Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 182

А может он и вправду все обращает в пепел?

А может их путь лежит во тьме, наудачу?

А он видит, как она сходит с ума.

Главное выжить, не показывать, что тебе плохо, не завидовать свету в чужом окне.

А все остальное не важно, все остальное лишь пепел, что развеет ветер, ведь настоящий воин знает: война не закончена, пока есть хоть один боец готовый продолжать сражаться.

— А что касается вас. Да, я однажды убил ваших близких. Я убил твою шлюху. Я избавил мир от твоих трущоб. И я освободил тебя от твоей измученной матери. И что с того? Каждый из вас, кто стоит здесь сегодня, стоит из-за меня. Эта пародия на суд, возможна только из-за меня. А ты бессмертный, это подарок от меня. Долг, который вы никогда не погасите. То, что навсегда затмит мои прошлые преступления. Я ничего тебе, не должен.

А дальше Клаус Майклсон кричит от боли и это не велело, ведь Марсель придумал наказание пронзив его грудь ведьмовским клинком. Теперь только боль и разум, который будет терзать его день изо дня.

— За Давину, Диего, Тьерри, Джию, Ками и за юнца, которым я был. Того, кого ты когда-то звал сыном.

Теперь Ребекка может расслабиться, потому что он выжил и теперь может уйти вверяя их судьбу Хейли.

— Ник нашел способ остаться в живых. План сработал. Теперь твой черед, Хейли. Пусть его жертва будет не напрасной.

— Хорошо. Жди там. Я за тобой приду.

Больше ей не зачем плакать.

Больше ей не зачем жить.

Клаус Майклсон сыграл свою роль, был самим собой и предпочел остаться им в глазах тех кого любил, в глазах дочери.

Дорогая Хоуп! Я не знаю, когда ты найдешь это письмо. Тебе станет любопытно в детстве, или ты будешь подростком со своим мнением, или женщиной, у ног которой лежит весь мир. Я пишу, чтобы сказать, что люблю тебя, и объяснить, что в самый темный час для нашей семьи, я был призван, чтобы спасти моих братьев и сестер, и я так и сделал.

Пожалуйста, не оплакивайте меня, не терзайте себя за ту боль, что я терплю, я делаю так во имя тех, кого я люблю. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что буду далеко от тебя…

Будь хорошей для своей мамы. Я спокоен, потому что она защитит тебя. И я знаю, что она не успокоится, пока наша семья не будет вместе снова.

Моя жертва нужна, для того, чтобы ты могла спокойно жить. Чтобы ты смогла стать прекрасной дочерью. Пожалуйста, помни, что ты самое лучшее, что есть у нашей семьи. И мы сражались, чтобы защитить тебя. Ты есть и всегда будешь нашей Надеждой.

А дальше Майклсоны утратили, лишись способности дышать…

Утратили дыхание…

А дальше мир Фреи, где так тихо и нет боли, страданий…

Элайджа смотрит на свою руки и боль ушла вместе с укусом, вместе с жизнью. Он встает с деревянной скамейке, видит перед собой сестер, слышит голос младшего брата и тот вправду всегда был не сдержанным, но именно сейчас, Элайджа Майклсон счастлив видеть солнечный свет и слышать голос брата.

— Это не совсем то, чего я ожидал. Но, я полагаю, беднякам не приходится выбирать, - говорит Коул осматривая свой белый полувер.

— Я всегда мечтала о таком. Дом в далёкие от города,и только семья, - Фрея изо всех сил старается натянуть улыбку.

— Это творение принадлежит тебе или Никлаусу?-сказал Элайджа подойдя к Коулу и смотря на Фрею.

— Мы привязаны к нему заклинанием,которое Дания поддерживала во мне жизнь веками. Я погрузила нас в сон, пока Хейли ищет лекарство,- объясняет

— Ты создала палату охоты, -догадывается Элайджа.

— Немножко добавила к заклинанию-сказала Фрейя улыбаясь. — И мы сможем оставаться здесь до пробуждения.

А дальше Фрея берет за руку младшего брата, уводит ее в тень сада, ведь должны же они от мыслей того, что фактически они мертвы и лишились дыхания.

А дальше к горлу Элайджи Майклсона подступает ком, он теряет дар речи, не знает, что и сказать, ведь слезы его младшей сестры настолько реальные, как и боль, которую сейчас испытывает Клаус заточенный в стену с клинком в груди.

— Он знал. Ему пришлось стать якорем, для заклятия Фреи. Он спас нас.

Для Майклсонов настал их темный час, сегодня пророчество свершилось и семья пала.

Для Майклсонов настал тихий час длинною в пять лет.

========== Глава 72. Крылья. ==========

Ты снимаешь вечернее платье стоя лицом к стене,

И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине,

Мне хочется плакать от боли или забыться во сне,

Где твои крылья которые так нравились мне?

Где, твои крылья, которые нравились мне?

Где, твои крылья, которые нравились мне?

Мы все потеряли что-то, на этой безумной войне,

Кстати, где твои крылья? Которые нравились мне?

Мы погибнем без этих крыльев - которые нравились мне?

Наутилус Помпилиус - Крылья.

Очередной день.

Очередной закат после которого наступит рассвет.

Так ведь всегда происходит и будет происходить, только вот…

Яркий солнечный свет за окном, подарит новый день.

День умирает и вспышки солнца, напоминающие разводы крови в прозрачной воде, расползлись по небу. Жара, стоявшая в последние дни, чуть отступила и в воздухе пахло близостью грозы, что должна была даровать им всем облегчение.

Но дождя не будет или Фрея все же пожелала, чтобы дождь падал с небес.

Ребекка устало взглянула в небо, через окно в кухне: измученная, она готова поджечь травы, сад и весь дом, пустить кровь, чтобы ускориться, здесь время остановилось но она уже привлекла к себе нежеланное внимание старшей сестры, которая нарезала перец, для салата: подозрительные взгляды Фреи и Майклсон пришлось отойти от окна, отвести взгляд от Элайджи, который кажется разучился разговаривать, сидел на скамейке в саду целыми днями и вечерами, проклинал себя за все произошедшее с его семьей, думал, что совершил очередную глупость, а ведь Катерина была права и именно его решение привело ко всему этому : семья распалась, Клаус страдает, чтобы поддерживать их жизненные силы, Хоуп растет без отца.

Его решение запустил эффект домино.

Бесконечные мучения – это в порядке вещей, но они никогда не позволят друг другу умереть.

Бежать отсюда невозможно. Элайджа Майклсон не может быть рядом с братом в трудную минуту или прекратить его мучения.

Он не может быть с братом в трудную минуту.

Он не в силах выбраться от сюда и фактически Элайджа Майклсон мертв, а его тело запечатано в гробу.

Это ведь все не реальное : дом, сад, еда, кровь, напитки, комнаты, закат и рассвет, даже скамейка, на которой он сейчас сидит.

Все это не реальное, впрочем как и он.

Реальная привязанность к семье, брату, что продолжала ей рвать сердце, Элайджа осушает чашку чая, ставит ее на блюдце рядом с собой, поднимает голову к небу.

Неужели он задумался о морали, личному кодексу, что придерживался на протяжении столетий.

Умирает каждую минуту, что проживает в пустую.

За каждым восходом багровый закат.

Он ведь кровью связан со своей семьи и не может разорвать эту цепь.

Грустит?

Его разрывает чувства вины?

Если Элайджа пришел за Марселем, то неудивительно то, что Марсель пришел за его семье.

Марсель тот самый монстр грядущих дней. Монстр созданный их же семьей.

Монстр, который принес им погибель.

Если есть тот, за кем ты придешь, то есть те, которые придут за тобой.

Но жажда жизни и желание прожить еще один день, еще один час, были сильнее даже у такого монстра, как Элайджа Майклсон. Как и любовь оставалась сильнее ненависти и желания убить освободиться от нее.

Кол, у которого щемило сердце, желал что-то сказать брату и решился только спустя долгих месяцев, решился, сев с ним рядом, предварительно рукой сбросив на землю фарфоровую чашку с блюдцем.

И Элайджа тогда опустил голову, виновато глаза глядя на брата, в глазах которого ненависть так сильно сплелась с любовью, что нельзя было сказать, где начинается одно чувство и заканчивается другое.

— Боль такая реальная, даже в этом нереальном мире, да, дорогой братец. Давина ведь мертва по вине предков, меня, моей семьи, тех, кто не должен был допустить это. Знаешь, я был бы не против, если бы этот дом сгорел в огне.