История любви одного парня (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 35

чтобы выяснить, чем все закончится.

Он отпускает мою руку и уходит к кровати, усаживаясь на нее. Мое сердце повсюду

выбрасывает горючее; в моих жилах какие– то экстремальные гонки.

– Я получил сегодня свою авторскую копию. И тоже хочу, чтобы ты прочитал мою книгу,

– говорит он, ковыряя заусенец. – Но переживаю, что ты посчитаешь ее ужасной.

– А я переживаю, что посчитаю ее удивительной и стану еще больше одержим тобой, чем

сейчас

Слава Богу, он смеется, на что я и рассчитывал.

– Я нервничаю.

– Из– за выхода книги?

Он кивает.

– Ты уже пишешь вторую?

Еще один кивок.

– Контракт на три книги. И мне, правда, нравится это. Такое ощущение, что именно этим я

и должен заниматься, – он поднимает глаза на меня, и свет, исходящий от окна, выхватывает его

взгляд таким образом, что тот кажется чуть ли не божественным. – После той прогулки, – говорит

он, а затем кивает мне для подтверждения, как будто я каким– то образом не пойму на что он

ссылается. – Я пришел домой и…

Дрочил?

– Сходил с ума?

Он смеется.

– Нет. Я молился.

– Похоже на «сходил с ума».

Себастиан качает головой.

– Нет. Молитва успокаивает, – он вглядывается в мою стену, где у меня висит фотография

в рамке моста «Золотые Ворота», которую сделал папа за несколько лет до нашего переезда. – Я

не испытывал чувства вины из– за этого, – теперь он говорит тише. – Что было неожиданно.

Я не осознавал, как сильно нуждался в этих его словах, пока он не произнес их. Я ощущаю

себя надувным матрасом в бассейне, лениво раскачивающимся на солнце.

– Вина – это своего рода знак, что я делаю что– то неправильно, – говорит он. – И когда я

почувствовал умиротворение, я понял, что Господь одобряет то, что я делаю.

Я открываю рот для ответа, но оказывается, что понятия не имею, что сказать на это.

– Иногда я задаюсь вопросом – Бог или церковь так решительно настроены против всего

этого.

– Мое мнение? – произношу осторожно. – Бог, достойный твоей вечной любви, не станет

осуждать за то, кого ты любишь, пока ты находишься здесь.

Он кивает на это несколько секунд и затем, наконец– то, застенчиво улыбается мне.

– Ты подойдешь сюда? – спрашивает он, и я впервые вижу, как он неуверенно улыбается.

Я с легкостью опускаюсь рядом с ним на кровать, и не только чувствую, как меня трясет,

но и вижу это. Зажимаю свои ладони между колен, чтобы удержать их от хлопанья по матрасу.

Во мне около 190 см роста. А в нем, наверное, 180, но прямо сейчас исходящее от него

спокойствие, кажется, будто нависает надо мной, как тень от большой ивы. Он крутится,

укладывая свой правый кулак на мое бедро, а его левая рука поднимается к моей груди, нажимая

мягко, пока я не осознаю, что он хочет, чтобы я лег на спину. Растеряв весь сознательный

контроль над мышцами, я по сути заваливаюсь на матрас, а он нависает надо мной, глядя сверху–

вниз.

Он подстригся сегодня утром, понимаю я. По бокам снова коротко выбрито, а на макушке

– мягко и небрежно. Его прыгающий взгляд «озер– на– солнце» смотрит на меня, и я одержим

жаром и нуждой чувствовать, и чувствовать и снова чувствовать его.

– Спасибо, что пришел вчера на ужин, – говорит он, и его взгляд совершает полный круг

по моему лицу. От моего лба, вниз к щекам, зависнув рядом с моими губами.

Его взгляд порхает вниз, чтобы проследить, как я сглатываю перед ответом.

– У тебя милая семья.

– Да.

– Они, наверное, решили, что я сумасшедший?

Он ухмыляется.

– Только чуть– чуть.

– Ты подстригся.

Его взгляд становится расфокусированным, остановившись на моих губах.

– Ага.

Я прикусываю губу от желания зарычать из– за того, как он смотрит на меня.

– Мне нравится. Очень.

– Да? Хорошо.

Боже, хватит болтовни. Я притягиваю его к себе, моя ладонь на тыльной стороне его шеи,

и он сразу же опускается, губами к моим, частично вжимая своим весом, дыхание покидает его

губы потоками облегчения. Все начинается такими медленными, неторопливыми, спокойными

поцелуями. Первый – через застенчивые улыбки, а затем с уверенностью, что так – нам – хорошо,

что даже больно.

И все набирает обороты, как будто самолет при взлете, и нас заражает одновременно

каким– то диким и сильным отчаянием. Не хочу думать, что мы настолько голодны этим, потому

что это бомба замедленного действия. Я не хочу опережать игру в шахматы на слишком много

ходов вперед. Вместо этого, я считаю, что мы так голодны, потому что испытываем что– то

глубокое. Что– то похожее на любовь.

Его грудь устраивается на моей, а его ладони – в моих волосах, и он издает такие

небольшие, но глубокие звуки, которые медленно развязывают меня, пока в моей голове не

начинает повторяться только одно слово – да.

Все ощущается – да.

Его губы – да, и руки – да, и на мне, поверх меня сейчас, он двигается и да, да, да.

Я провожу своими руками вниз по его спине, под его рубашку к теплой коже его тела. Да.

Нет времени оценить, что я ответил на свой собственный вопрос о храмовом белье, потому что

потом его рубашка слетает, да, и моя тоже – кожа к коже.

Д

А

И я никогда не был таким образом снизу, никогда не обхватывал своими ногами чьи– то

бедра, никогда не испытывал такого рода трения и фрикций, и он говорит, что думает обо мне

каждую секунду

да

и говорит, что никогда не испытывал подобного, ему нравится посасывать мою нижнюю

губу, он хочет поставить время на паузу, чтобы мы смогли целоваться вечно

да

а я говорю ему честно, что никогда мне не было так хорошо, как сейчас, и он смеется в мой

рот снова, потому что я уверен, это очевидно по тому, как я втянулся. Я – монстр под ним, с

выгибающимися бедрами и руками, как у осьминога повсюду одновременно. Не думаю, что что–

то за всю жизнь было настолько потрясающим.

– Я хочу узнать о тебе все, – говорит он, теперь безумно, его губы двигаются по моей

челюсти, щетина царапает мою шею.

– Я расскажу тебе все.

– Ты мой парень? – спрашивает он, а затем втягивает мою нижнюю губу перед тем, как

рассмеяться над собой, и разве это не самое удивительное, что кто– то говорил мне за всю мою

жизнь?

– Эм, да.

Парень. Да.

– Даже не смотря на то, что я теперь твой парень, я не стану никому об этом рассказывать,

– шепчу я.

– Я знаю.

Его ладонь движется по мне, между нами – боже мой – и по моим спортивным штанам, что

кажется таким невинными и развратным одновременно. Но развратное смывается, когда я

поднимаю на него взгляд и осознаю, что он рассматривает мое лицо с благоговейным страхом.

И я понимаю. Я тоже никогда не делал этого.

Как в тумане, я тоже тянусь вниз. Его глаза закатываются, а потом закрываются.

Это кажется не реальным. Как такое вообще может быть реальным?

Он двигается вперед раз, и еще раз, и это самое потрясающее, что я когда– либо делал…

И даже не слышу шагов или открывания двери, перед тем как слышу смущенное папино

«Ой!» и как захлопывается дверь.

Себастиан спрыгивает с меня, поворачиваясь лицом к стене, его руки прижаты к лицу. В

звенящей тишине, я не совсем понимаю, что произошло.

То есть, понимаю, что произошло, но это было так быстро, что на несколько ударов сердца

мне кажется, что я могу притвориться, будто у нас с ним была общая галлюцинация.

Это очень плохо на многих уровнях. Никаких больше спектаклей с «Мы просто друзья!»

со взрослыми внизу. Теперь мы вовлечены в это, и я получу разнос за это от одного или обоих

своих родителей.

Но без капли сомнения, это намного унизительней для Себастиана.