Я в любовь нашу верю...(СИ) - "Selia Meddocs" - Страница 142

— Мы с тобой уже довольно давно знакомы, я провожу у тебя вечера и даже ночи… — тихо, точно смущаясь, произнесла девушка. — Мы очень близки духовно, наша любовь выдержала испытание временем, и…

— И?

— Я подумала, что самое время познакомить тебя с моими родителями, — быстро выпалила Усаги.

Чиба был огорошен этими словами, так как ожидал явно не такого предложения; однако, быстро взяв себя в руки, ответил:

— Ну, конечно! Иначе и быть не может!..

— Правда? — на том конце воспряли духом. — Уф, отлично… Значит, в ближайшее время я сообщу тебе обо всем подробнее.

— Хорошо.

— Я тебя люблю, — прошептала в трубку Усаги, и Мамору ответил, чувствуя, как грудь распирает от непомерной нежности к своей принцессе:

— И я тебя…

Чиба сбросил вызов и отложил телефон, крепко задумавшись. Из глубин памяти всплыли подробности знакомства с родителями Минако. Тогда чета Айно сидела на диване напротив, изучая его, Мамору, точно весьма любопытный музейный экспонат — не без интереса, но с каким-то предубеждением, точно сомневаясь в его подлинности. Минако находилась рядом, держа любимого за руку, словно делясь с ним своей силой. Мамору в тот момент знал со стопроцентной точностью, что от волнения их сердца бьются в одном ритме — учащенно, точно после пробежки. Впрочем, Ицуми Мамору сразу не понравился, и женщина не смогла скрыть этого. Минако расстроилась, но утешила себя мыслью, что будет любить Чибу вопреки всему. Вопреки всему…

Парень сердито встряхнул головой и с былой решимостью взялся за доклад. Ох, не в добрый час Айно вспомнилась ему!.. Что ж, он сможет пройти через знакомство с родителями еще раз. Возможно, в семье Цукино все пройдет иначе… Только вот одно остается неизменным: он никогда не сможет познакомить любимую девушку со своей семьей.

Родители… Авария… Сломанное детство.

В сердце кольнула старая боль, когда Мамору вспомнил погибших в автокатастрофе родителях, и парень отложил многострадальные бумаги в сторону, понимая, что сегодня уже не сможет вернуться к ним. Чиба поднялся с места и побрел в спальню, на ходу стягивая с себя пуловер.

Отец, мать… Он почти не помнил их. Все, что было у Мамору — лишь осколки воспоминаний да старые фотографии, где их было все еще трое. Чиба помнил смех отца и нежные руки матери; помнил, как мама каждый вечер перед сном пела ему песни, как папа учил плавать… Но с каждым годом эти воспоминания тускнели и выцветали, словно небрежно оставленное под солнечными лучами фото.

Мамору забрался в кровать и, как в детстве, накрылся одеялом с головой, погружаясь в тяжелую, как и его воспоминания, теплую духоту. Он хотел бы навсегда вычеркнуть из памяти тот роковой день, когда стал круглым сиротой, но не мог. Они горели в его душе клеймом, которое не вывести ничем. И даже время не в силах сгладить эти шрамы. Да, оно залечило раны — и душевные, и физические, равно пульсирующие болью, но не убрало следов.

Парень, мучительно вспоминая аварию, никак не мог понять, почему он смог выжить, а родители — нет. В то зимнее утро Наоко и Сен Чиба торопились на работу и по дороге должны были отвезти шестилетнего сына в школу. Мамору сидел на заднем сидении, ерзая и вздыхая о том, как же ему неохота идти на занятия. Отец лишь хмыкал, а мать, в свою очередь, терпеливо объясняла, для чего нужно учиться.

«Чтобы стать образованным и важным человеком», — аргументировала она, и маленький Чиба неизменно морщился.

Это были последние слова, которые услышал мальчик из уст Наоко. В следующие мгновение раздались пронзительный визг тормозов и режущие слух длинные гудки клаксонов — автомобиль какого-то лихача вынесло на встречную полосу. Отец, что-то в отчаянии выкрикнув, резко вывернул руль вправо, намереваясь уйти от столкновения. Автомобиль закрутился волчком по скользкой от укатанного снега дороге и врезался в грузовой фургон. Водитель фуры не успел затормозить, и машина Чиба оказалась смятой сильнейшим ударом. Мамору на заднем сиденье подбросило вверх, от удара головой в глазах его зарябило, и он лишился сознания. В ушах звенел сдавленный крик матери… Предсмертный, как он потом с ужасом понял. А тогда вокруг него сгустился спасительный мрак, и маленький Чиба не противился ему.

