Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon" - Страница 53

– Единственное, что тебе не по силу, Нильс, так это склонить меня в тот мир, который ты видишь своими глазами – а именно бескрасочный. Мои ценности, желания, надежды, Вера… а в частности и свобода – это мое, оно личное, и я не дам разрушить мои приоритеты, – не могу больше смотреть в его пронзительные глаза и отворачиваюсь, вбирая больше воздуха, нервно поправив выбившиеся локоны за ухо.

– Нью-Йорк тебе не твоя величественная Англия! Тут не театр, а настоящая жизнь, где нужно уметь выживать! И мой тебе совет, милочка, смени свои приоритеты в сторону этого города, – хлопает он ладонью по столу, зверски закричав на меня. В данный момент, когда мы перешли на личные темы, мы существуем только вдвоем, и никого больше. Мое сердце отбивает свой ритм, а нервы вновь на пределе, как и эмоции.

– Нильс, не стоит так ярко высказывать свои эмоции, сейчас лекция литературы, а не…

– А как выживать тем людям, которые не будут идти по головам слабых? Как выживать тем, кто будет справедлив? Как выжить, если ты являешься, может, и слабым физически, но сильным духовно? Разве людей не спасет то, что они смогут выжить с помощью своей мудрости, оставаясь людьми, а не эгоистичными, циничными тварями? Первобытное выживание – вот, что ты предлагаешь! – перебиваю профессора, повысив голос, так же спрыгивая со стола, показывая свою реакцию на то, как он явно унизил меня тем, что я англичанка и как я приближена к силе духу и Веры. Я сильней его, и возможно его кулак ему поможет при драке, при боли – он сломается, как сухой хворост.

– Ответ на твои вопросы прост, Прайс: либо исчезнуть с лица земли, либо подчиняться тем, кто стоит выше тебя. Конец только один – выбор за тобой, – говорит он спокойно, и по его лицу не сверкает улыбка, но глаза злорадствуют моей слабости. Мои живот скручивает от туги стыда, а в горле ком, и я точно знаю, что если скажу еще хоть слово, то эмоции возьмут вверх, а голос в порыве вздрогнет. Но сейчас я должна защититься, я должна показать хотя бы сейчас, что он не прав. Чертовски не прав!

– Тогда лучше исчезнуть и вовсе, – тихо выговариваю я, устремив взгляд прямо в его осуждающие глаза, что полны жесткости и холода. По щекам стекают первые слезы, и я не могу судить его за такие слова, которые он бросил только что на всю аудиторию. В Англии такие же люди, как и здесь, но они светлее, чем та тьма, что поселилась в сердцах этих людей.

– Розали? – обращается ко мне Бейли, очевидно замечая мои слезы, которые уже начали литься потоком. Я нервно дышу, проклиная себя тысячи раз за то, что захотела говорить об этой теме, связывая себя с Нильсом. Я могу думать только о том, что Нильс мог действительно стать дьяволом – падшим ангелом. Он ни во что не верит, как и в меня. Чего я добивалась проверяя его? Чего, черт возьми?

Лишний раз убедилась в его внутреннем чудовище, монстре, дьяволе!

Окончательно сломив себя на этом, я не могу больше бороться. Пробовать что-то новое, это встреча с новым провалом, и я уверена, что Веркоохен приложит все усилия, чтобы затянуть на моей шее кнут, потянув обратно к себе. Сражение было проиграно еще в начале затеи о битве.

– Мне нужно выйти, – шепчу, срываясь с места, и быстрым шагом почти вылетаю из этого помещения под терзающую тишину. Как только двери хлопают, а я оказываюсь в холодном коридоре, мое тело начинает колотить от бешеного адреналина и жуткой обиды, в большей части на себя и свою глупость. Руки предательски дрожат, а безмолвное рыдание выбивается из меня. Я отхожу от двери, пытаясь пройти дальше к светлому окну, а сквозь слезы и свои всхлипы слышу появление того человека, который ненавидит меня больше этой гадкой и грязной жизни.

– Какого черта ты творишь, Розали? Что за театрально представление ты развела посреди аудитории, удосуживаясь упрекать меня? – спрашивает он с яростной злобой, пока я стою к нему лицом. С меня выбивается громкий всхлип, что был ярким примером моего окончательного поражения. Моя внезапная истерика заставляет терять свой извечный контроль.

