Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 11

* * *

— Ну что, на выходные к своим мотнешь? — закинула мне Женька с порога, даже еще не сняв обувь.

— Не поняла, — хохочу. — Это допрос?

— Да нет, просто… — замялась та на месте. Щеки запылали смущением.

— Говори, — и хоть откровенно стебусь, но явно без всякого зла.

Поддается:

— Просто… у Леши День рождения в эту субботу…

— О-о! — взревела я, давясь смехом. — Всё ясно. Да, поеду. Давно в планах было, а тут… раз и повод еще такой.

— Ура! Спасибо! — мигом кинулась ко мне и сжала в крепких объятиях. — Спасибо! Спасибо тебе! — запрыгала на месте.

— Да иди ты, — ржу, смущенная уже я… столь ярким проявлением чувств. Силой выдираюсь из хватки, отталкиваю ее от себя. — Раздевайся и кушать пошли. Суп стынет.

— Какой? — радостно.

— Какой, — перекривила ее я, гримасничая. — Какой есть. Батон хоть купила?

— Забыла… — обижено надула губы.

— Ну, молодец… че сказать. Растяпа…

— Да тут Леша… — и понеслась… душа в рай, и «сопли» в мои бедные уши.

* * *

— Мам, пап… я дома.

— О, лапуля наша! Привет!

Обменяться с мамой поцелуями в обе щеки — и приняться разуваться.

— Мой руки — и за стол!

— А че батя, не дома? — удивленно, видя, что в комнате телевизор выключен, да и на кухне папани нет.

— В магазин пошел. Так, кое-что… забыли купить. Сейчас будет.

— А Ритка че? — крикнуть, силясь быть громче вредного потока воды. Черт, ошпарилась (пока привыкнешь после котла к обычному, центральному отоплению, где сразу кипяток из крана).

— А че Ритка… ушла гулять со своими. Кто-то там приехал по нее. Вот и убежала… по-быстрому, чтоб мы не видели.

Вытереть руки — и повесить полотенце обратно на крючок.

Шаги на кухню. Взгляд на маманю, которая застыла у стола: крошит колбасу (судя по кубикам, грядет оливье).

— А ты молодец, что позвонила… предупредила. Хоть вкусненького успела приготовить. Правда, пока только отбивные пожарила, но вот, сейчас, еще чуть-чуть — и салат будет готов… А там и папа сладкого чего-нибудь принесет, к чаю. Бери, накладывай, не стой. Там еще… где-то картошка пюре есть в холодильнике… На сковородку кинь, будь добра…

— Ма… Так Ритка же там у нас… и че, тут тоже мутит?

— Ой, Ник. — Обмерла. Руки в боки. Отчаянный, полный боли взгляд на меня. — Будто она что-то нам говорит или слушается. Я уже устала… ей повторять. Как вам с Рожей — одна порода. Что горохом об стенку. Пока сами шишек не набьете — пока не остановитесь…

И снова обернулась. Застучала ножом по доске, «рисуя» долготы и широты.

— Или не остановят… — тихо рычу себе под нос.

— А то я не знаю… — гаркнула. — Но… что поделаешь. У нее там… «любовь». Куда там мы с отцом со своими поучениями?

Скривилась я от злости.

— Какая… нафиг, — едва сдержалась от мата, — любовь! Не со всеми же подряд. Аж жутко смотреть на ее кавалеров. Кроме бабла — ниче нет. Даже мордой… противные.

— Ну… — и снова взор на меня. — А что я делаю? Ремнем бить уже поздно.

— Был бы Рожа… ума вставил, — буркнула я.

— О-о-о! — взревела мама. — Вы уже себе вставили! Так что не надо! — махнула на меня рукой. Резвые движения — разбивая яйца и чистя их от скорлупы. — Был бы… Будет. Вон… осталось недолго.

— В смысле? — будто кто холодной водой меня обдал. Оторопела я, вытаращив очи. — Ему ж еще…

— Да нет. Уже всё. Вон, батя придет… сам всё расскажет. Ты ток не истери сразу. Выслушай молча, согласись. А там, как на самом деле поступите — дело ваше, сами разберетесь. Никто за вами следить не будет. Взрослые уже, как-никак. А его… лишний раз нервировать не надо. И так вон… сердце на днях хватало. Как раз, когда новость принесли на блюдечке.

— ТАК КОГДА?! — бешено. Казалось, я вот-вот разрыдаюсь от припадка. От шока… от паники.

— А че ты на меня орешь? — удивилась.

