Образы сущего. Доктрина этического максимализма, метафизика живого универсума - Чиворепла Лев - Страница 20

Надо сказать, фактор Абсолютного Мнения является сильнейшим этическим аргументом. В нем индивид всегда имеет одну и ту же цель. Без нее, без Абсолютного Суда вероучение теряет центр притяжения, и восхождение по иерархии обретает монотонность накопления некоего количества, которое не может быть ничем иным, как знанием. А зачем знание, и какое умение за ним стоит, ответ не дается, ибо незнающему не объяснишь, а знающий в сомнении. Так, загадочность становится манящим фактором, и счастье (счастье магии) откладывается.

Как всякий этический процесс, путь обретения доверия не легок, но счастье его надежно. Самое высокое положение у тех, кто прославлен у Бога; такие живут в Царстве. Но это положение не дает власти. Можно понять, какой трагедией для всех и для Бога является предательство. Предающий физически не наказывается, но о нем уже знают – знают, как об оставленном Богом.

Подчеркиваю, явление признания вовсе не подменяет любовь. Наоборот, то, о чем идет здесь речь, предполагает любовь как основное условие, фон, на котором происходит становление славы. Так, начальник может любить всех солдат, но не все они в равной мере приближены к нему. В принципе, каждый хочет признания, но вопрос: у кого? Общественное мнение, мораль, мода склоняют нас к тщеславию, дьявольской славе, которая не только не предполагает любовь, но зачастую опирается на зависть, раболепие, страх. Выбор среды признания есть выбор начальника и кумира.

В религиозных размышлениях мы исходим из лучших своих чаяний, и от Бога ждем того же, что от себя и других в идеале. Но идеалы наши несовершенны, и мы незаметно, неумышленно привносим в них примитивные критерии падшей жизни. Если, к примеру, человек воспитывался в воровской обстановке, где приходилось постоянно остерегаться подвоха, предательства, унижения, в нем с годами выработалась подозрительность, осторожность, искушенность в интригах. Надежды и идеалы его, так или иначе, отразили этот печальный опыт. Важнейшим, чуть ли ни главным элементом этической системы становится мечта о справедливости, о наказании зла, о власти добра; Высший Суд ассоциируется с карательным мечем, воздающим всем по заслугам. В мире, где правит грубая сила, не может возникнуть представление о решающем значении нефизического, нравственного аспекта наказания, о том, что самым ужасным и катастрофическим является, нет, не потеря любви, а просто изменение Божьего Мнения. Так трагическая испорченность создала собственную религию, для которой простодушие кажется глупым и неприемлемым. В том-то и дело, что искушенность в грехах полагает себя осведомленной во всем и считает целомудрие незнанием.

В мире много такого, в котором Бог не участвует, Его там нет. Вся материя лишена Божьего участия, но если бы только она! Наша судьба, вся жизнь, воплощенная в ткань вещества, не зависит от Бога. И во всем, чего мы хотим добиться в материальном мире, в природе, стихии, в движении и в покое – во всем этом Бога нет. Следовательно, Его нет вообще для тех, кто иного, кроме материи, не видит, не признает.

Но неужели бесполезны наши просьбы и молитвы, когда мы исповедуемся, сообщая о делах, успехах, болезнях, когда мы просим Его помочь? Нет. Потому что мир разума велик и распростерт далеко за пределами Земли. Его популяция – это глубоко структурированная иерархия, где случается и так, что одни видят других, а другие о них только догадываются. Мы оказываемся внутри крупных космических эгрегоров, где желания и чаяния людей обретают резонанс во многих разумных существах. Мы обращаемся к Богу, а наш призыв слышат те, кто разделяет нашу любовь к Нему. Дело здесь не в том, что они могут то, чего не может Бог, или что они поступают вопреки Его желанию. Нет, именно Бог призывает отвечать на просьбы, потому что от разума к разуму должно идти добро, разум должен “дружить”, добродеяние – норма жизнедеятельности. Ничто так сильно не может объединить разум (реализованный, к тому же, в различной плоти), как любовь к Богу

Богу нужно, чтобы мы любили друг друга. В любви божественное начало находит Собеседника. Единство мира пребывает в Нем. Поэтому правы и идеалисты – наши молитвы слышны.

