Тайны волхвов. В поисках предания веков - Джилберт Эдриан - Страница 10

В заключительном очерке в той же книге Успенский расширяет рамки теории о связи эзотеризма и нашего знания того, что в действительности составляет историю. Его мало интересовала «история преступления», содержащаяся в старой кинохронике и ежевечерне разворачивающаяся в выпусках новостей, на экранах наших телевизоров. Его больше занимала секретная передача идей, то, как эзотерическое знание передается в одном поколении от одной группы людей другой, от одного общества, религии или даже цивилизации — другим. Это-то — следы деятельности его любимых Мудрецов — и было, по его разумению, реальной историей мира.

Между двумя войнами Успенский обрел большую известность в кругах формально посвященных Лондона. Однако прочитанные им частные лекции — а на них порой присутствовали такие люди, как Олдос Хаксли и А. Е. Уэйт, а также издатель «Нового Века». А. Р. Орейдж — имели мало общего с его собственными поисками, но основывались на идеях, воспринятых им от другого россиянина — Георгия Ивановича Гурджиева. Этот полуармянин-полугрек вырос в беспокойной области на российско-турецкой границе в конце XIX века. Будучи великим путешественником и охотником за истиной, Гурджиев исходил пешком Ближний, Средний и Дальний Восток в поисках утраченного знания. Во время своих путешествий он набредал, по его собственным утверждениям, на многие странные и неизвестные монастыри и храмы, хранящие не только теоретическое знание, но и практическую технику метаморфозы человека. Как и мадам Блаватская на поколение раньше, Гурджиев привез эти идеи в Россию и дал понять, что его «труд» соответствует истине.

УЧИТЕЛЬ ИЗ АРМЕНИИ

Георгий Иванович Гурджиев был несомненно одним из необычайнейших людей нашего столетия. Родился он в Армении — суровой горной стране, втиснутой между Ираном, Турцией, Грузией и Азербайджаном. Город Карс, в котором он вырос, ныне находится на турецкой стороне границы, а во времена его детства принадлежал Российской империи. Таким образом, в то время Карс был более благоприятным местом для христиан, нежели сегодня, и Гурджиев имел возможность получить начальное образование в российской приходской школе. Этого было явно мало для жаждавшего знаний мальчика. Подобно Успенскому, он уже в юношеском возрасте пришел к убеждению, что древний мир обладал знанием, которое мы утратили в нашей суматошной погоне за материальными ценностями, и поэтому пустился в длившийся всю жизнь поиск мудрости древних. На протяжении долгих лет он предпринимает длительные путешествия вплоть до Тибета и Индии на Востоке и до Египта и Абиссинии на Юге. Однако большая часть его путешествий пришлась на Туркестан и Месопотамию, находящихся в центре этой огромной территории.

Гурджиев был убежден в том, что древние люди были — по крайней мере в некоторых отношениях — лучше развиты, чем мы сегодня. Тогда как мы добились великого технического прогресса за последние несколько столетий и научились впрягать энергию для повышения качества нашей жизни, мы одновременно утратили их знания. Эти знания, связанные с нашим духовным, психологическим и моральным благополучием, всегда были сферой религий. Гурджиев не сомневался, что даже умные и прекрасно Образованные люди, живущие в XX веке, удручающе невежественны Б таких вещах в сравнении со своими далекими предками, что в определенном смысле все мы живем в «век обскурантизма», а не в эпоху просветления, как мы имеем обыкновение думать. Хотя наша наука и освобождает нас от наиболее неприятных сторон природы, но она же все крепче привязывает нас к материальному миру и все больше осложняет нам поиск нашей истинной цели и предназначения. Таким образом, наш мир и наше место в нем не такие, какими мы их себе представляем.

Наши ценности перевернуты с ног на голову, и мы дошли до того, что перестали даже спрашивать, для чего живем, не говоря уже о поиске ответа.

