Нулевая борьба. Пролог (СИ) - Косачев Александр Викторович - Страница 38

От прочтенного я взбесился. Рико залез в моё грязное белье, увидел то, что ему не понравилось, сделал какие-то свои выводы и воткнул мне нож в спину. Но виноват ли я, не спеша доверять? Виноват ли я, что переживаю не так, как нравится другим? И виноват ли я в том, что мне нужно больше времени из-за пережитого тяжелого опыта? Почему некоторые ждут, что перед ними человек вывернет весь ворох, и обижаются, когда этого не происходит, или видят ворох не таким, каким они его представляли? Ведь каждому нужно своё личное пространство, где будет маленький полигон, на котором можно будет приводить мысли в порядок. Да, это может показаться ужасным, но каждый за жизнь приобретает свою стратегию и конечные выводы о человеке нужно делать, исходя из его поступков, потому что это законченное решение, а не временная душевная баталия, которую человек не хочет показывать другим и потому скрывает. Разве нельзя в чем-то сомневаться? Это естественно. Лишь психически нездоровый человек не сомневается. Рико поступил близоруко, и я не был готов ему это простить.

Мой мир пошатнулся, и я принял решение больше никогда не показывать то, что у меня внутри. Никому. Даже Гемелле. Потому что однажды она тоже может сделать поспешные выводы, не поговорив со мной, чего я очень бы не хотел. Лучше уж пусть никто не знает о том, что происходит внутри меня, чем быть однажды преданным человеком, который будет для меня дороже жизни. Это, по крайней мере, меня обезопасит. В дневнике я решил сделать последнюю запись и больше никогда и ни за что, как бы сильно этого ни хотелось, ни перед кем не раскрываться.

Запись 104. «Мне хочется убить Рико. Я могу это сделать, но я не стану. Он преподнес мне урок, который, возможно, однажды будет стоить мне жизни, и только поэтому я не изуродую его жизнь. И это не великодушие, а мудрость. Как можно заметить, ум не делает людей добрыми.

Это моя последняя запись, и я оставляю её потому, что хочу, чтобы последнее слово, написанное в этом дневнике, было моим».

Я закрыл дневник. А с ним закрылся и мой внутренний мир. Теперь он был, как и полагается, только для одного человека — для меня самого.

Я был растоптан. Меня очень задело то, что Рико изнасиловал Гемеллу. Конечно, мне хотелось его убить, и я из последних сил держался, чтобы не сорваться за ним. И единственное, что меня останавливало, это то, что я был нужен Гем здесь и сейчас. Вдруг она придет в себя, а меня нет, как не оказалось Ромеро?! Я не могу с ней так поступить. Тем более после того, что случилось по моей вине. Это я не убил Рико, когда должен был. Это моя вина. Моя жалость обернулась нам боком, и теперь мне придется пронести через всю жизнь этот груз.

— Лучшее, что я могу делать, это говорить сам с собой, — сказал я. — Ситуация, конечно, ужасная, но я жив и Гемелла жива. Мы в безопасности, и ничто нам не угрожает. Злость пройдет. Вообще всё пройдет, и ничего не останется. Так о чем переживать и зачем маяться, если это всё временно и ситуации сменятся другими в калейдоскопе чувств? Лучшее и самое рациональное, что я могу сейчас сделать, это сосредоточиться на своей миссии.

Разговор с самим собой помогал, поскольку мысли не просто роились в голове, а изливались в речи и таким образом сбрасывали стресс. Мне действительно становилось легче, и потому я регулярно это практиковал.

Гемелла всё более становилась человеком. У неё уже активно росли волосы на голове, появились брови, форма тела, в принципе, тоже стала человеческой. Оставались считанные дни до её пробуждения. Я уже представлял, как мы будем вместе. Разумеется, переживал из-за того, что она может перестать быть разумной или будет слишком агрессивной или даже откажется от меня. Я понимал, что гладко всё не пойдет. Обязательно что-то меня разочарует. Но, по крайней мере, фигура у неё была что надо. Я не смог удержаться и не оценить этого. И, если уж быть откровенным, я мастурбировал на неё по несколько раз в день. Но этого, кроме меня, никто не знал. Это меня утешало. Было бы ужасно, если бы об этом кто-нибудь узнал. Я бы, наверное, просто сгорел со стыда. Конечно, в голову приходили мысли о том, чтобы притулиться сзади, пока она без сознания, но я не мог позволить себе над ней надругаться. Просто не смог бы себе этого простить. Да и как бы отреагировала она, узнав об этом? К тому же Гем могла прийти в себя в процессе. Если представить, что она пришла в себя во время моего оргазма и видит меня с подергивающимся глазом, который почему-то будто защемляло, — это просто полное фиаско. Я даже громко засмеялся, представив себе эту нелепую сцену. И несколько часов после еще ходил и улыбался. Но смешнее было после, когда во время очередной мастурбации у меня случился оргазм и задергался глаз. Я хохотал и истекал. Это было чудовищно нелепо, и я хохотал до слез.

