Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 156

— Меняешь тональность. Очень хорошо. А теперь решай, голова или сердце. Все это бессмысленно, если ты не готова убивать.

— Что если я не могу этого сделать?

— Тебе придется выжить. Теперь голова или сердце?

Она дышала так часто, что он слышит, как бешено стучит в ее груди сердце. Ей еще предстоит научиться контролировать эмоции.

Ну как можно убить того, кто так хорошо к тебе относится?

Берегись.

Убегай.

Ей так хочется не убить, а поцеловать его.

Лучше бы она так не смотрела на него, ведь Элайджа Майклсон понял, чем его так привлекла это свободная душа. В глазах Джиа огонь, тот самый огонь страсти, что он видел в глазах Катерины. Огонь, который сменялся нежностью. Огонь который согревал и одновременно испепелял.

Джиа горит и не боится сгореть.

Гореть.

В глазах горит огонь и теперь она не боится переступить через себя.

Она пустит стрелу в его сердце, если желает выжить.

Она вырвет его сердце, если желает выжить.

Она должна сражаться только за свою жизнь и быть настоящей в этой фальшивой жизни.

Она перешагнула через себя, свои принципы.

Она ударила, пробивая кулаком грудную клетку первородного. Сжала рукой живой, стучавший, отбивающей ритм, такой необходимый орган или его сердце — это всего лишь субпродукт.

Теперь только потянуть на себя и убить.

Теперь то решает она.

Теперь один рывок.

Дернуть на себя и держать в руках его окровавленное сердце.

Любовь и боль взаимосвязаны.

Тот, кто влюблен уязвим и сжимает в своих руках сердце другого.

Кто влюблен ломает себя сам.

Он не закричит от боли, не заплачет.

Дыхание перехватило. Ее близость, ее запах, ее взгляд. Так давно Элайджа не ощущал подобного. С тех пор, как оставил Катерину, которая питала его страстью и утоляла голод. Она могла кусать его шею, наслаждаться этим, царапать спину, в порыве страсти, или вены, если их руки были сплетены воедино.

Она ранила его случайно.

Джиа поранила намеренно.

Ее хотелось повалить ее прямо здесь, на грязном полу, усесться сверху, не позволить уйти и целовать такие желанные губы. Почему она так влияет на его тело? На мысли?

Она влияет на его.

Как случайная скрипачка, ученица может влиять на его, самого Элайджу Майклсона?

Губы так и тянулись вперед — к ее губам. Повалить на пол, сжимать руки на горле и не отпускать ее. Дать выход нахлынувшей страсти, что разгоняла кровь по венам. Прокусить его губы, целовать, одновременно глотая горячую кровь.

Джиа ведь тоже чувствует это. Чувствует притяжение, контроль, желание.

Желание поранить.

— Элайджа…

На пороге замерла Хейли Маршалл, которая и стала то невольным свидетелем всей этой картины. Она видит как Элайджа смотрит на эту новообращенную.

Разжала пальцы, и он свободен.

Все равно бы не смогла убить и теперь только окровавленные ладони.

Элайджа уходит, даже не смотрит ей вслед.

Вслед смотрит она и это желание впечатать в стену или повалить на пол. Так сильно, что от этого удара у живого человека раскроило бы череп, сломало кости, проломало ребра.

Манит.

Повалить не отпускать, чтобы Элайджа целовал ее губы, слышал тихий стон, каждое слова вырвавшееся из глотки брюнетки, целовать колотившуюся синюю жилку на ее смуглой шее.

Они еще встретятся.

Нечётные числа, неровные ноты,

И больше нет смысла включить поворотник.

Уйду незаметно, ну что мы наделали?

Спасаясь от ветра, в холодной постели.

Не заплачу и не закричу,

И всё равно тебя прощу.

Джиа заучит его шаги наизусть.

Она так ждала его, но Элайджа не приходит. Не приходит, после того, как мать сломала его, напомнила о грехах и маленькой синей бабочке, что погибла по его вине.

Она ждала его, и ее руки не дрожали, как прежде, когда держит смычок.

Только играть у нее все еще не выходит и Джиа молчит, разбивает скрипку на тысячу щепок. Просто запускает музыкальный инструмент в кирпичную стену.

Растеряла талант или сломалась?

Ноты кажутся не ровными, она фальшивит и вторая скрипка летит в Марселя, который нагибается, пытается засмеяться.

