Mr. and Mrs. Mikaelson (СИ) - "Kath1864" - Страница 68

Чирк зажигалкой. Майклсон подносит сине-оранжевый огонек к первому портрету. Майклсон грустно улыбается . Он смотрит на изображение своей сестры : В глазах Ребекки горит задорный огонек надежды, ее волосы собраны в прическу девятнадцатого века, наряд блондинки из этой же эпохи, в руках блондинка держит котенка, в детстве, это был ее любимый домашний питомец, к которому Ребекка привыкла с шести лет и плакала, когда Юсуф, умер. Ей было двенадцать, а Клаус до сих пор помнит. Он помнит все.

Чирк зажигалкой Клаус должен попрощаться, но прежде он отпивает янтарную жидкость, выплескивает на изображение сестры бурбон.

— За тебя, сестра. Прощай Ребекка. Будь счастлива.

Чирк зажигалкой, и, потрет Ребекки вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Клаус Майклсон смотрит на портрет Элайджи, и Майклсон старший смотрит на него, с портрета, собрано и серьезно, да и Элайджа всегда так смотрел на своего брата. Элайджа изображен стоя, в строгом костюме и цилиндре на голове, словно аристократ девятнадцатого столетия. Элайджа всегда прощал Клауса, всегда защищал, не говорил отцу о его промахах. Элайджа сражался за семью и за брата. Он всегда говорил Клаусу : Чтобы не случилось, я всегда буду твоим братом. Элайджа Майклсон сдержал свое слова и бы рядом, поддерживал его, сражался за Клауса, даже когда тот сдавался. Элайджа Майклсон всегда жертвовал своим счастьем ради счастья Клауса. Элайджа верил, что когда-нибудь он спасет брата и тот осознает ценность семью. Он верил, что когда-нибудь наступит, и этот день настал. Клаус Майклсон пожертвовал собой, чтобы спасти семью, а значит, Элайджа достиг своей цели : Он спас брата.

Клаус опускает бутылку виски проливая содержимое на портрет.

— Ты всегда жертвовал своим счастьем ради меня, брат... Пришло время изменить все... Прощай, Элайджа, ты свободен и заслуживаешь счастья.

Чирк зажигалкой, и, потрет Элайджи вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Грустные серые глаза обиженного мальчика имя которому Клаус Майклсон. Он прекрасно лгал всем окружающим, но его выдавали глаза. Он так и остался обиженным мальчиком, которого не замечал суровый отец. Клаус всегда был в тени, и даже когда выбрался к свету, то остался таким же : Никому не нужным обиженным мальчишкой. Клаус сжимает в руках зажигалку и проводит своей ладонью по изображению. Это был единственный его автопортрет на котором Майклсон изобразил себя стоящим на лестнице, в бежевым брючным костюме двадцатых годов прошлого века. Но, даже если людям и свойственно меняться, то Клаус не изменится. Параноик, эгоистичный, требующий подчинения ото всех - именно таким был Клаус Майклсон. Сколько бы ролей он не играл грустные серые глаза на автопортрете всегда выдаст того обиженного мальчишку боящегося отца. Можно сыграть абсолютно любую роль, но это всегда будет автопортрет. Клаус заходится смехом, когда проливает на портрет бурбон.

— Ты всегда был подлым ублюдком, Клаус Майклсон. Прощай...

Чирк зажигалкой, и, портрет вспыхивает, словно его облили бензином и положили, как в финальной сцене фильма.

Это и есть финальная сцена, в которой все горит до тла. В его руках бутылка недопитого бурбона, за спиной вспыхивает пламя и Клаус уходит покидая особняк. Уходит, точно зная, что когда-нибудь он вернет свой дом и его семья будет едина. Он объединит их всех. Уходит, точно зная, что люди не меняются, но они способны пожертвовать собой ради тех, кого любят, так Клаус и поступил. Он поступил правильно единственный раз в жизни, и возможно, когда-нибудь его поступок вспомнят. Клаус уходит в никуда. Он уходит в никуда под названием одиночество.

Он точно знает, что с этой минуты Клаус Майклсон обратился в легенду. Клаус Майклсон не убегает. Он исчезает. Исчезает во тьме ночи. Растворяется в одиночестве. Клаус Майклсон обратил все в пепел и разрушил, как всегда, ведь он разрушает все, к чему прикасается.

Это и есть финальная сцена, в которой все сгорело тла, и остался только пепел. Но, даже если остался только пепел, в этой истории еще есть, что рассказать.

Комментарий к Глава XXXIX. Часть III. Огонек надежды. Финал. Два с половиной месяца, и вот финал... У меня всегда сжимается сердце, когда я пишу финальные сцены... И, я только надеюсь, что вы по достоинству оцените мои труды и старания.

P. S Меня радует, то, что вы, дорогие читатели, были со мной все это время, и я просто хочу сказать, что люблю вас.

Песня : https://www.youtube.com/watch?v=6zLRHoqHgxA

Фото + гифка ( Клаус. ) : https://vk.com/doc175419535_437638473 https://vk.com/doc175419535_437638463 https://vk.com/doc175419535_437638474

========== Глава XL. Эпилог. Часть 1. Пять лет, словно один день. ==========

Часть I. Заперт я или ты, кто из нас в взаперти?

Меня покинули, сердце вырвали, замели следы, землей засыпали.

Разукрасили в черные тона, и не вижу я где теперь она.

Все что есть во круг потеряло смысл, только череда календарных чисел.

Только черный мир, несущий пустоту и неведомо куда теперь иду.

Zambezi -Табурет.

Женщина смотрит на свое отражение в зеркале уже минуты как две, а то и больше. Она думает только о том, что все было словно вчера, и не прошло пять лет. Словно вчера она была прекрасна и молода. Прошло уже пять лет, и короткие платье сменились на строгие костюмы, опасность сменилась тихой жизнью. Теперь Ребекка считает свою жизнь скучной и размеренной.

Прошло уже пять лет, и она понимает, что не так молода, понимает, что у нее не осталось: ни отца, ни матери, ни семьи, и чем дальше, тем меньше у нее остается. Она смотрит на фото в рамке и улыбается, видя себя в образе девушки двадцатых, рядом с ней Марсель в образе гангстера, и, дотрагиваясь до деревянной рамки, она с досадой осознает, что на рамке с фото собралась пыль. Осталась только пыль. Пыль собралась комом, словно от нее старой жизни остался комок пыли.

Прошлого не изменить.

Ребекка не может изменить прошлое, но может идти вперед.

Девочка, лет трех, медленно приближается к стоящей у зеркала матери, дергает ее за ткань белоснежных брюк, внимательно приглядывается, пытаясь уловить малейшее движение, и дышит.

Ребекка улыбается, оборачивается к дочери, понимая, что это важнее, чем оборачиваться в прошлое.

Малышка не шевелится.

Женщина опускается на колени перед ней.

— Что случилось, радость моя?

— Мама, папа сказал, чтобы я позвала тебя. Завтрак готов.

— Хорошо, Рейчел, идем, не будем заставлять папу ждать.

Она берет дочь на руки, и, смотря в ее шоколадные глаза, она воспоминает себя, когда ей было столько же, как и Рейчел, и она так же боялась грозы. Воспоминания мелькают, словно испорченные слайды, дергаются и смазывают картину, оставляя после себя лишь физическую боль. На эмоциональную совсем нет сил. Быть может, чуть позже, когда Ребекка Майклсон- Жерард сможет снять маску стервы и быть любящей женой и заботливой матерью. Глаза хладные.

Прошлого не изменить, как и то, что Ребекка Майклсон вырвала свое сердце, после того, как ее семья распалась, и дни разукрасились в черные тона и все, что есть вокруг, потеряло смысл, даже империя на ее хрупких плечах, только череда календарных чисел, только черный мир, несущий пустоту. В ее черном мире появился свет только спустя два года, и ради ребенка она бросила эту империю, ради жизни, которая зарождалась в ней. Клаус не мог допустить этого, не мог допустить краха империи. Ребекка бросила все и помнит разбитое стекло, когда в телефонном разговоре Клаус сказал: — Империя не может рухнуть сейчас, сестра. Аборт.

Тогда Марсель запустила свой мобильный прямо в окно. Осколки. Ей казалось, что даже на расстоянии ее брат держит ее взаперти. Все потеряло смысл. Черный мир и пустота. Марсель не мог допустить этого и решение только одно: вверх или, к черту, вниз.

— Боже… Это же наш ребенок, Марсель. Моему брату дороже империя и компания отца, нежели жизнь.