Проходя по коридору, где были расположены стеклянные комнаты, я вспомнил то, что Ромеро писал в своем дневнике. Она действительно могла стать очень агрессивной, и единственный способ её вернуть к нормальному состоянию, это вколоть препарат, который сделал бы из неё химеру. Я, конечно, этого очень не хотел, но не исключал и такого варианта. Ждать еще целый месяц и, возможно, не получить её прежней — меня это просто добило бы.

Через пару дней она пришла в себя. Я в этот момент ходил по её комнате и разговаривал сам с собой. Гем приподнялась на кровати и потянулась за водой. Я подбежал и подал ей, но она не стала пить из кастрюльки, а попыталась укусить меня за руку. Конечно, я успел её отодвинуть, и она, промазав, свалилась мне на ногу. Попыталась укусить и её, но костюм не дал ей этого сделать. Я смотрел, как она отчаянно пытается вгрызться мне в ногу, и не понимал, зачем она это делает.

— Ты меня не узнаешь? — спросил я, поднимая её на кровати так, чтобы она могла сидеть. Но её серые глаза с зеленым отливом лишь хмурились, будто я ей испортил всю жизнь.

— Гемелла, — произнес я, — ты меня понимаешь? Гем?

Но она продолжала хмуриться.

— Гусёныш? — произнес я неуверенно. Она повернула голову так, как это делают собаки, когда с ними разговаривают хозяева. — Гусёныш, — повторил я. Она попыталась зарычать, но, поскольку тело было для неё новым, то это напоминало, скорее, собачий стон, смешанный с фырканьем хорька и угуканьем совы. Я улыбнулся. Но при этом расстроился, поскольку не понимал, насколько она интеллектуальна.

Пытать я её не стал. Оставил кастрюльку на полу и вышел из комнаты, давая ей шанс освоиться самостоятельно, поскольку моё присутствие лишь замедляло процесс. Да и её поведение еще ничего не значило потому, что она только пришла в себя и новое тело реагировало на всё совершенно иначе. У неё не было ни сил, ни навыков, лишь какие-то желания и попытки их реализовать через какие-то неуклюжие действия. То, что она пыталась меня укусить, не являлось исключительным признаком агрессии.

Наблюдая за приоткрытой дверью в комнате Гем, я вспомнил то, что меня сильно расстроило. Попытка Ромеро обучить очеловеченную химеру не увенчалась успехом. Она была лишь внешне человеком, как сейчас моя Гем. Это породило во мне страх того, что она так и не станет разумной. Внешне она, конечно, прекрасна, но это словно ребенок с ДЦП, за которым нужен постоянный уход. У неё хорошая фигура, которой многие бы позавидовали, и фактурные черты лица, отличающиеся необычностью и красотой, но, черт побери, одним лишь телом сыт не будешь, и глупо этого не понимать. Мне нужна моя Гем, а не инвалид с модельной внешностью. Мне нужна её та самая манерность и грубая преданность, которой она меня очаровала, а не тупое присутствие в моей жизни красивой упаковки, которую можно приманить лакомством и сделать с ней всё, что угодно. Трахать что-то красивое, конечно, здорово, но без чувств — это просто порнуха.

Гем медленно выползла из комнаты на четвереньках. Я какое-то время наблюдал, как она ловит пространство перед собой, будто раньше видела мир иначе и теперь не может под него подстроиться. Не выдержав, я подошел к ней и поднял её под руки так, чтобы она стояла на ногах. Я стоял перед ней и потихоньку тянул её, а она упиралась руками мне в лицо и пыталась ударить. Тогда я обошел сзади и попытался вести её, но она обернулась на меня и снова попробовала ударить. Не выдержав, я прижал её к стене и закричал: