Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III - Ховисон Дэл - Страница 42

Я отбросила свое изумление. Слишком сильно мне хотелось дождаться того дня, когда мне будут служить такие сильные воины и мне возносить хвалу; до того дня, когда я буду вдохновлять рыцарей на благие дела и помыслы и рыцарь будет сражаться во имя меня и Матери Божьей. Скоро наступит день, когда меня будут чтить и защищать. (Хотя свадьба может состояться и через несколько лет после помолвки. Это еще неясно.) А в ожидании этого дня я смогу писать письма матери и сестрам, и у меня будут мои любимые книги. Наверняка и книгу меня скоро будет много больше.

Мы уезжали все дальше, и я набралась смелости подобрать юбки и подползти к занавескам. Сдвинув их влево, я увидела пестрый гобелен Бретани, остающийся позади. Черные полосы дубов отмечали границы между зелеными полями трав, перемежающимися кустарником и пушистыми головками вереска в блестках росы. Я облизнула губы, словно пробуя на вкус нектар буйной зелени. А затем кислый запах лошадей вклинился в праздник природы — один из всадников галопом приблизился к моей карете. Сквайры бежали наравне с каретой. Человек на лошади был одет в кольчугу и ярко-красную хлопковую тунику, перехваченную на талии белым поясом. Меня испугала ширина его мощного подбородка, жестокий прищур глаз и множество поблекших шрамов на переносице. Намек на доброжелательность разгладил его мрачные черты, и он заговорил со мной:

— Хейл, малышка… Все хорошо?

Я кивнула.

— Тебя не укачало там?

Я помотала головой.

Он отвернулся и крикнул остальным:

— Да ее саму запрягать можно! Выносливая, как бык.

От унижения у меня подвело живот, а они расхохотались. Я позволила занавеске закрыться, снова укутывая меня темнотой.

Воины поддразнивали меня, звали показаться снова, но я лишь забралась поглубже в мех и спала до тех пор, пока от голода не стало кисло во рту. Глаза привыкли к темноте. Занавеска на окошке дергалась в такт движению, и тогда мелькали полосы света. Я нашла небольшой узелок с едой и набросилась на свой соленый праздничный завтрак, словно голодный барсук. Тяжелый и болезненный ответ желудка напомнил, что несколько дней мне придется питаться плохой едой.

Карета остановилась на краткий отдых, и в серых ветвях с остатками желтых листьев застрекотали сороки. Недобрый знак, но еще и предупреждение о близости вооруженных людей. Кого предупреждает птица о нашем присутствии? Опустошив ночную вазу в отверстие в полу, я осторожно выскользнула из кареты и огляделась. Колеса были разбиты так, словно карета все время ехала по бездорожью. Сопровождающие перекликались, подбадривая друг друга, и вели приглушенные разговоры. В неверном свете их лица казались пепельными, губы мокрыми от спора. Они боятся? Но они же не могут бояться, они поклялись матушке. Они убивали язычников, англичан, а может, даже наших собратьев. И у них были друзья. Они никогда не были одиноки, как я.

— Движемся дальше, маленькая! — крикнул мне тот, кто меня испугал, и подмигнул, когда сквайр помог ему взобраться в седло.

Красивый рыцарь подсадил меня обратно в карету (хоп!), и я спряталась, как мышка, в складках меха. Я никогда раньше не покидала замок дольше, чем на несколько часов. И теперь меня трясло нервной дрожью, словно злые духи проскальзывали через мою кожу насквозь и обвивали мои пальцы.

Мы остановились на ночевку, и звуки ночи вылили добрый ковш страха на мою холодную кожу. Мужчины ели соленую рыбу, пили слабое пиво, внимательно и трезво рассматривая темноту за кострами. Я не понимала, к чему такие ограничения. Сегодня не пост, не Адвент, можно же было и не поститься. Позже, свернувшись клубочком в своей постели из меха, я дрожала от волчьего воя. Волки охотились на овец в дальних полях. От шороха камней под ногами воинов я чувствовала себя уязвимой, а вовсе не защищенной. Живот болел, рыдания жгли изнутри. Тяжелый запах звериных шкур душил меня, и я старалась не вдыхать глубоко. Я прижала к груди молитвенник и повторяла про себя молитвы Святой Деве, пока сон не сморил меня незадолго до рассвета.