— Элайджа обещал помочь, но ему самому нужна помощь. Это ведь мы виновоты в случившемся. Мы оставили его. У меня до сих пор не выходит играть. Я же обещала сыграть на рождественской вечеринке.

—Сконцентрируйся на чем-то одном. Представь что-нибудь хорошее. Хорошее воспоминания, расслабся и у тебя выйдет, Джиа. Мне сходить в магазин за третьей скрипкой?

—Нет, спасибо.

Марсель уже не сдерживает свой смех, когда Джиа берет с кресла футляр с новой скрипкой. Просчитала все. Просчитала то, что еще вспыхивает, словно огонь. Ей не нужен бензин, чтобы гореть ярче. Он останется, чтобы послушать ее, сядет в кресло и нальет два бокала бурбона.

Сконцентрироваться.

Прикрыть глаза, смычок вздрагивает, мелодия меняет тональность.

Ноты ровные.

Она расслабилась представив, что это он стоит за ее спиной, прижимается к ней, его губы касаются ее шеи и она всей кожей ощущает горячее дыхание, руки Элайджи направляют ее и она верит, что он здесь, направляет своими руками ее смычок.

Направляет ее музыку.

Направляет ее и держит в своих крепких руках.

Каждая нота.

Каждый вздох.

Все это ради него.

Истинная девушка-джаз так ждала его.

Истинная девушка-джаз влюбилась.

Джиа улыбается под аплодисменты Жерарда. Она ведь до этого момента думала, что у нее что-то может выйти, но Марсель влюблен в Ребекку, по которой скучает, желает увидеть и как бы сентиментально это не звучала на последнем телефоне Марселя зачтавкой являлась фото с блондинкой.

Истинная девушка-джаз точно знает, что нужно делать, чтобы ноты были ровными.

Джиа пишит ему записку, перед тем, как выйти к собравшимся вампирам. Сегодня ведь Рождество и она так желала, чтобы он был здесь и слышал ее, но его нет. Его семья на несколько дней назад покинула город. Она пишет возможно печальную записку, которую тот никогда не прочитает, ведь Марсель говорит, что не знает об убежащи Майклсонов и не может передать записку. Она ведь заклеила в конверт каждое слова, себя, свою любовь.

Молчание.

» Элайджа, я понимаю, как тебе тяжело, но я верю в то, что ты вернешься. Ты продолжай бороться, а я до сих пор испытываю вину, что мы тогда оставили тебя и ты попал в руки своей чокнутой мамаши. Вот и как ты мог столько столетий верить в искупление семьи? Все ведь разрушено. Давно. Но ты верил и это похвально. Я же верю в тебя. Я поверила в себя и вновь спасаюсь музыкой. Я подобрала ноты, сменила тональность, прислушались и у меня вышло. Вышло импровизировать. Я вновь могу играть и надеюсь, что ты услышать меня. Я сегодня играю для наших ребят, ведь Рождество — семейный праздник, а ты чтишь семью, так знай, что наше сообщество — часть твоей семьи, а ты часть нашего сообщества. Прости себя сам. Скучаю. Люблю. Жду тебя. С Рождеством. Джиа.»

«Если ты меня ненавидишь — значит я тебя победила».

-1935

Его сломали.

Он винит себя в смерти Татии, не стабилен, нападает на Финна, вырезает целое кафе, только потому что кровью запачкали рукав его белоснежной рубашки и у Ребекки нет другого выхода, как сломать шею брату.

Элайджа сломан.

Его самого нужно чинить.

Его нужно самого контролировать.

Он не простит себя, даже, если Ниулаус простил ему убийства Татии, которую он любил больше жизни.

Элайджа Майклон не простит себя никогда.

Все, кто когда-то посмел его полюбить обречены.

Все его женщины обречены на верную погибель. Любовь к нему только ломает, ранит.

Никто не выдерживал. Он помнит. Все помнит.

Помнит, как позволил Катерине уйти и та засунула голову в петлю, умерла, ушла незаметно, сломалась и стала Кетрин. Он так ждал ее, искал утраченную любовь, а в итоге нашел лживую и жалкую Кетрин Пирс. Он поклялся ей быть рядом в их вечности, но ушел, не посмотрел в след. Он оставил рану на ее сердце и сломал. Сломал, но она ведь Кетрин Пирс и выдержит все. Выдержила всю боль и обернулась в его сторону.