Прощай, друг! - Жапризо Себастьян - Страница 16

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая

Ротационные машины крупной газеты.

В печатающемся номере, экземпляры которого, еще влажные, с удивительной быстротой укладываются в стопки, по всей ширине первой полосы жирный заголовок: «Кровавое ограбление на Рождество».

Ниже подзаголовков помещена большая фотография Баррана, сделанная в Алжире.

Фотографии, множась, накладываются одна на другую по мере того как в ритмичном, неотвратимом дыхании машин один на другой летят все новые и новые экземпляры.

По улице, вдоль ряда высоких новых зданий, едет полицейский автомобиль с двумя агентами. Сидящий рядом с водителем безликим голосом бубнит в микрофон рации.

— …Повторяю, Дино Барран… Возраст 32 года. Рост метр восемьдесят. Глаза голубые. Волосы темно каштановые. Вооружен. Стрелять после первого предупреждения. Повторяю, стрелять после первого предупреждения… Конец связи.

На электрическом табло на крыше вокзала Сен-Лазар бегут слова — «…213 миллионов исчезло… кобура револьвера, из которого был убит охранник, найдена у Баррана…»

Внизу, на другой стороне площади, посреди полуденной толпы на тротуаре сгрудились любопытные, чтобы почитать новости. На всех обращенных вверх внимательных лицах этой плотной группы — солнцезащитные очки, как в разгар лета.

Только у одного глаза не спрятаны за темными стеклами, это Дино Барран.

Он поражен прочитанным. Он устал, грязен, небрит. Он чувствует себя изгоем, чужим остальному миру. Но самое сильное сейчас в нем чувство — это бешеная ярость.

Позже, в кабине телефона-автомата.

Барран набирает номер. Теперь на нем черные очки, как на всех.

Гудок, женский голос в трубке:

— СИНТЕКО. Я слушаю вас.

— Я хотел бы поговорить с Изабеллой Моро из фотографической службы.

— Минуточку, прошу вас.

Через стекла кабины Барран глядит на быстро текущую вверх и вниз по этой улице квартала Сен-Лазар равнодушную толпу.

— Как вы сказали: Изабелла Моро?

— Да.

— Сожалею. Такого имени нет в списке служащих.

— Простите?

— Я говорю, у нас нет такой служащей.

И трубку тотчас кладут В ухо медику бьет только упрямый, надоедливый сигнал отбоя. Удивляется Барран недолго. Две-три секунды спустя ему становится совершенно очевидным, что Изабелла лгала от начала и до конца, настолько очевидным, что он издает нечто наподобие смешка.

Какое-то время он размышляет, глядя на толпу за стеклянной дверью кабины. Ни дать ни взять муравьи, торопливо снующие взад и вперед, — у каждого темные очки на носу и свои мыслишки в голове.

Барран открывает телефонный справочник. Его палец спускается по колонке фамилий и останавливается на фамилии Аустерлиц.

— Мужская ладонь, широкая и грубая, с размаху лупит по столу. Слышен голос, злой и насмешливый:

— Один!.. Один! Все одни!.. Я тоже один!..

Старший инспектор Мелутис стоит за своим столом в светлом, ультрасовременном и безликом кабинете. Огромное окно за его спиной обрамляет

— правда, под несколько иным углом зрения — тот же квартал, что и окно квартиры Баррана: новые строения квартала «Дефанс» до самого Нейи.

Антуан Мелутис, несмотря на свой хорошо сшитый костюм, не совсем вписывается в обстановку. Это человек лет тридцати пяти — сорока с внешностью грузчика и довольно примитивным умом. Происхождения он самого скромного. Учиться ему не довелось. И, несмотря на все его способности к ремеслу полицейского, он так и останется мелкой сошкой, рабочей скотинкой. У него нет ни жены, ни друзей. Он зол на весь свет. Он чаще кричит, чем говорит:

— Ну так вот!.. В этом подземелье вы были вдвоем! — кричит Мелутис.

— Я провожу уик-энды за городом, а не в подземельях, — отвечает Пропп.

Старший инспектор в ярости обходит стол. Легионер сидит или скорее полулежит на стуле с сигаретой в зубах, без наручников, сонный, полумертвый от усталости, но вид у него совершенно беззаботный. Двое полицейских в штатском, помощники Мелутиса, стоят в кабинете. Мелутис начинает разгибать пальцы:

— В Алжире вы были вместе! Репортированы вместе! В лагере Святой Марты вместе! И ты его не знаешь?

— Совпадения, — невозмутимо отвечает Пропп.

— За кого ты меня принимаешь?

— За фараона.

Мелутис жестом останавливает одного из своих подручных, Горика, который с угрожающим видом подскочил было к легионеру, и продолжает:

— Ладно. Ты не знаешь Баррана, а я фараон, у меня солома в голове, до меня не доходит — Помолчав, он восклицает с наигранным энтузиазмом: — Но я могу поднатужиться! Объясни мне!

— Что объяснить? — устало роняет Пропп.

— Например, почему и сегодня утром вы оба в одно и то же время оказались в Орли… вместе!

— Совпадение.

— Я знаю одну штуку, которая сейчас совпадет с твоей рожей! — кричит Мелутис. — Глянь-ка!

Он подносит к глазам по-прежнему невозмутимого легионера свою здоровенную лопатообразную ладонь.

— Прекрасная линия жизни! — иронически замечает Пропп.

— У охранника она тоже была неплохая! — срывается на крик Мелутис. — Только вот коротковата оказалась!..

Ухватив Проппа за отвороты пиджака, он поднимает его на ноги. Пропп, сохраняя полное спокойствие, отвечает.

— Я никогда никого не убивал, разве что на войне. А на войне мне семь раз вручали награды восторженные слюнявые генералы. Мне обрыдло обниматься. Отцепись, фараон.

Мелутис грубо отталкивает его к своим людям.

— Забирайте его и начинайте все сначала. Когда он притомится, дайте мне знать.

Двое полицейских выводят Проппа из кабинета, Мелутис поворачивается к столу Засунув большие пальцы за брючный ремень, он испускает яростный хриплый вздох. Иначе бы его разорвало.

Просторная лестничная площадка в респектабельном доме крупных буржуа. Вторая половина того же дня.

Мадемуазель Аустерлиц в белой шубке торопливо взбегает по лестнице, на ходу отыскивая в сумочке ключи. Она направляется к двери своей квартиры.

Едва она повернула в скважине ключ, как вынырнувшая из-за ее плеча рука зажимает ей рот, не давая кричать. Мужчина сгребает ее в охапку и бесцеремонно заталкивает внутрь. Он закрывает за собой дверь.

Это Барран — грязный, небритый, внушающий ужас.

— Не бойтесь! — говорит он.

Постанывая, девушка мотает головой под жесткой ладонью медика, и слезы навертываются на ее глаза.

— Успокойтесь!.. Я отпущу вас, как только вы успокоитесь… — увещевает ее Барран.

Мадемуазель Аустерлиц послушно замирает, но взгляд ее, устремленный на Баррана, по-прежнему полон ужаса. Медик осторожно отпускает ее. Девушка медленно пятится, не в состоянии вымолвить ни слова, и останавливается, лишь когда упирается спиной в другую закрытую дверь. Они находятся в просторной прихожей, стены которой увешаны зеркалами и картинами старых мастеров.

— Вы одна можете мне помочь, — говорит Барран. — Вот почему я здесь.

Девушка продолжает смотреть на него широко открытыми глазами перепуганного ребенка. Сдерживаемые рыдания мешают ей говорить: она просто указывает на вечерние газеты, упавшие на ковер. На первой странице красуется сделанная в Алжире фотография Баррана.

— Это вранье! Сплошное вранье! — восклицает медик.

При этом он делает шаг вперед, и девушка пытается отступить еще, но некуда.

— У меня только один шанс это доказать, и этот шанс — вы!.. — продолжает Барран.

В этот момент, тряхнув копной белокурых волос и зажав ладошками уши, мадемуазель Аустерлиц кричит что есть сил. Барран с размаху влепляет ей пощечину. Вмиг наступает тишина.

Девушка, внезапно успокоившись, переминается с ноги на ногу, во все глаза глядя на Баррана.

Он осматривается, потом спрашивает:

— Вы здесь одна?

Девушка молча кивает и начинает плакать тихонько, беззвучно, даже не пряча в ладонях лицо.

Грубая рука за волосы поднимает голову Проппа, который задремал, уткнувшись лбом в край стола.

Он сидит в большой комнате с ровными рядами металлических столов. Несколько полицейских пристально разглядывают его. Это бюро инспекторов Уголовной бригады Нейи. Через голые, без штор, окна видно, что снаружи наступила ночь, в которой тысячью огней зажглись здания квартала «Дефанс». Спать Проппу не дает Мелутис. Он без пиджака и без галстука.

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая