Тайны Безымянной батареи
(Современный коллективный роман) - Степанов А. Ю. - Страница 6

Он приехал во Владивосток в 19-ом году, во время «царствования» Колчака, делегированный сюда красноярской группой анархистов с поручением принять от владивостокских товарищей оружие, динамит и значительную сумму денег. Все это нужно было в Красноярске для борьбы с «колчаками». Но, явившись во Владивосток, Зыбов нашел местную организацию анархистов разгромленной.

Он хотел вернуться уже обратно, но тиф бросил его в больницу. Там он едва не умер. Но выздоровел, хотя не совсем. На почве тифа у него оказались парализованными ноги. Два года пролежал он в нервном отделении городской больницы и только в конце 21 года искусство доктора Гринберга вернуло ему способность пользоваться ногами.

Он вышел из больницы за месяц до событий. И на второй же день, случайно, встретил человека, к кому его делегировали красноярские друзья: это была Нина Георгиевна Локутова.

Локутова сказала товарищу, что он появился очень кстати. Она сейчас занята очень серьезным делом по ликвидации шайки авантюристов, которую содержит одна из иностранных миссий с целью вызвать в Харбине и Владивостоке невыгодные для России белые беспорядки.

Локутова действовала на свой риск и страх. Зыбов принял ее предложение помочь ей.

В боковуше при японской фотографии после выхода «господина Андрея» настала тишина. Старик-француз свернул толстую папиросу, докурил ее, — причем в комнате явственно обозначился запах солдатского копораля, — и, весь в дыму, склонился к бумагам…

— Опять каска! — выкликнула с порога женщина в каракулевом манто, порывисто вступая, — понимаете, опять он…

— Тут? — поднял голову француз.

— На пристани! С ним Ольга, — женщина опустилась на стул, подняла вуаль с бледного лица; лицо было привлекательно, оно выражало изнеможение. Женщина закрыла глаза, переводя дыханье.

Француз с шумом отодвинул стул.

— Дьявол, — пробормотал он, облачаясь в пальто с обезьяньим воротником, — ну, шуточки должны кончиться!.. — Он открыл ящик стола и вытащил Соваж, — идем, — кивнул он женщине. Прошуршала юбка — в комнате остался лишь неподвижно лежащий на полу Глеб.

Он быстро сел. Волосы его, его аккуратная лощеная прическа, была взлохмачена. Он прислушался. Определив полное спокойствие, он поднялся на ноги и метнулся к столу. Волосы свисли ему на бледный лоб, руки его дрожали, шаря в жестких вощеных бумагах, — он издал короткое восклицание и вытащил ближе к свету лампы голубоватый лист почтовой бумаги большого формата.

— Так, так, — бормотал он, складывая хрустящую бумагу и засовывая ее в боковой карман, — бумажник пустяк, в бумажнике лишь идиоты носят деньги и документы, но посмотрим, мосье Лезгилье, что вы будете петь, лишившись этой бумажки — посмотрим, черт побери!

Он быстро одел пальто, нахлобучил шляпу. Но остановился в раздумий…

…Седобородый старик в бекеше из верблюжьего сукна, в бобровой шапке и со свертком в обычной коричневой бумаге прошел через лабораторию, через фотографию, не вызвав решительно никакого удивления со стороны японцев. На улице старик нанял извозчика — на Старо-Харбинское шоссе…

Молодой человек невысокого роста, названный в комнате при японской фотографии господином Андреем, подъехал на хорошем извозчике к кафе «Модерн» на Китайской улице. Расплатившись, он рысцой перебежал тротуар в дверь и — вступил в зал кофейни. Оглянувшись, он направился налево, там одиноко сидел угрюмый, похожий на борца, господин в зеленом пальто с котиком. Одутловатое лицо было украшено висячими рыжими усами, рачьи глаза смотрели хмельно.

— Ага, — сказал он, пожимаю руку господину Андрею. — А Глеб?

— Глеб… ему нездоровится, — ответил с некоторой запинкой господин Андрей и придвинулся поближе к рыжему. — Вам известно — Локутовой нет уже?

