Возвращение - О'Брайен Эдна - Страница 4

Когда в воскресенье вечером они выходили из своей крепости, мы старались разглядеть их получше. Кавалер — Жеребец — вел их в гостиницу «Борзая». Хотя мисс Эми — та, что помоложе, — была склонна одеваться ярче, обе сестры ходили в твидовых костюмах и туфлях без каблуков с декоративным язычком поверх шнурков. Мисс Эми любила красное и темно-бордовое, а мисс Люси обычно надевала что-нибудь темно-коричневое и берет в тон. Хозяйка предоставляла в их исключительное пользование гостиную, и когда они порой хмелели, мисс Люси играла на пианино, а ее сестра и Жеребец пели. Песенка была довольно игривая и исполнялась дуэтом. Мужчина несколько раз спрашивал хорошенькую девушку, куда она идет, и под конец просил ее выйти за него замуж. Отказывая ему, девушка пела: «Я не выйду, не выйду, не выйду за тебя!» — и для пущей убедительности топала ножкой; мужчины в баре смеялись и говорили, что мисс Эми «брыкается». В воскресенье Жеребец непременно оставался на ночь у Конноров, что вызывало множество пересудов. Хики, наш работник, говорил, что, напившись, они, верно, все заваливаются в одну постель. Он утверждал, что морозными ночами они идут домой, словно слепцы, ведомые слепцом, скользя и падая и отпуская словечки, какие женщинам знать не пристало. Обо всем этом он по утрам докладывал моей маме, и, поскольку Конноры ее когда-то отвергли, она радовалась рассказу и говорила, что барышням всегда недоставало воспитания. О Жеребце она, естественно, думала самое дурное и даже имени его христианского не желала произносить, называя его не иначе как Бешеный.

Жеребец был единственным кавалером барышень до тех пор, пока судьба не послала им еще одного, в лице нанятого на время банковского служащего. Поскольку он не посетил мессы в воскресенье по приезде, мы решили, что он протестант. Наружность у него была ослепительная: каштановые волосы и темные усы, еще более пышные, чем у Жеребца. Он носил твидовый пиджак и брюки гольф. Еще у него был мотоцикл, и он разъезжал на нем в защитных очках. Не прошло и двух недель, как он стал прогуливаться с мисс Эми и водить ее в гостиницу «Борзая». Она стала уделять больше внимания одежде, купила себе две юбки в складку и несколько свитеров фасона «неряха Джо». Свитера, длинные и свободные, местами прилегали к фигуре, выгодно оттеняя как раз то, что надо. Волосы Эми, прежде уложенные косой вокруг головы, теперь падали крупными локонами на плечи. Лицо стало белее от светлой пудры. Красавицей ее никто бы не назвал, и все же она была хороша, когда ехала на велосипеде в деревню за газетой и особенно когда, напевая, съезжала с горы без педалей.

У нее с этим клерком была любовь. Хики видел, как они обнимались на ступеньках гостиницы, пока мисс Люси возвращалась за сигаретами. Позже они совсем потеряли стыд и целовались на причале. Говорили даже, что при этом мисс Эми покусывает его роскошные усы. Однажды вечером в гостинице она сняла туфлю, засунула босую ногу в карман его спортивной куртки, и оба они долго хихикали над ее проделкой. Ее сестра и Жеребец, бывало, увязывались за ними, и тогда мисс Эми и клерк садились на мотоцикл и мчались, от души забавляясь, вниз по Шеннон-Роуд. Говорили, что они купаются голышом, но проверить этого никому не удалось, так что, возможно, всего-то и было, что шлепали они по воде босиком.

Но дошли до нашей деревни нехорошие слухи. Один коммивояжер, всюду побывавший, рассказывал, ссылаясь на достоверные источники, что этот банковский служащий — заблудший католик и что он оскандалился в одном приморском городке. Люди стали гадать, что бы такое он мог натворить, и решили, что не иначе как дело касалось какой-нибудь женщины или девушки. Весь приход мгновенно настроился против него. На следующий день, выйдя из банка, клерк обнаружил, что шины его велосипеда проткнуты, а к седлу приколота анонимная записка с угрозой: «Не будешь ходить к мессе — убьем!» Преследователи добились своего. В воскресенье он явился к поздней мессе и, стоя на коленях у последней скамьи, молился, как говорится, по пальцам, без четок и молитвенника.

Роман, однако, продолжался. Ошибались те, кто предсказывал, что мисс Эми, узнав правду о своем ухажере, тут же его отошьет. Что ни вечер, ликующая парочка мчалась вниз по Шеннон-Роуд. Волосы и шарф мисс Эми развевались на ветру, и оба хохотали, когда из-под колес выскакивали, в панике кидаясь на обочину, перепуганные собаки и куры. Поздно вечером они шли к ней домой, и свет в гостиной горел до утра. Один местный — кажется, хозяин похоронного бюро — придумал установить подзорную трубу, чтобы наблюдать происходящее в гостиной. Но когда он вошел в ворота Конноров, чтобы разведать обстановку, из глубины аллеи на него кинулись собаки, и ему пришлось убраться подобру-поздорову.

— Неужто это у них и впрямь серьезно?!

Этим замечанием моя мать выдала, что знает о романе. Мысль о том, что католик и протестантка могут сойтись, просто не укладывалась у нее в голове. Она припоминала старую обиду из времен детства, когда ее и других девочек из ирландской школы пригласили в усадьбу на детский праздник. Их, как дурочек, заставили бегать в мешках и прыгать с разбегу, а потом поили разбавленным лимонадом, в котором плавали мухи. Она была убеждена, что у католиков и протестантов не может быть ничего общего. В тот самый вечер, когда она говорила это, в гостинице «Борзая» мисс Эми выставляла напоказ кольцо, подаренное женихом, а на следующий день о помолвке было объявлено в газете. На кольце была звездочка из крошечных голубых камней, каждый из которых в свете лампы отбрасывал дрожащий лучик. Все наши рты пораскрывали, когда узнали, что кольцо застраховано на сто фунтов.

— Небось подарок придется дарить, — сказала мать ворчливо, узнав о помолвке. Она не забыла, какой щелчок по носу получила, пытаясь завести с Коннорами дружбу; да и за вырезку, которую мы им посылали всякий раз, как закалывали свинью, они едва удостаивали нас благодарности.

— Конечно, надо. И хороший, — отозвался отец.

Через несколько дней они съездили в Лимерик и купили вилку и нож для разрезания мяса в выложенной бархатом коробке. Мы преподнесли их мисс Эми, когда она в очередной раз проходила через наш двор со своими собаками.

— Я очень тронута, право. Спасибо большое, — произнесла она, улыбнувшись каждому из нас. Затем, скромно потупясь, сказала отцу, что поскольку ее скоро «окрутят», надо бы им это где-нибудь отметить. Это, конечно, была шутка, но мы все стали подтрунивать над ними, а мама, будто не одобряя затею, покачала головой и сказала «ай-ай-ай». В тот день мисс Эми была восхитительна. Кожа ее казалась бархатной, а оранжевый шарф, обвивавшийся вокруг шеи, отражался в ее карих глазах, отчего она вся мягко сияла, как в огнях театральной рампы. Голос ее звучал приветливо. День был сырой, по склонам гор ползли клочья тумана, и с листьев грецкого ореха, пока мы говорили, тихо скатывались большие капли. Мисс Эми подставила под них ладони, подняла лицо и объявила небесам, что она счастлива. Мама спросила о приданом, и мисс Эми сказала, что у нее четыре пары выходных туфель, два верблюжьих пальто, темно-голубой дорожный костюм и подвенечное платье из вуали цвета персика или, скорее, шампанского. В ту минуту я обожала ее, я хотела быть к ней ближе, я бы все отдала, чтобы вместе с ней перейти поле, войти в ее дом и стать ее подругой, но мне было десять, а ей тридцать или тридцать пять.

Относительно свадьбы делались самые разнообразные предположения. Из деревни, как и следовало ожидать, никого не пригласили. По одним слухам, бракосочетание должно было состояться в регистрационном бюро в Дублине, по другим — клерк заверил приходского священника, что они будут венчаться в католической церкви, и обещал ему огромные деньги за разрешение на брак. Поговаривали даже, что мисс Эми готовится к обращению — видимо, как всегда, желаемое принимали за действительное. Как бы то ни было, все были поражены, когда в один прекрасный день жених вдруг уехал. Он вышел из банка в обеденный перерыв после конфиденциальной беседы с управляющим. Мисс Эми отвезла его на полустанок в десяти милях от деревни, они несколько раз поцеловались, и он вспрыгнул на проходящий поезд. Все решили, что он выехал загодя, чтобы подготовиться к свадьбе, и что барышни с отцом вскоре последуют за ним. Но почтальон, тоже из протестантов, сказал, что майор не двинется с места ради того, чтобы поглядеть, как его дочь сочетается браком с папистом.