Карета, видимо, двигалась уже давно, но разбудил меня звук собственного быстрого и ровного дыхания. Что-то изменилось в воздухе, который проникал сквозь занавески. От ледяного ветра у меня защипало в носу. Все тело болело от холода, шею и плечи свело, как только я попыталась подняться с постели. Я подобрала юбки, чтобы пробраться в другой конец кареты, карета дернулась, и я упала на колени.

В этот раз за занавесками оказались мрачные искореженные пальцы деревьев, тянущиеся к нам со всех сторон. Солдаты напряглись в седлах, на их лицах проступил пот. Все неотрывно вглядывались в зияющие между деревьев провалы. Никто не заметил, что я высунулась в окно посмотреть на переплетение древних ветвей над нашими головами. Стволы мне не нравились, они были голыми, и ветви на них погибали, сражаясь за возможность подняться к свету. Мертвый скрип стволов резко контрастировал с живой зеленью сосен. Сырая земля была усеяна гниющими листьями, которые цеплялись на подковы лошадей и приглушали звуки шагов. Сквайры то и дело проваливались по щиколотку в эти листья, а потом лихорадочно выдергивали ноги, словно боялись, что лес их откусит.

Я начала представлять себе ужасы, которые скрыты за этими деревьями. Грязные голые твари с черными глазами, вздутыми животами и загнутыми когтями. Это место казалось проклятым тишиной и тенями.

— Где мы? — осмелилась прошептать я.

Страшный солдат посмотрел на меня так, словно своим шепотом я нарушила клятву. А потом лес ответил бормотанием, которое становилось все громче, и порыв ветра ударил в нас, словно поднятый крылом дьявола.

Тогда я поняла, где мы оказались.

Мы были в сердце Пьемонта, в лесах отчаянья, где возлюбленные превращались в камень от проклятия ведьм, где незадачливые путники попадали в лабиринты и становились пищей чудовищ.

Воздух задрожал, когда мы снова въехали под плотный полог леса и очутились в полосе тьмы. Дорога сужалась, ухабов было все больше, и под колеса начали попадать корни деревьев, вырывающиеся из земли. Я упала на бок и ударилась плечом, когда карета дернулась и едва не перевернулась. Ужас колотился в груди, я не могла понять, зачем мы отправились так далеко на запад. В жуткий Пьемонт. Я так долго спала, что не могла заметить, как карета движется за солнцем. Господи Иисусе, молча взмолилась я. Прошу, пожалей меня. Не отдай меня Преисподней, спаси невинную душу.

Внезапно карета замедлила ход и остановилась. Я услышала шум лагеря, который начали готовить на ночь, и более тихие шорохи в кустах. Среди солдат разгорелся спор, кому идти за хворостом для костра. Они ругались так, словно приказ отправляться в лес значил бы верную смерть. Пугающий голос велел всем держаться рядом и не отходить далеко от лагеря. Приглядывать друг за другом. Потому что одну из лошадей нагрузили хворостом еще в предыдущем лагере.

Я завернулась в плащ и сжала молитвенник, решившись подобраться к дверце и выглянуть наружу. Ледяной воздух обжег щеки. Я не слышала ни птиц, ни жужжания насекомых. Только движения людей нарушали жуткий покой этого места. Ветки ломались под ногами солдат, как кости скелетов.

— Есть хочешь?

Тот, кто пугал меня, предложил свинину и кусок хлеба, но я покачала головой. Другие уже устроились у костров и снова ели соленую рыбу. Я хотела спросить, почему они постятся, несмотря на то что сейчас не пост. Не стоило так себя ограничивать. Но я могла ошибаться. Дни пролетали мимо меня, как осенние листья по ветру. Поэтому я решила почитать молитвенник в свете костра, не обращая внимания на жадные взгляды солдат, потягивающих разбавленное пиво.

Сумерки сменились ночью. Я заметила, что в ближайший просвет между деревьями видна поляна с густой травой, окруженная дубовой порослью. Даже самые густые тени бежали из нашего лагеря, испугавшись света костра. Я смотрела, как танцуют тени, как изменяется рисунок света. И вдруг с изумлением поняла, что солдаты собрались за моей спиной. В руках они несли факелы, глазированную вазу с водой, покрывала из беленого льна…