— Неправда, — ответил рыжий, глядя на улицу.

— Как неправда? — сдвинул на затылок шляпу господин Андрей.

— А вот как, — и рыжий протянул ему мятую бумагу.

Это был телеграфный бланк. Руки господина Андрея вздрагивали, — он прочитал:

«Высылайте материал в адрес Кроткова. С Василием несчастье. Посоветуйтесь с доктором. Нина».

— Что за ерунда? — отозвался, наконец, господин Андрей. — Я ничего не понимаю!..

— А я так отлично все понимаю, — возразил спокойный рыжий господин.

— В чем дело, послушайте, Зеленый? — сказал господин Андрей почти умоляюще.

— А вот в чем, — ответил Зеленый, откашлявшись; поправившись на заскрипевшем стуле, он сделал значительные глаза, — но ему помешал официант:

— Господин Иванов, вас к телефону, — сообщил официант, почтительно склоняясь.

Некоторое время господин Андрей оставался в одиночестве. Он усиленно думал, а затем слазил за пазуху и достал бумажник, взятый им у Глеба; бумажник явно толст, он возбуждал любопытство. Но тяжелая рука легла на плечо любопытному и низкий голос Зеленого прохрипел на ухо:

— Господин Андрей, вас предупреждают.

Борис Бета

В городе произошло таинственное убийство богача, причем убийцы оставили записку с двумя буквами «Б. Б.». Авантюристы Глеб и Андрей купили у чехов голову вел. князя Михаила и увезли ее в Харбин. С ними борется героиня романа Нина Локутова. Помощником ее является Зыбов, попавший в лапы контрразведки. Ему удается передать Нине через репортера записку с указанием своего местонахождения — в доме № 3 по Полтавской улице.

Самый запутанный из всех романов — это жизнь, роман, написанный роком, великим фантазером и великим насмешником, путающим все нити, как ему угодно…

В то время, как в Харбине протекала с внутренними осложнениями жизнь темных героев нашего романа, во Владивостоке события шли своим чередом.

Репортер, с которым читатель познакомился в одной из предшествовавших глав, был ошеломлен и очарован своей встречей с прекрасной таинственной девушкой, которую весь город считал убитой.

Надо сказать, что разговор журналиста с Ниной Георгиевной на самом интересном месте был прерван появлением зловещей старухи, уже знакомой читателям по дому на Матросской улице.

Старухе этой, по-видимому, почему-то не понравился репортер. Антипатия, впрочем, была, взаимной, и сухие костяшки пальцев, протянутые журналисту в виде приветствия, были противны, и скрипучий голос:

— Здравствуйте, молодой человек.

— Марковна, это мой знакомый — Петр Иванович, — сказала Локутова деланно спокойно.

Журналист, зовущийся Николаем Николаевичем, понял, что протестовать нельзя: очевидно, девушка хотела скрыть от старухи все происшедшее.

Поэтому он только сухо поклонился и слушал молча, как Локутова говорила дальше, как будто продолжая начатый разговор:

— Итак, помните ваше обещание, Петр Иванович, завтра жду вас вечером к чаю…

Через две минуты, после нескольких незначительных фраз, журналист откланялся и зашагал по Светланке в свою редакцию, настроенный очень смутно.

Неудивительно, что весь вечер, все утро следующего дня привычные репортерские строчки танцевали в его голове какой-то странный танец: слегка косящие синие глаза Нины взмахивали между строк. Тонковатые, гримаской милой сложенные губки дразнили, как цветок фантастический и пряный. А остальное не помнил: мелочи туалета, прическа, все это ушло как-то в туман мужской ненаблюдательности. Ноготки шлифованные розовые еще помнил и запах духов, незнакомый и очень сильный.

Как же тут писать о сухих указах и распоряжениях?!

В этот день вся хроника в газете поражала бестолковостью.

А вечером он провел около часа перед зеркалом, макая в стакан воды гребенку, разделяя свою непокорную шевелюру на две стороны прямым английским пробором. Галстук выбрал самый пестрый, пиджачок почистил чаем, даже цветочек в петлицу не забыл…