Солдатская школа (Рассказы) - Никольский Борис - Страница 7

— Вот подожди, — говорил папа, — как-нибудь я возьму тебя с собой на станцию…

Ничего не поделаешь — приходилось ждать.

Раньше Ника думал, что все пограничники обязательно носят зелёные фуражки, ходят с собаками и ловят шпионов. Или сидят, притаившись в дозоре, и слушают, где хрустнет ветка, где раздастся шорох…

Так он думал до сегодняшнего вечера. А сегодня Ника вышел из дома и увидел возле казармы строй солдат.

Ника подошёл поближе.

Солдаты стояли по стойке «смирно», не шевелясь. Будто застыли.

А перед строем стоял командир и громко читал:

— …приказываю приступить к боевому дежурству по охране воздушных границ Союза Советских Социалистических Республик…

Голос командира звучал торжественно.

И Ника невольно вытянулся и с уважением посмотрел на солдат.

Оказывается, вовсе не обязательно носить зелёную фуражку, чтобы быть пограничником.

Однажды после обеда папа сказал:

— Ну, брат, собирайся, пойдём смотреть моё хозяйство.

Они прошли мимо казармы, мимо клуба, мимо столовой, поднялись на холм и остановились возле приземистого квадратного здания. Над зданием вращалась огромная антенна, та самая, что издали была похожа на парус.

Отец открыл узкую дверь и подтолкнул Нику:

— Смелее, смелее…

В помещении, куда они вошли, было темно. В темноте что-то гудело и щёлкало. Тревожно вспыхивали и гасли разноцветные лампочки. И кто-то невидимый говорил:

— Двадцать восьмая… Сорок два… Сто девяносто…

Нике даже стало жутковато, и он плотнее прижался к отцу.

Но потом его глаза привыкли к темноте, и тогда он разглядел двух солдат. Один из них стоял, а другой сидел и не отрываясь смотрел в светящийся круг.

— Это экран радиолокатора, — сказал папа.

«Совсем как экран телевизора, — подумал Ника. — Только круглый. И ещё расчерчен, как глобус…»

По кругу бегал узкий светящийся луч, точно большая секундная стрелка по циферблату часов.

— А возле экрана, — сказал папа, — сидит оператор. Самый важный человек на станции. Это он первым делом замечает на экране самолёт и потом следит за ним и докладывает на командный пункт. А вон, кстати, и самолёт. Смотри.

— Где? — удивился Ника.

Он ничего не видел. Никакого самолёта.

— А вот, — и папа показал на совсем маленькую светлую точку на экране.

— Это? — недоверчиво спросил Ника.

— Ну да.

Ника посмотрел на светлую точку, потом быстро выскочил на улицу и задрал голову. Но в синем небе плыли только белые пушистые облака. И ни одного самолёта.

— Э, брат, напрасно ищешь, — раздался позади него голос.

Ника обернулся и увидел командира отделения операторов сержанта Крошкина.

— Напрасно, — повторил Крошкин. — Самолёт сейчас далеко-далеко. За двести километров. Летит себе над морем.

Ника задумался. Потом спросил:

— Он летит и не знает, что мы его видим?

— Правильно, — сказал Крошкин, — летит и не знает.

Ника опять задумался.

— А когда мы летели, вы тоже нас видели?

— Конечно, — сказал Крошкин, — я деже видел, как один человек в самолёте наелся конфет и не хотел завтракать. Только я тогда не знал, кто этот человек…

Ника посмотрел на сержанта Крошкина и засмеялся. А сержант Крошкин подмигнул Нике.

— Мы всё видим, — сказал он, — такая наша профессия. Самолёт далеко, а мы его видим. Самолёт высоко, а мы его видим. Самолёт за облаками, а мы его всё равно видим. Ловко, правда?

— Ловко, — сказал Ника.

Весь день он ходил молчаливый, серьёзный, только посматривал на антенны радиолокаторов, а вечером, уже перед сном, сказал:

— Папа, я вот всё думаю, думаю…

— О чём, сынок?

— Я всё думаю: как это можно увидеть самолёт, если его не видно?

— Хм, — сказал папа, — это сложная штука. Как бы тебе объяснить попроще. — Он помолчал и в задумчивости потёр затылок. — Впрочем, ты уже взрослый, сообразительный парень, должен понять, правда?

— Правда, — сказал Ника.

— Тогда смотри внимательно.

Папа достал карманный фонарик, зажёг его и выключил свет в комнате. Потом начал медленно поворачивать фонарик. Яркий луч света пробежал по стене, наткнулся на зеркало и сразу быстро отпрыгнул назад. На рукаве папиной гимнастёрки появился зайчик. Потом луч упёрся в пузатый бок блестящего чайника и снова отразился — отпрыгнул обратно.

— Ну вот, — сказал папа, — так и наш радиолокатор — вроде фонарика. Антенна вращается и посылает лучи. Только не видимые глазом— радиоволны. Невидимый луч бежит, бежит, а как наткнётся на самолёт, так и отразится, точно луч света от зеркала. Отразится, вернётся назад, и на экране сразу вспыхивает светлая точка — вроде как зайчик. Ага, значит, в небе самолёт. Понятно?

— Понятно, — сказал Ника.

Рядовой Терентьев сидел на скамейке возле казармы и лупой выжигал затейливый узор на палочке.

— Здравствуйте, Терентьев, — сказал Ника.

— А! — сказал Терентьев. — Сын командира? Привет, привет!

— А я знаю, как станция работает, — сказал Ника.

— Я тоже знаю, — сказал Терентьев.

— А я самолёт видел, — сказал Ника, — на экране.

— А я их, может, тысячу видел, — сказал Терентьев. — Вот, помню, был у меня случай…

Он отложил лупу и палочку и приготовился рассказывать. А Ника приготовился слушать. Но как раз в эту минуту неожиданно раздался сердитый голос сержанта Крошкина:

— Терентьев, почему вы не на занятиях? Опять отлыниваете?

— Товарищ сержант, вы же знаете, — жалобно сказал Терентьев, — у меня нога болит, не могу я ходить…

— Знаю я ваши болезни! А ну-ка, шагом марш отсюда!

— Товарищ сержант, я же…

— Прекратить разговоры! — резко оборвал его Крошкин, и Ника даже вздрогнул: он никогда не видел сержанта таким сердитым. — И чтобы через три минуты были на занятиях! Ясно?

Он повернулся и пошёл прочь.

— Ясно, ясно… — недовольно проворчал Терентьев. — Чего тут неясного… Только и слышишь: «Терентьев, опять бездельничаешь? Терентьев, опять отлыниваешь?» Сами бы так побездельничали!

Охая и прихрамывая, он побрёл прочь. Даже лупу и палочку забыл от расстройства.

А Ника остался. Ему было так неловко, словно не сержант Крошкин, а он сам обидел Терентьева. У человека нога болит, а его заставляют маршировать… Разве это справедливо? Нет, будь он командиром, он бы никогда не стал так поступать… Никогда.

«Вот пожалуюсь папе, — думал Ника, — небось Крошкину не поздоровится…»

— Шестнадцатая… Сто десять… Двести тридцать… — говорил в микрофон солдат-оператор.

Он сидел, низко склонившись над экраном.

Ника стоял у него за спиной и следил за светящейся точкой. Точка медленно двигалась к центру круга.

Хотя папа и не часто брал Нику с собой на станцию, Ника уже успел здесь освоиться. Он привык и к гудению вентиляторов, и к темноте и уже знал: если точка большая — значит летит пассажирский, если маленькая— истребитель…

— Шестнадцатая… Сто десять… Двести двадцать пять… — монотонно докладывал солдат.

Ника знал, что сейчас его доклад принимают на командном пункте. На командном пункте Ника уже побывал однажды вместе с папой. Там он видел большие прозрачные карты-планшеты. Солдаты-планшетисты бесшумно вычерчивали на них курс самолётов.

— Шестнадцатая… Сто десять… Двести двадцать…

И вдруг Ника почувствовал: что-то случилось.

Изменился голос солдата. И весь он как-то напрягся и ещё ниже склонился к экрану.