Очнулся он уже в больнице, среди белых стен безликой палаты — совсем один, и страх сжал его сердце. Нестерпимо-пульсирующе болела голова, и Мамору, подняв руку, нащупал тугую марлевую повязку и тут же поморщился от яркой вспышки боли, пронзившую едва ли не каждый его нерв.

— Мама?.. Папа?.. — пересохшими губами прошептал мальчик и беспомощно оглянулся по сторонам. Родителей, впрочем, как и докторов, поблизости не было, и это лишь усилило его болезненную тревогу, сорняком прораставшую в душе. Мамору, откинув краешек тонкого больничного одеяла, спустил босые ноги на покрытый линолеумом пол и, замирая, прошлепал до двери. Распахнув ее, он тотчас же окунулся в кипевшую в коридоре суету. Все куда-то спешили, громко и отрывисто переговариваясь; пробегали медсестры в розовых халатах, толкая перед собой каталки или ловко пробираясь между менее расторопными людьми с пакетами с какой-то прозрачной жидкостью… Одна из них отделилась от общей суеты и подбежала к мальчику:

— Что ты здесь делаешь, да еще и босой? — произнесла она, укоризненно поцокав языком и, вцепившись в плечо Мамору, развернула обратно. — Возвращайся-ка к себе, дружок.

— Но… — возразил маленький Чиба, — где мои родители?

— Родители? — переспросила медсестра и бросила взгляд на прозрачный «кармашек» на стене у входа в палату, где лежала карточка с историей болезни Мамору. По ее лицу тут же пробежала легкая тень, и женщина с сочувствием взглянула на ребенка. — Скоро ты все узнаешь. А пока, будь добр, вернись в палату, пока не простудился.

Мамору пришлось повиноваться. Взобравшись с ногами на кровать, он сел по-турецки и принялся ждать, снедаемый растущей с каждой минутой тревогой. Чиба и сейчас помнил, как мучительно долго тянулись минуты, как они складывались в часы… А новостей все не было. Казалось, что о нем забыли, что он так и останется в этой холодной палате, но вот открылась дверь, и в палату вошло несколько людей в белых халатах. У всех до одного были скорбные лица, и маленькое сердце мальчика еще сильнее сжалось в недобром предчувствии, да так, что волком выть хотелось. Мамору смотрел на докторов глазами, полными надежды, но ошеломляющая истина, которую они преподнесли ему как можно мягче, стараясь не травмировать хрупкую детскую психику, все равно обрушилась на него со всей немилосердностью жестокого мира.

«Его родители погибли. Врачи боролись за их жизни, но так и не смогли спасти. Он теперь сирота».

Словно небо упало на мальчика, когда он прокручивал в голове эти мысли. Мир вокруг него бешено завертелся, точно карусель, голова пошла кругом, и все вокруг Мамору стало большим и чужим, неприветливым. Отныне он был один в этом мире — шестилетний ребенок, круглый сирота. И помощи ждать было неоткуда.

Маленький Чиба заплакал. Он рыдал, оплакивая свое прошлое и горькое настоящее, что грозилось стать туманным, крайне неопределенным будущим, где ему пришлось бы самому пробивать дорогу к звездам. Смерть родителей оборвала его недолгое счастливое детство, лишив крыльев за спиной. Мамору плакал так до тех пор, пока не выбился из сил и не уснул, свернувшись калачиком на покрывале больничной койки.

А потом — безрадостные годы в детдоме, куда его определили органы опеки. Других родственников у Чибы не было, и до самого совершеннолетия трехэтажное строение из серого камня стало его домом. Некоторое время Мамору держался особняком от других детей, не вступая в их игры. Вместо этого он мог часами просиживать над книгами, уделяя немало внимания учебе. Чиба помнил слова матери о важности хорошего образования и теперь отчаянно цеплялся за них, точно знал наверняка, что родители наблюдают за ним с небес.

Позже все изменилось, и Мамору, воспряв духом, обзавелся несколькими товарищами, но не друзьями. Он боялся пускать кого-либо в свою жизнь, в глубине души отчаянно боясь очередной потери. Но время шло, Чиба достиг совершеннолетия и покинул стены детского дома. Согласно завещанию родителей, все имущество после их смерти досталось ему, и Мамору вновь переступил порог своего дома — уже в качестве законного владельца.