А на Суде предстанут все грехи наши.

Религиозная нетерпимость – не только неуважение к личности, но безграничная самоуверенность и истерическая торопливость, которая есть “знак безумия”. Мы хотим, чтобы уже сегодня, сию минуту восторжествовала наша правда, хотя мы и сами ее еще до конца не поняли. Культура индивида формируется под влиянием многих обстоятельств жизни. Мучительно и медленно истина пробивается в сознание. Нетерпимость влечет за собой последствия и более тяжкие, чем разделение религий. Таковым является изгнание науки на сырое поле материализма.

Присмотримся к понятию “истина”. Кажется, наука, например, имеет отношение к истине. Но многие полагают, что истина не формулируема, а наука обязана свои утверждения формулировать. Наука имеет дело с достоверностью, информацией, алгоритмами (“тряхнул ветки, посыпались яблоки”). Также печатное слово, да и всякое произведение рук, ума и души человека, отчужденное от человека, лишь исполняет функцию катализатора узнавания истины. На холсте, на бумаге, в скульптуре, в теории мы находим телесный след ее, но не саму ее.

И все же существует выразитель истины – сама личность. Если ей дать слово, мы увидим истину. В одном единственном деянии – в общении, на короткое время, мы непосредственно соприкасаемся с истиной, при условии, что наш собеседник открывает свою личность. Мы ее узнаем сразу без сомнения в разговоре, жесте, обаянии, в убежденности, в каком-то неуловимом движении и нюансах, в ауре. Личность, дух пробивает толщу плоти, подчиняя плоть, играя в глазах, эмоциях, словах собеседника. Мы узнаем ее по той высокой чистоте любви, совершенства, доверия, открытости, непосредственности, которая только и должна быть в истине. Я такое испытал рядом с Александром Менем. Он сеял добро, заражал энергией вдохновения, поражал эрудицией и глубиной мысли.

А что еще для нас может быть истиной? Проповедник – тот, кто чист, кому дано раскрыть свое доброе сердце людям, свою личность. Его сердце становится дверью истины. Истинность есть свойство ученья (вероучения) и свойство его проповедников. Истину мы можем услышать в устах христианина, иудея, мусульманина, буддиста, даосиста и т. д., и материалиста. А если постараемся, то и в себе. Можно по-разному относиться к концептуальным основам веры, но великие деятели мировых религий достойны уважения и почитания.

Замечание 1

Мне скажут: Наука вызывает переживание истины. Но этим-то как раз она не отличается от религии, искусства. Принято, однако, называть истиной результаты науки, что не совсем верно. Происходит неосознанная подмена понятий: переживание истины ассоциируется с истинностью научного результата, который, к сожалению, немедленно находит материалистическую интерпретацию, а само переживание в расчет не берется.

Замечание 2

Строго говоря, не корректно утверждение “после лета будет осень” называть истиной. Лучше его называть правдой, достоверностью. Термин “истина” мы приберегаем для более возвышенного содержания, имеющего нравственный смысл. В нем откровение окончательной сути и цели бытия. В истине есть радость узнавания высшего чаяния души и разума, полнота ощущения присутствия в центре жизни.

Люди, как дети, ждут подарка от Деда Мороза. Они хотят чуда. Они ведь не понимают, что чудес не бывает, что чудо – это реальное деяние разумной личности, у которой свои проблемы. Как добрый родитель, заботливый некто подкладывает под елку ожидаемый или неожиданный подарок. Самая лучшая профессия – это кудесник. Впрочем, нет, лучшая профессия – учитель, а потом кудесник, волшебство которого просто и объяснимо: он так живет. Сколько нужно душевного тепла и любви? Нам кажется много, но для него это естественно. Когда мы обнаруживаем счастливую неслучайность, надо понимать, что кто-то о нас позаботился, ибо само собой приходит чаще разрушение.