Образы сущего. Доктрина этического максимализма, метафизика живого универсума - Чиворепла Лев - Страница 12

Время слоя велико, но в какой-то момент личность перемещается в следующий слой. Переход определяется Судом и зависит от успеха этического и смыслового восхождения личности. Это не просто перерождение, но погружение в среду иной материи.

Существуют пространства – (1) пространство идей, (2) реальные пространства. Вторые порождаются материей. Размерность пространства идей нам не известна. Идея имеет векторное представление; длина вектора условно пропорциональна энергии реализации идеи (см. 4.1.5). Следует отметить, что главные объекты мира (Ресурс, Абсолют, супервизоры) лишены дислокации. Для них не существует феномена места в обыденном понимании.

Что касается наблюдаемого пространства-времени (названного вместилищем), его становление описано в главе 8.“Генезис материи” (раздел 8.6.“Место”). В нем обитают личности. Для изучения мира реального необходимо понимание свойств идеального.

Идея является сущностью не количественной. Геометрический образ ее – это не сама идея, а модель, говорящая о том, что идея имеет универсальную структуру, сходную со структурой переноса и движения в реальном пространстве-времени. Ведь все, происходящее в мире, является движением (изменением) или совокупностью движений, это находит отражение в свойстве идей. И поведение – есть движение. А в этике живет идея правильного поведения, т. е. правильного движения. Главные проблемы мира вращаются вокруг этой “правильности”.

Идея состоит из обертонов. Обертон – это спектральная составляющая идеи – тоже некоторая идея. Одна и та же идея может быть представлена разными наборами обертонов (как сумма своими слагаемыми). Представление идеи конкретным множеством и последовательностью обертонов называется реализацией идеи.

Я признаю онтологию мировой сложности. Не уверен, однако, что сложность можно определить исчерпывающим образом. Оценка ее включает субъективные черты наблюдателя. В этом она сходна с информацией и вероятностью; последние в массовых явлениях обретают статус объективного показателя. Сложность же – внешняя оценка внутреннего устройства – не всегда имеет адекватное отражение в числах. Феномен сложности предполагает существование оценщика, знающего абсолютный смысл ее.

В конце концов, нам не требуются точные оценки сложности, но важны два крайних значения – конечное и бесконечное. Я исхожу из следующей гипотезы: Для данного объекта либо все приемлемые определения сложности дают конечную величину, либо все – бесконечную. Иначе говоря, не может быть такого, что по одному определению сложность конечна, по другому – бесконечна. Основанием такой гипотезы является наличие смысловой характеристики сложности. Бесконечность – это “неподвижная точка” всех определений, и важно реальное существование объектов бесконечной сложности.

Алгоритмическая сложность объекта определяется длиной текста алгоритма воссоздания его универсальным роботом.

Замечание

Алгоритмическая сложность обладает замечательным свойством – она почти не зависит от языка, на котором написан данный алгоритм. Почти – значит с точностью до длины текста транслятора, которая есть константа, зависящая лишь от соотношения языков, но не от самих алгоритмов (теорема А.Н. Колмогорова).

В утверждении “любовь обладает бесконечной сложностью” подчеркивается непостижимость рациональным сознанием феномена любви. Мы говорим, что объекты этической реальности бесконечно сложны. Но ведь хаос предстает лишенным смысла, а кажется бесконечно сложным. В чем здесь преимущество объектов этической реальности? Нравственное узнаваемо и онтологично по сути, как первопричина всего. Его непостижимость рациональным сознанием находит объяснение в представлении о бесконечно сложном. Оно само устанавливает смыслы в мире. С другой стороны, хаос, будучи лишенным смысла, имеет нулевую сложность (постулируется). Бессмысленность – и есть хаотичность. Хаотичность означает отсутствие объекта.

Что есть смысл собственно? Смысл изначально присутствует в процессе творения. Логика нам говорит: указанный вопрос не к ней, она отказывается от ответа, не отказываясь от признания феномена смысла. Она признает: это объект этической реальности. Следовательно, она утверждает: постижение смысла есть не столько логическая функция сознания, сколько нравственная. Смысл всему в мире дается творческим разумом, однако, творение бывает доброе и греховное. Все, что есть в материи, возникло в неуместном деянии, и смыслы, стоящие за ним, “отрицательны”.

Если известен алгоритм порождения объекта (креативный алгоритм), то длина текста его дает оценку сложности, и, формально, смысл объекта здесь не нужен. Смысл, однако, привлекается в представлении объекта как алгоритма – когда мы говорим, что данный алгоритм относится к данному объекту, когда мы их отождествляем. Алгоритм – это продукт сознания, а сознание предполагает наличие креативной идеи, ассоциированной с объектом. Создать алгоритм и спроектировать объект – творчески, одно и то же.

Если некоторый объект рассматривается, как возникший случайно, то говорить о сложности можно лишь в плане моделирования его создания. Но, будучи лишенным смысла созидания, он ничем не отличается от объекта хаоса и априорной сложностью не обладает. Однако в излагаемой идеалистической доктрине все базовые элементы материи (частицы, атомы, молекулы) обладают априорной сложностью, ибо возникли в процессе целенаправленной деятельности сознания.

Бывает необходимость дать более или менее точное описание самого смысла. Для представления и передачи его создаются тексты (объекты). Мы не можем говорить о сложности смысла вообще, но можем – о сложности текста (об этом рассказано в разделе 8.4.“Текст” главы 8.“Генезис материи”).

Замечание 1

Некоторые авторы полагают, что существуют материальные объекты, лишенные сложности, объясняя это тем, что невозможно создать их креативный алгоритм. Во-первых, речь идет о принципе, о потенции такого созидания. Во-вторых, концепция первичности мирового сознания предполагает творчество разума при возникновении всякого материального объекта. Даже в искусстве процесс созидания продукта содержит последовательность операций конечной сложности.

Замечание 2

Сложно не то, что кажется таковым, а что не поддается простому рациональному описанию. Например, бесконечный ряд представляется формулой своего члена, и сложность ряда равна сложности этой формулы. Она конечна. Другими примерами могут служить известные в математике так называемые фракталы, множество Мандельбройта. Они формально просты, но задают узоры, поражающие своей красотой и фантастичностью. То же можно сказать о всякой монотонной иерархичности. Бесконечность множества никак не характеризует сложность множества. Важна внутренняя описательная сложность, а не та, что действует на наше воображение. Конечная сложность поддается конечному описанию. Предел же ее возрастания является объектом этического переживания. И сколько бы от него наше рацио ни отнимало, его тайна останется той же.

Замечание 3

Алгоритмическая сложность сама по себе является некоторым конструктом, который лишь приближенно отражает наше интуитивное понятие сложности. Такой пример: Нужно описать алгоритм построения прямоугольника со сторонами, имеющими длины, исчисляемые двумя разными иррациональными числами – количество знаков в описании их бесконечно. Смысл простейший, а алгоритм бесконечный. Но дело в том, что реальный физический прямоугольник содержит конечное число атомов, поэтому фактически его алгоритмическая сложность, в любом случае, конечна. Как я сказал, в трактате важно не само значение сложности, а отличие конечной сложности от бесконечной.