Судья и палач - Дюрренматт Фридрих - Страница 10

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая

- Хорошо, - сказал фон Швенди, - поговорим друг с другом откровенно. И ты увидишь, что не я должен давать объяснения по поводу Гастмана, а вы должны нам объяснить, что нужно было Шмиду в Ламбуэне. Вы обвиняемые, а не мы, дорогой Лутц.

С этими словами он вытащил большой белый лист бумаги, который он развернул и положил перед следователем на стол.

- Вот список лиц, которые бывали в гостях у моего почтенного Гастмана, - сказал он. - Список полный. Я .разделил его на три раздела. Первый раздел можно сразу исключить, он неинтересен, это люди искусства. Само собой, ничего нельзя сказать против Краусхаара-Рафаэли, он иностранец; нет, я имею в виду местных, из Утценторфа и Мерлигена. Они либо пишут драмы о битве при Моргартене и Никлаусе Мануэле, или же рисуют горы, ничего другого. Второй раздел - промышленники. Ты прочтешь и увидишь, что это люди со звучными именами, люди, которых я считаю лучшими представителями швейцарского общества. Говорю это совершенно откровенно, хотя по линии бабушки со стороны матери я происхожу из крестьян.

- А третий раздел посетителей Гастмана? - спросил Лутц, так как национальный советник вдруг замолчал и его спокойствие нервировало следователя, что явно входило в намерения фон Швенди.

- Третий раздел, - продолжал, наконец, фон Швенди, - и делает дело Шмида неприятным как для тебя, так и для промышленников, должен я признаться; я вынужден теперь коснуться вещей, которые, собственно говоря, следовало бы держать в строгой тайне от полиции. Но так как вы, из бернской полиции, не преминули выследить Гастмана и так как нежелательным образом выяснилось, что Шмид бывал в Ламбуэне, промышленники вынуждены были поручить мне проинформировать полицию в той мере, в какой это необходимо для дела Шмида.

Неприятное для нас заключается в том, что мы вынуждены раскрыть перед вами политические события большой важности, а неприятное для вас - в том, что ваша власть, распространяющаяся на представителей швейцарской и нешвейцарской национальности в этой стране, не распространяется на третий раздел.

- Я ни слова не понимаю из того, что ты тут говоришь, - заявил Лутц.

- Ты никогда и не понимал ничего в политике, дорогой Луциус, - возразил фон Швенди. - В третьем разделе речь идет о сотрудниках одного иностранного посольства, которое придает большое значение тому, чтобы оно ни при каких обстоятельствах не упоминалось вместе с определенной категорией промышленников.

* * * Теперь Лутц понял национального советника, и в комнате следователя надолго воцарилась тишина. Звонил телефон, но Лутц снимал трубку лишь для того, чтобы гаркнуть "Совещание!" и снова умолкнуть. Наконец он произнес:

- Насколько мне известно, с этой державой теперь ведутся переговоры о заключении нового торгового соглашения.

- Конечно, переговоры ведутся, - возразил полковник. - Переговоры ведутся официально, нужно же чем-то занять дипломатов. Но еще больше ведутся переговоры неофициально, а в Ламбуэне ведутся частные переговоры. В конце концов в современной промышленности бывают переговоры, в которые государству незачем вмешиваться, господин следователь.

- Конечно, - робко сказал Лутц.

- Конечно, - повторил фон Швенди. - И на этих тайных переговорах присутствовал убитый, к сожалению, лейтенант городской полиции Берна, Ульрих Шмид, и присутствовал тайно, под чужим именем.

Новое молчание следователя показало фон Швенди, что расчет его был верен. Лутц стал таким беспомощным, что теперь национальный советник мог делать с ним, что хотел. Как то бывает с большинством несколько односторонних натур, непредвиденное течение следствия по делу убитого Ульриха Шмида так выбило чиновника из колеи, что он настолько поддался чужому влиянию и сделал такие уступки, что вряд ли можно было ожидать объективного расследования.

Он, правда, попытался еще раз выйти из затруднительного положения.

- Дорогой Оскар, - сказал он, - я не считаю все это столь уж сложным.

Разумеется, швейцарские промышленники имеют право вести частные переговоры с теми, кто в них заинтересован, и даже с той самой державой. Я не отрицаю этого, полиция в такие дела не вмешивается. Шмид был в гостях у Гастмана, повторяю, как частное лицо, и в связи с этим я приношу свои официальные извинения; конечно, он был неправ, пустив в ход фальшивое имя и фальшивую профессию, хотя как полицейский часто и наталкиваешься на всякие препятствия. Но он ведь не один бывал на этих встречах, там были также и люди искусства, дорогой национальный советник.

- Это необходимая декорация. Мы живем в культурном государстве, Лутц, и нуждаемся в рекламе. Переговоры должны были сохраняться в тайне, а люди искусства наиболее подходящие для этого. Общее празднество, жаркое, вино, сигары, женщины, беседы, художники и артисты скучают, усаживаются вместе, пьют и не замечают, что капиталисты и представители той державы сидят вместе. Они и не хотят этого замечать, потому что их это не интересует. Люди искусства интересуются только искусством. Но полицейский, присутствующий при этом, может узнать все. Нет, Лутц, дело Шмида внушает подозрения.

- К сожалению, я могу только повторить, что посещения Гастмана Шмидом пока нам еще непонятны, - ответил Лутц.

- Если он приходил туда не по поручению полиции, то он приходил по чьему-то другому поручению, - возразил фон Швенди. - Существуют иностранные державы, дорогой Луциус, очень интересующиеся тем, что происходит в Ламбуэне. Это мировая политика.

- Шмид не был шпионом.

- А у нас есть все основания предполагать, что он был им. Для чести Швейцарии лучше, чтобы он был шпионом, чем полицейским шпиком.

- Теперь он мертв, - вздохнул следователь, который охотно отдал бы все за возможность лично расспросить сейчас Шмида.

- Это не наше дело, - констатировал полковник. - Я никого не хочу подозревать, но считаю, что только определенная иностранная держава может быть заинтересована в сохранении тайны переговоров в Ламбуэне. Для нас все дело в деньгах, а для них- в принципах партийной, политики. Будем же честными. Но именно это затруднит работу полиции.

Лутц встал и подошел к окну.

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая