Путешествие в Россию - Альгаротти Франческо - Страница 9

Мы шли на веслах уже несколько часов, не видя вокруг ничего, кроме воды и этого безмолвного и неприветливого леса, но вот за поворотом реки перед нами, словно в опере, в мгновение ока открывается панорама столичного города. Роскошные здания теснятся на обоих берегах реки, смыкаясь друг с другом; пирамидальные башни с позолоченными шпилями высятся там и сям; и только благодаря кораблям с их мачтами и развевающимися вымпелами из общей единообразной картины можно выделить то один, то другой ансамбль. Вот это — Адмиралтейство, говорят нам, а это — Арсенал; вон там — крепость,[165] а там подальше — Академия;[166] с этой стороны — Зимний дворец царицы.[167] Когда мы пристали к берегу, нас встретил господин Краммер, английский купец,[168] в доме которого мы и поселились; человек он прелюбезный и во всех российских делах чрезвычайно осведомленный. А некоторое время спустя нам нанес визит господин Рондо,[169] который уже много лет представительствует здесь от имени Англии.

После того как мы подошли к Петербургу, он уже не показался нам таким, каким виделся издали, — возможно, оттого, что путешественники подобны охотникам и влюбленным, а может быть, и потому, что исчезли из виду эти безобразные леса. Во всяком случае неоспоримо, что не иначе как великолепным можно счесть расположение города, построенного на берегах большой реки и на многочисленных островах, — это создает множество точек обзора и перспективных эффектов. Весьма живописными кажутся и строения Петербурга — тому, у кого остались в памяти неказистые сооружения Ревеля и прочих городов этого северного края. Но почва, на которой стоит город, — болотистая низина; бескрайний лес, его окружающий, не содержит признаков жизни; не очень-то доброкачественны и материалы, из которых город построен, а внешним своим видом строения обязаны далеко не Палладио[170] и не Иниго Джонсу.[171] Тут господствует какой-то смешанный архитектурный стиль, средний между итальянским, французским и голландским, но с преобладанием голландского, и это вовсе не удивительно. В Голландии царь в некотором роде получил первое свое образование, и в Саардаме[172] этот новоявленный Прометей овладел тем огнем, которым затем одушевил свою нацию.[173] В самом деле, представляется, что, именно воздавая должное Голландии, он предпочел строить, как строят в той стране, сажать вдоль улиц деревья и полосовать город каналами, которые, конечно, не играют здесь такой же роли, как в Амстердаме или Утрехте.

В свое время Петр заставил бояр и знатных вельмож империи покинуть Москву, поблизости от которой у них были имения, последовать за царским двором и обосноваться тут.[174] Эти вельможи большей частью построили себе дворцы на берегах Невы, и очень похоже, что сделали они это по монаршей воле, а не по собственному выбору. Видно, что стены этих дворцов облупились, потрескались и еле-еле держатся. Кто-то даже сказал: в других местах руины образуются сами по себе, а здесь их строят. В этой новой метрополии приходится то и дело перестраивать здания — по упомянутой причине и по другим тоже: материалы для построек нехороши, а почва зыбкая. И вот, если счастливчиками могут назвать себя те, «quorum iam moenia surgunt», [175] то вдвойне счастливыми могут почитать себя русские, на глазах которых их дома воздвигаются многократно в течение их жизни. Дом, в котором мы нашли приют, построен лучше остальных. Господин Краммер его, правда, для себя не строил, но совершенно добровольно приехал в Петербург, поселился в этом доме и всячески о нем заботится. Дом расположен прямо на набережной Невы и внутри выглядит как настоящее английское жилище.

Ну а если в доме адмирала Гордона мы говорили о море и о флоте, то Вы можете быть уверены, милорд, что в доме Крамера разговор вертится вокруг торговли. И я готов поделиться с Вами множеством сведений, которые там узнал.

Можно со всей определенностью утверждать, что торговые сношения здесь весьма оживленны, как на севере, так и на юге; одни жителям умеренных зон доставляют такие предметы роскоши, как чай, фарфор, муслиновые ткани и прочее; другие — предметы первой необходимости, такие как зерно, пенька для веревок, железо и тому подобное.

Вот какие товары поставляет в основном сама Россия: поташ для удобрений, меха, пеньку, лен, смолу, древесину, железо, ревень. Каждый год в Петербург прибывает не менее девяноста английских кораблей — с англичанами и ведется основная торговля.[176] Они привозят в Россию олово простое и очищенное, свинец, индиго, кампешевое дерево,[177] горные квасцы,[178] сукна в больших количествах; поговаривают, что русское войско одето сплошь в английские ткани. Стоимость поставок доходит до ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, и если сравнить оную сумму со стоимостью российских товаров, поименованных выше, а это двести тысяч,[179] то баланс получится в пользу России на пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Голландцы направляют свои корабли в основном в порты Нарвы и Риги; в Петербурге голландцев почти не встретишь.[180] Кроме зерна, древесины и пеньки они берут поступающие с Украины мед и воск, а взамен сгружают кроме соли суконные ткани и специи, товар очень нужный, особенно на севере; считается, что баланс между Голландией и Россией равный.

Со шведами русские прибыльно торгуют, поставляя им через Эстляндию зерно в большом количестве, а также меха; Россия же в обмен ничего либо почти ничего не получает от шведов, обходясь собственным железом, пусть даже и не такого хорошего качества.

Полякам она поставляет опять-таки изрядное количество мехов, и соседство с Польшей для России в любом смысле выгодно.

Торговля, которую русские ведут с Францией напрямую, весьма скудна, так что в здешних водах почти не видно французских кораблей. Несмотря на это, в Россию попадает невероятное количество французских товаров — вина, шитые золотом и серебром ткани, шелка, галун, табакерки и всякого рода безделушки для привыкшего к роскоши двора. А поэтому, считай, все, что они выгадывают на торговле с Англией, оседает во Франции.

Здешние парадные одеяния отличаются неслыханной роскошью; в Лионе нарочно учатся вплетать целыми унциями золото и серебро в ткани, которые изготовляют для России. И неизвестно, является ли подобная роскошь следствием женского правления — женщинам по природе вещей нравятся богатые наряды, — либо же правления иностранного, которое таким способом разоряет местных жителей. Достоверно то, что это началось во времена Екатерины,[181] усугубилось при юном Петре II[182] и сейчас, при теперешнем правлении, достигло апогея. Совсем иначе обстояли дела при царе Петре Великом, который из Голландии вместе с мануфактурами и ремеслами вывез и воздержанность. И если нынче бояре принуждены тратить ежегодно добрую долю своего состояния на вышивки да бахрому, в прошлые времена те же деньги они по повелению монарха тратили на постройку кораблей. В тех странах, где роскошь можно питать за счет собственных ремесел, таковая весьма полезна — она становится стимулом для расцвета промышленности; она заставляет деньги обращаться, приглашает добывать их и притягивает их из-за границы. Но в странах, где роскошь можно поддерживать лишь через иноземную промышленность, необходимо принять законы против излишеств, ежели вы не хотите, чтобы деньги за короткое время покинули вашу страну. Так поступили Дания и Швеция, и Россия должна бы последовать их примеру.