– Оставь меня…в покое… Нильс. Я хочу побыть одна, – тихо, сквозь дикие слезы и тягость проговариваю я, став рядом с окном. Совсем не соображая, зачем он стоит тут, зачем он пришел после таких громких слов, что ранили меня без ножа. – Что ты хочешь, что? – слабо, но находясь на грани, я начинала сумасшедшем голосом вскрикивать.

– Повернись ко мне, Рози, – приказывает он более мягче, но даже этот мягкий наигранный тон меня не успокоит. Я готова съехать по стене и лечь на пол от бессилия, от утраты силы и стойкости. Веркоохен пробил сквозь гранитные стены дыру. Через ужасное сопротивление, я, все же, поворачиваюсь к нему. Я истощена дискуссией, я распята им морально, сейчас и я теряю Веру, что смогу помочь ему. Эта Вера погружается к нему в адскую клетку под сотнями печатями.

Это все до ужаса невозможно.

Поворачиваюсь, встречаясь с его взглядом, и не могу разглядеть ни единую эмоцию. Он пуст, стеклянный, искусственный. Разве такое бывает? Где его чувства? Где сам Нильс Веркоохен? Затерялся в тех же мучительных терзаниях, как и я? Иронично! Он никогда не будет терзать себя за содеянное, в отличие от меня!

– Я портила твою жизнь. Я знаю, что ты ненавидишь меня. Я ненавижу себя за то, что делала с тобой, и мне сложно с этим жить сейчас… – выпаливаю я, пытаясь показать, что я больше не могу быть какой-то игрушкой и марионеткой, которой он желает руководить лишь щелчком пальцев. Может Англия и есть хорошие театр, но я не одна из кукол. Я – человек, у меня есть сердце, у меня есть разум, чувства, у меня есть жизнь, моя, черт возьми, жизнь как и свобода! – Я испортила все, что только было подвластно мне… Поздравляю, тебя Веркоохен, теперь и тебе подвластна моя жизнь. Играй! – вскрикнула я. – Только перестань мучить меня, – чувствую, как не хватает в легких воздуха, из-за того, что я вовсе не дышу, но это не останавливает мои слезы и припадки. Он довел меня до грани моего собственного самоедства безумия!

Он стоит совсем близко, и я не знаю, что он собирается делать на этот момент: продолжить кричать, уйти в аудиторию, поговорить со мной, успокоить от моей разведенной сырости или же ударить за то, что устроила в аудитории, как и здесь, в коридоре… Мне плевать, что он хочет, потому, что на данный момент я думаю о себе, и о том, насколько я жалкая сейчас, стоя перед ним вся в слезах. Сильная? Да ни черта!

Но после сказанного и выговоренного, он будто сжалился надо мной. Его руки притягивают меня к его телу слишком резко и неожиданно, выбивая из меня испуганный вздох. И теперь я изнемогаю в его руках, в объятиях своего клыкастого друга. Я больше не могу бороться с ним, но это не значит, что я сдалась и вовсе. Мне нужны силы, мне нужна смелость, чтобы вновь смотреть в его глаза с боевой готовностью, чтобы в моих глазах плясало безудержность и непокорство, мне нужно быть тем смельчаком, кем я сейчас точно не являюсь.

Его руки были нежны, обнимая меня за плечи, пока он касался моей щеки своим подбородком. Он успокаивающе поднял одну руку мне на голову, перебирая волосы, что начало меня успокаивать, а слезы высыхать на щеках.

Вновь он проявляет свою заботу, после очередного моего разрушения. Он безумец! Я обессилена этим сумасшествием, что стало вокруг нас. Все было вплоть до самого начала ненастоящим, чертовой иллюзией обмана!

– Стоит сходить в уборную, тебе нужно умыться холодной водой…

***

Веркоохен стоит рядом со мной, внимательно разглядывая меня и то, как я нервно мну свои пальцы рук, поглядывая на вход в столовую. Я никак не могла собраться, войти туда, и мое сердце уже десятый раз выпрыгивало из груди, когда парень устав стоять рядом, облокотился на стенку своим плечом, складывая руки на груди.

– Сколько ты еще будешь тут стоять, Прайс? – раздраженно спрашивает меня Нильс, заставляя перевести взгляд на его пылающие глаза.

– Это тяжело сделать только по твоей прихоти, Нильс. Если ты хочешь, чтобы все прошло гладко, дай мне подумать! – не менее грубо отвечаю я парню, который начал меня дергать каждую минуту. Томлинсон может и не оставить меня в покое, когда же догадается, кто принял это решение. Веркоохен вновь разозлится и будет плохо только мне одной!