Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 106

Замирает. Страшно видеть его, потому что Одри чувствует себя виноватой, грязной, отвратительной, всё испортившей.

— Шон, я все испортила и мне так плохо, - ей не хватает дыхания, и он опускает веки на долю секунды.

— Они бы все равно узнали, - тихо говорит тот. — Мать зла, но вижу, что вы поговорили и отец утром поговорит с другом, который сдает квартиры и подыщет что-нибудь подходящее для нас. Мы будем жить отдельно. Отец считает, что молодые должны отдельно и строить свою жизнь. Впервые я с ним согласился.

Ведьма дергает головой, сбрасывая оцепенение, и бросает окурок на землю. Касается родинок на ключице шее, но стоит только посмотреть в глаза, с благодарностью, но какой-то странной, вывернутой, изломанной.

Она ведь сломана.

Он ведь знает, что та курила. Уловил запах курева.

— У нас есть деньги. Кетрин обеспечила нас, что хватит на долго. Мы можем купить – произносит одними губами.

— Твоя подружка вампирша, которая пополнила твой счет, считай расплатилась за то, что мы могли умереть, - тяжело вздыхает тот.

— Я уже знаю, что сделаю с деньгами, - грустно улыбается та. — Я открою клинику, чтобы помогать таким, как я. Может это будет правильно.

Всё так неправильно. У нее взгляд пустой и светлый, суженные зрачки. Вообще ничего. Ничего живого.

— Это правильно, - поправляет ее локоны. — Вместе мы справимся. Хочешь кофе? Или поспать?

Она молча тянется к нему.

Разжимает ладони, но тут же подаётся всем телом вперед и обхватывает его за плечи, прижимает к себе близко-близко. И проговаривает над ухом – уверенно, ясно:

— Ты ничего не должен. Ни мне. Ни кому-либо другому, Шон. Но спасибо тебе за то, что ты рядом, не испугался и принял меня такой, какой я есть.

Шон чувствует, как за спиной пальцы с силой сжимают ткань рубашки. До хруста, до треска. Как будто Одри говорит ему : « Не отпущу тебя, только ты меня не отпускай».

Не должен отпускать.

Он должен остаться и успокоить ее, объяснить, обнимать, пока она не придёт в себя. Должен беречь от всего разрушительного, что поглощает сознание, от боли и разочарования, но сам оказался слишком слабым, а она хлюпает прижимаясь к его груди. Шон выдыхает и улыбается почти незаметно.

— Темная сторона луны. Не могу без тебя.

Питает любовью, надевает на ее руку кожаный браслет на железной гравировкой из трех слов : Believe. Save. Love.

И слезы градом из глаз, сглатывает, и дышит чуть заполошно, и дрожит.

У нее в груди сердце стучит с такой силой, что, кажется, за двоих, и напротив вроде бы тоже стучит, а ее мягкие губы – солёные.

Доза теплом разливается по венам, как только он целует ее – реально, физически Одри чувствует себя… наверное, чуть менее мертвой, чем раньше. Наверное один наркотик может заменить другой.

Всё понемногу снова становится правильным.

*** Новая Шотландия. Галифакс. 2013 год. ***

На нем костюм, а Кетрин одета в прозрачную черную блузку и белую юбку длиной до колена, в ушах серьги с черным камнем, черные босоножки на высоком каблуке.

Тьму не рассеять — бессмысленно.

Но именно такой он и желал ее видеть.

Задыхаться и не отрывать от нее взгляда.

Когда воздух весь выжигается, пламя ведь гаснет тоже.

Вот и Элайджа боялся, что она погаснет.

Все рядом с ним гасли, умирали, не выдерживали. Но Кетрин особенная, потому всегда выживает. Кетрин пьянит или заставляет протрезветь.

Замирает и смотрит ему а глаза, когда Элайджа вытирает белоснежным платком кровь с своих губ. Кетрин тащит труп к месту, где уже разлила бензин.

Сегодня один труп на двоих.

Вчера тоже был один и Элайджа подарил ей одинокую темно-алую розу, после того, как они убили владелицу цветочного ларька.

Сегодня она смотрела в его глаза, когда вонзила острые клыки.

Играет на нервах, а тот присоединяется к ней, под глазами набухают черные венки, пронзает кожу ища вену.

Для вампиров кровь не просто жидкость, которая подпитывает мёртвый организм, но и сладкое забвение.

