Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович - Страница 21

- Откуда мне знать? Я говорю - мне бы спокойно жизнь дожить. Не лезу я в эти дела. Мне велели сходить, забрать да припрятать, и всё. Ты стукачков поспрашивай, что меня сдали, они ж, наверное, знают! А я не при делах.

Обмяк Мухомор после сытного обеда, лицо расслабилось - хорошо ему. Трубочка дымит, на плите чайник закипает, а молоденький мент, открыв рот, доверчиво слушает наставления тёртого мужика - что ещё для счастья надо? Самое время дожать Мухомора: несколько вопросов, глядишь, и ляпнет, забывшись, что-нибудь интересное. Я почти собрался поднести дяде Мише стаканчик шнапса - фирменного, ментовского, чтобы подумалось барачнику, будто в рай попал. Может, забудет об осторожности, язык и развяжется. Не успел я уважить дядю Мишу, потому что явился нежданный гость. Ох, не простого человека занесло к нам, совсем непростого! Сам Пасюк в гости пожаловал!

Не нравится ему, когда его так называют. Говорят, пытался он себе другое погоняло выдумать, а ещё, поговаривают, любит Пасюков, когда его по имени величают. Только в бараках по имени разве что близкого кореша назовут. Опять же, прозвище позабыть можно, а фамилия-то останется, от неё избавиться не выйдет. Есть такие, кто в глаза побоится назвать человека прилипшим к нему ещё до Катастрофы прозвищем, а за глаза всё равно скажет, да ещё и ухмыльнётся ехидно.

Встал нежданный гость посреди комнаты, губищи в улыбке растеклись, зубы, как на витрине; каждый рассмотреть можно, и ни одного настоящего - все жёлтым металлом блестят. Сам здоровущий - на голову меня выше, и вдвое шире! Как вошёл - неуютно сделалось, пахнуло свинарником и немытым телом. Я от неожиданности растерялся - надо же, сам пришёл. Мухомор скукожился, хотя гость на него и не глянул.

Следом появился Захар. Щёки в пунцовых пятнах, губы до белизны сжаты, усы встопорщились. Видно - взбешен человек. Накостылял бы кому-нибудь, лишь бы повод нашёлся.

- Здравствуй, Олежка, - сказал, будто кот мурлыкнул, Пасюков. - Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Молодец!

- Ага, - ответил я вежливо, - здрасьте. Чайку налить?

Я поднялся за чайником.

- Ты себе налей. А мне чаи гонять некогда, работа, понимаешь. Я на минутку, надо бы уладить одно недоразумение. Давай, Захар Викторович, как договорились.

Захар сел на моё место. Его взгляд пронзил Мухомора, желваки заиграли, а пальцы сжались в мосластые кулаки. Если бы на меня так глянули, я бы, пожалуй, струхнул. И Мухомора проняло. Потух дядя, вся самодовольная уверенность куда-то подевалась! А Захар посмотрел-посмотрел, и зарычал:

- Вали отсюда. Собирайся и... пока я не передумал.

- Как это? - не понял Мухомор.

- Так это, - процедил Захар. - Так это! Свободен ты, Михаил. Иди на все четыре стороны. С тебя сняты обвинения, ты опять честный гражда... тьфу, человек. Открылись новые обстоятельства, и в связи с этим... да, чуть не забыл. Я извиняюсь перед тобой за причинённое беспокойство! А сейчас - быстро встал и пошёл. И чтобы духа твоего здесь не было!

Мухомор понял, что ситуация чудесным образом переменилась, но ещё не понял, хорошо это для него, или не очень. На всякий случай он вежливо заулыбался. Я застыл с горячим чайником в руке. А Пасюков опять замурлыкал:

- Давай, Миша. Пойдём домой. Я всё уладил. Нечего тебе здесь околачиваться, чужие харчи лопать.

Мухомор наконец-то смекнул, что к чему, и сказал развязно:

- Я же знал, ты приятеля в беде не бросишь. Ты, Беня, человечище! Можно я тебя обниму?

- Ни к чему, Миша, ни к чему. Люди должны помогать друг другу.

Когда они уходили, Мухомор украдкой посмотрел на меня, и еле заметно пожал плечами, мол, а я причём?

Потом, когда Захар, махнув полстакана, немного успокоился, я поинтересовался:

- Объяснишь?

- Чего объяснять? Сам не видишь?! Попросили отпустить, вот и отпустил. Очень сильно попросили, - ответил почти спокойно Захар.

- Кто попросил-то? - ошарашено спросил я. Не так много в Посёлке людей, к чьим такого рода просьбам Захар может прислушаться. Человека три, самое большее - четыре.

- Тебе какое дело? Ну, Асланян, дальше что? Дабы не нагнетать напряжённость. Его слова, не мои. Так и сказал: "дабы не нагнетать напряжённость". Понимаешь?

Я не понял:

- Асланян что, совсем обалдел? Ему, вообще, какое дело?

- Мне плевать на Асланяна. Ты подожди. Немного подожди. Вот где у нас эти пасюки будут! - Захар сжал кулаки, показывая, где у него будут пасюки. - А сейчас не бери в голову. Работай, как работал.

И саданул кулаком по столу:

- Сволочи!

И ещё раз, гораздо сильнее:

- Суки!

* * *

Ржавый мялся; ладони суетливо комкали замызганную тряпочку. Его взгляд постоянно убегал, и я не мог за него зацепиться. Понятно - человечек волнуется. А чего, спрашивается, нервничать, если не виноват? Кое-какие его делишки мне известны - подворовывает немного. А кто безгрешен? Главное, Ржавый меру знает, не зарывается: там ненужную железку прихватит, здесь пару гвоздей в карман положит, а в Посёлке на металл всегда найдётся покупатель. Если кому инструмент нужно сладить, лопату, или нож - тоже к Ржавому обращаются, сделает качественно, и дёшево. Каждый вертится, как может - понятно, жизнь у нас такая. Подружка у мужика, значит, деньги нужны - и это мне понятно: кому эдакое чучело без денег надобно? Опять же, если нужда возникнет, его всегда можно взять за одно место, и будет человечек весь наш. Но сейчас я пришёл по другому поводу. Так что, Ржавый, напрасно ты беспокоишься. Береги нервы.

- Что, - я в очередной раз попытался заглянуть Ржавому в глаза, - сумеешь такой ножик смастерить?

И показал один из конфискованных у Мухомора тесаков.

- Т-так это, - Ржавый стал заикаться больше обычного, видно, совсем разволновался, бедолага, - с-с-с-с-сумею. С-с-мас-стерю. Т-только разрешение нужно. Если милиция раз-з-зрешит, сделаю. А так не, не-не-нельзя.

- Ты что? - удивился я, - Я, по-твоему, кто? Я и есть милиция!

- Ну да, - заулыбался Ржавый, - Что-то я по-по-попутал.

Он взял нож, близоруко поднёс к глазам, зачем-то даже понюхал. Слюнявые губы брезгливо поджались. Вердикт оказался короток:

- Дрянь! Для чего тебе это?

- Да понимаешь, - я стал придумывать на ходу, - в лес мы вчера ходили. А там без такого ножа тяжко. Кусты рубить, ветки. Слыхал про мачете?

- А, - обрадовался Ржавый, - Так я те-тебе и с-с-сделаю ма-мачете, а не та-такую фигню.

- Договорились. А этот нож тоже делали с разрешения милиции?

- К-как-же, к-как-же, мы же по-понимаем. З-закон. Ты с-с-спроси у Толика. Он д-д-делал.

- Толик? - переспросил я. - Ладно, Ржавый, спасибо, ты мне очень помог. Когда придти за мачете?

- Так завтра ве-вечером и заходи. Будет в лучшем виде.

- Сколько за работу-то возьмёшь?

- Нисколько, подарок, - радостно брызнул слюной Ржавый.

- Ладно, там посмотрим.

Толика я отыскал во дворе под навесом, рядом с кучей металлолома, в которой он выискивал что-то подходящее для своих целей.

- Твоя работа? - я показал нож.

- Точно, моя, начальник, - не стал отпираться Толик, - а что, нельзя?

- Можно, если по закону. Разрешение есть?

- Разрешение-то? Было. Как же без него?

- И предъявить можешь? - не поверил я. Если у Толика есть эта бумажка, зачем бы тогда Мухомору париться в камере? Незачем! Объяснил бы, что всё по правилам, и никаких претензий к человеку не возникло бы. Опять же, стал бы он прятать легальное оружие? И Захар ни сном, ни духом.

- Не, нечего мне тебе предъявлять. Нет у меня. У Пасюка оно. Там всё, как надо. И печать, и подпись.

- Чья подпись? - поинтересовался я.

- Вот уж не знаю! Не разбираюсь я в ваших загогулинах. Печать стоит, подпись стоит, а кто расписался, ты лучше у Пасюка спроси.

- Ладно, - сказал я, - обязательно спрошу. И сколько, говоришь, ножей ты сделал?

- Сколько разрешили, столько и сделал. Пять штук, - соврал Толик.