— Мам, но это же… РОЖА! — писк мой вырвался из груди, сдавая чувства сполна.

— Вы ж, вроде как… — замялась та, — последнее время совсем не общались? — удивленно: рушилось ее мировоззрение.

— Но это же… Федька, — горько. По моим щекам побежали слезы.

От стыда тотчас отворачиваюсь — и мигом прочь из кухни, в коридор, пряча позор… и растерзанную новостью душу.

— Ты там… гляди мне, за старое не возьмись! Только на человека стала похожа! На девушку! А не на… второго Рожу! Не смей! Слышишь?! Он хоть и сын мне… но балбес! А ты не смей! — чую, идет. А потому я позорно еще дальше сбегаю — в комнату. Но не последовала за мной. Обмерла на пороге. — Сомневаюсь, Ник… что из него там что-то… толковое воспитали. Раз мы тут с отцом ничего не смогли в голову вбить. Так что… я даже против этой идеи вашего папы. Нечего тебе с Федькой возиться. Услышала меня?

— Услышала, — грубо, кривляясь.

— И не начинай мне тут! И сопли подотри. А то сейчас придет… еще один нервный — и начнете. Тихо и смирно. Он сказал — ты согласилась. А выйдешь за порог — сделаешь, как посчитаешь нужным. ЯСНО?

— Так точно! — ехидно-саркастическое.

* * *

И еда в рот не лезла, а приходилось для «видимости» и «приличия», «вежливости» давиться. Изображать непринужденность — а голова просто разрывалась на части. Как и душа, сердце.

Рожа! Сколько обиды, злости на него… ненависти, в конце концов, но и любви одновременно… Что просто хотелось выть, орать, биться головой об стенку. Да просто задавиться, лишь бы все эти эмоции утихомирились, заткнулись.

— Короче, — не выдержал первым батя. — Судя по красным глазам и странным взглядам… мать уже рассказала новость, да?

— Да, — едва слышно. Неловко было сдавать ее — но и так… спалилась, а врать так глупо в лоб — моветон^[12] тот еще.

— Так вот… видеть я его здесь НЕ ХО-ЧУ, — будто гром, разорвали его слова мои небеса. Окоченела я. — Пусть у тебя там первое время побудет, поживет — присмотришь за ним. Работу ищет — и человеком становится. А дальше — посмотрим…

— В смысле, не хочешь? — сиплым, мертвым голосом прошептала я, едва нашла силы на звук.

— Ника! — гневно взвизгнула мама, отчего тотчас уставилась я на нее.

Но еще миг сражений с самой собой — и проигрываю.

Влет сорвалась с места. Криком:

— Он же ваш СЫН!

— А ты не ори на нас! Ишь какая! И не сын он мне! Он — ВОР! А мой бы себе такого не позволил! — бешено завопил батя. Лицо вмиг побагровело. Шумно, отрывисто задышал.

Давлюсь яростью и я.

— А я — СЕСТРА ВОРА! Значит и мне — здесь места НЕТ! — исступленно.

Швырнула вилку на тарелку. И в коридор.

— Не смей! — дикий вопль папани.

Похуе. В шлепки — и на площадку!

Подняться на верхний этаж — и засесть у двери (ведущей на крышу) — любимое наше с Рожей место.

— А ну вернулась обратно! — неистовый ор на весь подъезд бати.

— Да оставь ты ее… у нее шок. Пусть придет в себя, — слышу тихий, успокаивающий, убаюкивающий голос мамки.

Сплюнуть от злости на лестницу.

«На человека стала похожа! На девушку! А не на второго Рожу…»

Еще для одной — не люди мы, а… черти что. Если своим родителям он не нужен, то кому тогда вообще? Ну я, исключение. И то… столько времени отгораживалась от него. Злилась, бесилась. Пока, в конце концов, не простила его… и не приняла, не смирилась с тем фактом… что он влетел, и теперь там его дом…

И, более того, отныне и навсегда будет идти по жизни… с жуткой «пометкой»: «ранее судимый».

Вытереть позорные сопли — и шумно вздохнуть.

Черт! И домой же никак — там эти… трутся. «ДР» свой отмечают.

Но, да ладно… переживем. Теперь надо… собраться с силами, расспросить что, как и когда — и за дело…

Рожа… Пиздец. Реально, Рожа возвращается. Это сколько прошло? Пять лет? Да, пять лет ляпнуло. Неужто УДО?

…ко мне возвращается… мой Федька.

Глава 6. Репатриация^[13]