Вместе. В незнакомом месте, где-то около причала отнимают жизнь незнакомца.

— Тебе не противно, Катерина? – спрашивает Элайджа вытирая кровь в уголках губ.

— Я само зло и совершенство, дорогой, - отвечает та отбрасывая труп, нагибается, поднимает коробок спичек и точно знает куда он смотрит. — Я просто наслаждаюсь жизнью тебе советую. Я научу тебя просто жить, потому что ты научил меня любить. Напомнил, что даже такая, как я достойна быть любимой.

Зачем он связался с ней или она с ним? Зачем позволила любви стать на своем пути?

Просто зверь.

Темная.

Он ее точно не забудет.

Ее ухмылку, то, как она тянет уголки губ, нос чуть морщит, подобие смешка издает — в словаре такое называется “улыбкой”. Она ухмылку прячет в стакане с виски, бутылка которого явно стоит больше, чем этот город. Любит жить без проблем, игнорировать их.

Может просто пить из горла и танцевать в его объятьях. Так ведь было. Она заставила его забыть обо всем и заставляет чувствовать себя счастливым.

Похожи.

Пахнет бензином.

Труп на полу, а она просто чиркает спичкой. Разжигает пламя. Жарко. Все вокруг вспыхивает ярко-оранжевым. Все вокруг гарью пропахло. Она просто замерла и смотрит на возвышающее пламя.

Элайджа вдыхает едкий дым. Дым, который отравляет его легкие, раздражает, а вот Кетрин совершенна спокойна, смотрит на оранжевые огни, словно завороженная. Смотрит на возвышающее пламя и огни слепят ее.

Может и не стоит было уже потухшие угли?

Стоило.

Стоит и смотрит на него из-за возвышающего пламя. Даже не испачкалась, потому что на белоснежной ткани нет алых пятен.

Роняет из рук платок. Элайджа давится.

Ведь никого страшнее первородного вампира не встретишь в этом мире. Правда, в мире есть дьявольская женщина, которая смотрит на пламя. Не бесстрашная женщина, но в ней есть некое безразличие. Безразличие, которое позволяет ей двигаться вперед и не оборачиваться назад.

Разговорившийся их сердцах огонь, в последний раз, угасает?

Она дышит?

Он дышит?

Задыхается серым, густым дымом, который заполняет легкие.

Кетрин стучит каблуками и кажется, Элайджа заучил стук ее каблуков. Этот громкий стук впечатался в его черепную коробку. Она впустила его в свое прошлое, жизнь и ему не все равно.

Дым отравляет, так же, как отравляет и эта женщина. Дым может убить, вызывать слезотечение.

Она даже не испачкалась и это потрясающее, наступает на запачканный кровью платок, берет его руку в свою. Пора им уходить. Но для Майклсона гораздо важнее, чтобы именно эта женщина отравляла его своими токсикантами, выводила из равновесия и ели Кетрин - черная кошка, то пусть только она зализывает его раны. Только она. Только с ней он и вправду позволил большее.

Кетрин не позволит ему задохнуться.

Крепко сжимает его руку, помогает подняться. Они покидают помещение.

Вместе.

Они не знают куда пойдут и где проснуться с наступлением рассвета. Главное, чтобы вместе. Главное, чтобы стерва вновь одержала победу. Главное, чтобы именно она залечивала его раны.

— Ты роза,будь с тем,кто не боится твоих шипов, - откашлявшись, вдохнув свежего воздуха шепчет ей на ухо Элайджа.

— А ты и не боишься моих шипов, и поэтому я не боюсь твоей темной стороны и знаю, что ты можешь причинить мне боль, но никогда не убьешь меня. Никогда не сможешь убить меня в тебе, не позволишь, чтобы в твоем сердце, - губы смыкаются в полу ухмылке.

Их руки сплетены воедино, а за спинами разгорается пламя. Пламя, которое уничтожит все на своем пути. Капля багровой крови, которая капает с губ и окрашивает белоснежную ткань в карминовый. У небес оттенок меняется от полуночно-синего до редких просветов лазурного и ярких вспышек огненного из-за восходящего солнца.

*** Нью-Йорк. 2013 год. ***

Елена Гилберт ненавидит Ребекку Майклсон, хотя ей плевать, потому что она отключила эмоции. Она понял это еще тогда, когда серые глаза изучающе смотрели, отражали все, что испытывает к ней первородная стерва. Поняла еще тогда, на острове.