Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 205

Я рождался сто раз и сто раз умирал

Я заглядывал в карты — у Дьявола нет козырей

Они входят в наш дом но что они сделают нам?

Мы с тобою бессмертны — не так ли, матерь Богов?

Nautilus Pompilius - Матерь Богов.

Элайджа все еще верит.

Верит в то, что-то…

Верит, что его семья придет за ним, только вот этот яд распространяется по телу и убивает его. Медленная и мучительная смерть достойная такого монстра, как он.

А она стрит и сверкает своими голубыми глазами.

« Чтобы не случилось, не смотри на голубой свет…»

А она всегда побеждает, подберет ключ к его разуму и закрытым дверям.

А она сделает его смерть еще мучительнее.

А он уже видит кинжал в своих окровавленных руках.

А он уже слышит голос Винсента Грифенна.

— Ты еще помнишь каково это, Элайджа? Каково быть человеком? — голос Винсента эхом проносится над кладбищем, ударяя словно острое лезвие клинок в спину.

— Не совсем, если честно, — отвечает Майклсон сухо, даже не оборачиваясь.

Майклсоны не сгибают спину, мучают, калечат, лишают жизней и тонут в крови уже столько столетий, что это во имя семьи или не совсем так, скорее, во имя удовлетворения темных желаний этой бессмертной семьи. Они так жили тысячу лет и не стоит скрывать, что убийства стали частью их существования, некой дурной славой этой семьи, как и нажитые враги.

Понимает, что Хейли в сущности монстра несколько лет и не понять его, как это делала Катерина. Теперь понятно, почему, когда ему было плохо он открывал эту черную дверь и утешался.

Любовь то черная, вперемешку с алой кровь.

Этого Элайджа и не замечал.

Теперь осознал, что было в Катерине и не было а Хейли.

Хейли мечтала видеть в нем только рыцаря, героя, который всегда будет защищать ее. Катерина принимала его настоящего, ведь сама была монстром. Монстр может простить и понять другого монстра. Монстр может полюбить другого монстра.

Мучительно терять кого-то из тех, кто был дорог тебе, но мучительно терять и себя.

Яд медленно убивает.

— Тогда у тебя нет души, — Гриффит уходит быстро, спеша на помощь ведьмам, которых убил Элайжда для ритуала « Жатвы» ведь нужно было восстановить связь с предками, чтобы узнать информацию и победить Пустою.

Снова по кругу : кровь и боль.

Винсент так и не слышит, помогает подняться одной из девушек. Винсент все еще человечный. Элайджа надеется, что ведьмак не слышит :

— Ошибаешься, моя душа погребена где-то в глубине моего разума и у нее есть имя. А может, я и вовсе продал свою душу.

Между небом и землей.

Яд убивает медленно.

Этот смертельный яд медленно распространяется по венам.

У него явно нет души.

Нет.

Инаду могущественна. Она проникает в голову, находя все самое скрытое и сокровенное, и развращает по кусочку — так, чтобы казалось, что чудовище внутри невозможно укротить. Пустота поглощает. А Элайджа чувствует ее присутствие в себе, как вирус, заразу, яд как инородное тело, ломящееся за красную дверь его разума.

Но, черная дверь гораздо интереснее.

Интереснее заглянуть за запретную дверь.

Интересно ведь узнать, что скрыто в голове другого. Интересно с какими демонами борется сам Элайджа Майклсон. Мысли, мечты, все самое сокровенное, то, что утешает или выводит из себя. Все скрыто в черепной коробке одного человека, все что его тревожит и дарует покой.

Инаду открывает черную дверь.

Инаду действительно проходит в эту черную дверь.

Она, дверь, действительно приоткрывается ненадолго — Майклсону и так Пирс снилась, сколько бы он не пытался забыть и отпустить, найти утешение в любви и защите Хейли. Не вышло и она снится энную ночь подряд. А Хейли спрашивает каждое утро, как он спал, целует в губы, а у Элайджи слабость клеймом горит в карих глазах. Он точно не в порядке, только Хейли наплевать, если он не будет соответствовать ее стандартам.

Один.

Инаду видит кареглазую брюнетку, которая забрасывает нога за ногу, сидит на постели и поправляет свои кудри. Она ждет его. Только вот Пустота теперь знает и ей понятен его самый главный кошмар : Если Катерина вернется и столкнётся лицом к лицу с Хейли, то в живых останется только одна и простить он не сможет.

Инаду видеть все его страхи.

Просто не зря ее называют « Пустой.»

Видит желания и страхи.

Знает.

Зря он скрывал свои страхи : страх не защитить семью, остаться одному или то, что ему придется оплакивать одно.

Элайджа умирает и еще не до конца понимает, что происходит.

Кетрин сидит сзади его, на ней короткая, шелковая комбинация из шелка и кружева, скользит руками по его оголенному торсу, целует в ухо и шепчет :

— Мы созданы друг для друга, дорогой…

Она говорит медленно, шепча, крепко прижимаясь к нему, но почему он молчит?

Ей интересно почему он молчит, даже когда она запускает руки в его волосы, целует в шею.

Но Элайджа встает с постели, застегивает ремень брюк и пуговицы синей рубашки, поднимает с пола черный галстук.

Все же он решил нарушить свое молчание, садится рядом и смотрит в глаза. Лучше уж сказать глядя в глаза, чем пережить очередную ложь. Да и что тогда останется от его благородства.

— Понимаешь, Катерина, нам нужно расстаться, на время…

Эти слова убивают ее и он видит как ненависть затягивает ее зрачки. Не милая и покладистая кошка, что была прежде и вилась у его ног в этом придуманном Раю, только вот могла возражать, потому что это часть ее души связана с его душой.

Лучше не будет, как и худшее.

Уже ведь давно нет моды на любовь, только похоть и секс.

— Ты бредешь, Элайджа… Я тебе не верю…

Она тянет к нему свои руки, желает ухватиться за лицо, но Майклсон останавливает ее, сдерживает ее ладони своими.

— Это временная необходимость, Катерина…

— Чтобы ты мог быть с ней…

— Если за это время ты встретишь достойного мужчину, то я порадуюсь за твое счастье.

— Да, что ты такое говоришь?

— Мне пока, Катерина…

— Стой! Ты бросить меня решил?

Ухватилась за его шею, желала повалить на постель и возможно даже задушить, на глазах кривая ухмылка. Но Элайджа сильнее и сдерживает ее за запястья, подминает под себя, оказывает сверху.

— Я убью тебя и ее! Убью! Слышишь? Отпусти! Отпусти!

Она все еще пытается бороться, вырваться или сбросить его с себя, но Элайджа кричит. Впервые, что ее гнев сменяется страхом и слезами.

— Тихо! Тихо я сказал!

Найти в себе силы и посмотреть ему в глазах, коснуться губ и попытаться остановить.

— Я тебя люблю… Очень сильно…

— Прощай…

Не слушает, решил и уходит, закрывая за собой дверь.

Не видит, то как она бьет кулаками о постель, издает крик подобный стону раненного зверя, громит постель сбрасывая все постельное белье на пол.

Плохо.

— Не уходи!

Два.

Элайджа все еще пытается бороться, вытащить из своей спины кол с отравленными шипами.

Пустая все подготовила для ритуала. Она готова жить.

— Такая воля к жизни, разве не легче сдаться и часть тебя должна жаждать : покоя, тишины, вечного забвения.

— Подойти поближе и мы обретем его вместе.

— У тебя будет компания, когда умрешь ты, то умрет и твоя родословная. Эта великая жертва позволит мне обрести плоть. Теперь мне нужно последние останки для ритуала, которые благополучно собрала твоя семья. Она скора придет сюда.

— Ты не можешь пытать мою семью и выжить при этом.

— Я пережила множество вещей пострашнее твоей семьи. Пусть они приходят. Они попытаются спасти тебя от яда текущего в твоих венам и тем самым дадут то, что мне нужно и в награду за их усилие я позволю твоей семье увидеть, как ты умрешь.

Она сверкает голубыми глазами. Она причиняет боль, вгоняет кол глубже, что тот кричит об боли, видимо этот отчаянный крик слышала вся округа.

Но может это и вовсе не его крик, а крик бедной Джиа.

Джиа горит медленно, кричит и бьется в агонии, верещит, плачет от боли, воет и мечется, словно зажженный фитиль. Элайджа сделать ничего не может, его держат прутья и брат, а то совсем от горя свихнется, сорвется и полетит к чертям вниз, во тьму, за ней — за той, что уже мертва.