Но перед этим удели отцу полчаса. Если все еще хочешь остаться в Стокгольме, научись не строить такую мину, когда он тебя о чем-то просит.

- Ты что пытаешься научить меня жить?

- Если бы меня это интересовало, я бы уделяла твоему воспитанию больше времени прежде, чем ты достигла совершеннолетия. Так что закрой свой милый ротик и не порти вечеринку, дорогая.

Я нахмурилась и замолчала, делая вид, что вовсе ее не слушаю. Если на отца я могла влиять, то все перепалки с Розой оканчивались моей капитуляцией. Мне хотелось вопить, что она мне не сдалась, послать ее куда подальше и сказать, что ее милое личико будет сниться мне в кошмарах даже после десятка лет психотерапии, но я усвоила одно - нельзя показывать Розе, что у меня есть эмоции по поводу нее. Роза поймает меня на крючок, и мне уже не сбежать. Я послушно дала ей заплести мне косы, но сказала:

- Переодеваться не буду.

На мне были кожаные штаны и рваная майка с надписью "Joy Division". Название группы я написала сама на простой черной майке. Если Йен Кертис смотрит на меня с небес, пусть знает, что я не продалась. Роза начала мурлыкать себе под нос какую-то песенку на немецком, которого я не знала. Она наклонилась ко мне, атлас ее розового платья прошелся по моей руке, как мягкий язык какого-то хищного существа. От Розы пахло дорогими духами, я отчетливо ощущала цветочно-медовые ноты, но с лугом парфюм Розы не ассоциировался, только с койкой. Роза закинула ногу на ногу, и я увидела край ее чулка, плохо скрывавший синяк на бедре. Быстро отвернувшись, я уставилась в стену.

- Ты все? - буркнула я. Никто не мог заставить меня почувствовать себя так неловко, слова не сказав, как моя собственная мать.

Роза встала, оглядела меня, покачала головой.

- Вариация на тему. Но вполне сносно. Жду тебя через пять минут, куколка.

Мама называла меня куколкой, а папа - принцессой. Я сама понятия не имела, кто я такая. Когда Роза ушла, я допила вино из забытого ей бокала. Со стен на меня одобрительно глядели иконы готической музыки. Я методично заполоняла комнату пластиковыми черепами, плакатами, кристаллами, висящими на стеллаже, высушенными цветами и черными свечками, но с обоями поделать ничего не могла. Мои мрачные плакаты с трудом справлялись, заклеивая обои со сплетенными друг с другом геральдическими лилиями - флер де лисами, или как их там. Одно меня утешало - лилии все-таки погребальные цветы во многих культурах.

Я посмотрела в зеркало. На голове у меня была национальная гордость, черные косы такие длинные и так хитроумно заплетенные, что впору было орать "Косово это Сербия!". Я взяла с тумбочки духи, название у них было говорящее - "Похоронное бюро", но пахли они скорее как первый учебный день - чернильная горечь, белые цветы и дождевая прохлада. Я щедро обрызгала себя духами, отдернула и без того длинную майку и отправилась вниз. Дом у нас богатый, даже не просто богатый, а что называется кричаще роскошный. Вилла на берегу озера Меларен, в престижном курортном районе не слишком далеко от Стокгольма. Люди заполоняют побережье летом и убираются подальше зимой. Меня это всегда устраивало. Домом явно занималась Роза, здесь чувствовалась ее жадная рука. Хрусталь, красное дерево, винтовые лестницы и позолота - все так, как Роза хотела. Что до моего папы - он увлеченный человек, ему плевать, чем обиты кресла и чем обклеены стены. Единственное, на чем папа настоял - фотографии на стенах. Каждый раз спускаясь вниз я видела себя маленькую, плескавшуюся в ванной, отца, обнимающего меня и Розу, стоящую рядом, большой воздушный шарик, вызывавший у меня, судя по выражению моего лица на фотографии, дичайший восторг. Словом, смириться с этим сложно, поэтому я не водила никого домой. Но это только вторая причина. Первая состояла в том, что мне некого водить домой.

Еще спускаясь по лестнице, я услышала визгливую скрипку, вливающуюся в трели балканской музыки, надоевшей мне до чертиков. Меня на секунду одолело желание подняться наверх и запереться у себя в комнате. В детстве я любила сербскую музыку и праздники, но с возрастом почти все, что нравилось тебе в детстве становится каким-то до комка в груди стыдным. Я старалась ступать как можно тише и замерла на лестнице, не выходя из тени. Людей было много - на них были одинаковые черные костюмы и коктейльные платья примерно одного фасона. Серьезные люди, я прекрасно знала, чем они занимаются. Игорный бизнес, торговля людьми и оружием, наркотрафик. А ведь с виду такие приличные, довольные своей жизнью люди. Пьяные, красные, улыбаются. Роза сидела на своем месте, на лице у нее была скука. Папа разговаривал с кем-то, что-то оживленно вещая. Я слышала всполохи его голоса - так пламя иногда взвивается выше без видимой причины. Папа говорил на сербском. Он был очень оживлен, совсем молодой смуглый парнишка перед ним нелепо улыбался. Папа выглядел постарше мамы, лет на тридцать, а может тридцать пять. Я надеялась, это у нас семейное, и я буду выглядеть так же молодо и свежо к тому моменту, как окончательно потеряю все понятия о человечности и вкусе, как все люди после тридцати. Парень вдумчиво кивал, глаза его выражали страх и обожание. Наконец, папа схватил его за подбородок, притянул к себе и поцеловал в щеки ровно три раза, демонстрируя свое благоволение по старинной сербской привычке, которую лично я считала очень гейской.

Папа от природы был скорее обаятельный, чем красивый. У него была зубастая, острая улыбка, которая делала его изможденное, типично сербское лицо удивительно притягательным.

Иногда в юмористических телешоу показывают сербских бандитов. Вот мой папа выглядел именно так, как их доводят до гротеска ради комического эффекта по ту сторону экрана. Иногда мне казалось, что так папа являет миру свое странноватое чувство юмора. У него были золотые кольца на каждом пальце, обилие золотых цепочек на шее, блестящий фиолетовый костюм с ярким, желтым, как у клоуна, галстуком. Роза говорила у папы был шанс стать хорошим человеком, папа был врачом, но грянула Югославская Война, и он стал чудовищем. Папа иногда спрашивал, больше риторически, что они сделали с его страной. Но "они" всегда были безличные, загадочные силы, а папа был вполне реален и вроде как даже числился среди военных преступников, которым хорошо было бы объявиться когда-нибудь в Гааге. Под другим именем, в другом времени, и вообще все это глупости, съешь лучше кусочек торта, милая - вот как папа об этом говорил. Торт-то я ела, но прошлое отца заставляло меня стыдиться.