Однако не все потеряно. Гурджиев верил, что мудрые и знающие люди из прошлых времен предугадали, что такое может случиться. Они ожидали, что их собственные цивилизации со временем будут сметены и на Земле воцарится страшное невежество. Соответственно они закодировали самые важные области своего знания и системы веры в — как назвал их Гурджиев — «легоминизмах». Часто это были материальные структуры вроде храмов или пирамид, которые призваны были простоять тысячелетия. В других случаях — это были письменные памятники и даже передаваемые из поколения в поколение песни и танцы. Были и такие легоминизмы, как колода игральных карт, где в четырех мастях по тринадцать карт воплощен — зашифрован — ряд эзотерических идей. Всеми этими средствами, полагал Гурджиев, упомянутые знания были сохранены и переданы будущим поколениям. И он отправляется в долгие путешествия на поиски утраченного знания.

Согласно Беннетту, поиски Гурджиева заняли примерно шестнадцать лет — с 1901 по 1907 год и достигли своей кульминации, когда его пустили в секретный храм, принадлежавший тайному обществу под названием «Сармунгское», или «Сарманское», братство. Большая часть Главы 5 полуавтобиографическсй книги Гурджиева «Встречи с удивительными людьми» посвящена поиску этого таинственного братства, основанного, как он предполагал, в Вавилоне примерно в 2500 году до н. э.^[8] Приблизительно в то время египтяне занимались строительством Великой пирамиды. В более позднее время, считал Беннетт, потомки того же секретного братства осведомленных посвятили в свои знания Пифагора — отца западной философии, пока он пленником пребывал в Вавилоне. Гурджиев отмечает существование старого предания, будто в поисках знания Пифагор путешествовал по свету. Пока он находился в Египте, персидский царь Камбисес заставил всех мудрецов этой страны, в том числе и Пифагора, прибыть в Вавилон. Этот эпизод отображен в «Жизни Пифагора» Ямбликуса (греческого философа-неоплатоника, жившего приблизительно в 260–330 годах н. э.).

«…Пифагор посетил всех египетских жрецов, обретя всю мудрость каждого из них. Таким образом он провел двадцать два года в храмах, изучая астрономию и геометрию, отнюдь не поверхностно знакомясь со всеми тайнами богов. Позже он был пленен воинами Камбиусеса и уведен в Вавилон. Там он получил огромное удовольствие от общения с волхвами, посвятившими его в свое древнее знание и в самое идеальное служение Богам. С их же помощью он завершил изучение арифметики, музыки и других наук. Через двенадцать лет, примерно в возрасте пятидесяти шести лет, он вернулся на остров Самос».

Беннетт ссылается и на другую легенду: будто, находясь в Вавилоне, Пифагор мог даже встречаться с Зороастром (Заратустрой), основателем персидской религии, носящей его имя, традиционно считавшимся наставником отца Камбисеса — Цируса. Эта история содержится в другой «Жизни Пифагора», на этот раз написанной учителем Ямбликуса Порфирием:

«В Египте Пифагор жил со жрецами, выучил язык и познал мудрость египтян, как и три типа их письма — демотический, иероглифический и символический, первый из которых имитирует обычную манеру речи, а два других выражают смысл аллегории и иносказания. В Аравии он совещался с царем. В Вавилоне общался с другими халдеями, особенно сблизившись с Заратустрой (Зороастром), благодаря которому он очистился от скверны своей прошлой жизни и узнал о вещах, от которых должен быть свободен добродетельный человек».

Чуть раньше Порфирий объясняет, как разные древние культуры выделяются в той или иной области науки и как Пифагор изучил их все:

«Что же касается его знаний, то, как говорят, он научился математическим наукам у египтян, халдеев и финикийцев, ибо издревле египтяне были хороши в геометрии, финикийцы — в числах и пропорциях, а халдеи в астрономических теоремах, божественных ритуалах и поклонении Богам. Другие тайны, касающиеся течения жизни, он узнал от волхвов».

Не входя в детали его путешествий, скажем лишь, что Гурджиев взял себе в пример жизнь Пифагора. Он, должно быть, держал в голове легенду о просвещении отца греческой философии вавилонскими волхвами, когда отправился в свой первый поиск. Согласно Беннетту, «в какой-то степени» Гурджиев определенно скопировал свою, созданную им позже академию со школы Пифагора.