Принцесса с дурной репутацией - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 31

— Нет, — Себастьяно прижал туфельку к груди и нежно пощекотал ее под каблучком. — В ней нет ничего враждебного. Она прекрасна и совершенна.

— Да, но откуда она взялась?

— С ножки прекрасной незнакомки, которую я полюбил всей душой и навеки. Я буду хранить эту туфельку и начну искать ее хозяйку по всей Старой Литании.

— Ты сдурел. Это туфелька присосалась к твоему мозгу и завладела волей!

— Люци, не глупи. Знай, зайка, что по-настоящему моей волей и мозгом может завладеть только имбирный ликер «Три топора» восемнадцатилетней выдержки. И потом, я не обольщаюсь насчет количества у меня мозга и воли.

— Точно, она тебя захватила! Раньше ты не был таким самокритичным.

— Раньше я не любил, — у Себастьяно сделалось такое поэтическое лицо, что мне захотелось куда-нибудь плюнуть. Но я была хорошо воспитанной девушкой из пансиона и поэтому ограничилась тем, что в клочья порвала редкое издание «Козацко-запарiжския сказкi, пiсни & пляскi» народного бандуриста Дарiя Донца.

— Хорошо, — решительно сказала я Себастьяно. — Пусть она хранится у тебя.

— А по-другому и не выйдет. Я отныне с нею не расстанусь, даже спать с ней буду и мыться.

— Уволь меня от столь интимных подробностей. Ты берешь на себя полную ответственность за эту… обувь. И если она что-нибудь натворит в ближайшие дни, такие важные для всего замка…

— Не натворит, клянусь! Я ее чувствую, у нее мирный, добрый характер…

— Ой, держите меня, доктора из дурдома! Освежите меня галоперидолом, подкрепите алпразоламом с солями лития, ибо я изнемогаю от рекуррентной шизофрении… Ну что ты вылупился? Я тебе цитирую отрывок из «Песни песней кукушкина гнезда» — это классика мировой литературы! Бестолочь!

— Ну, мы пансионов не кончали, — ухмыльнулся Себастьяно.

— Оно и видно. Вот еще что. О туфельке — никому ни слова. Никому.

— Даже твоей госпоже Оливии?

— Тем более ей. Я тоже буду держать язык за зубами. Сейчас всем в замке не до этого.

— Ладно, согласен.

— Тогда уходи к себе. Я еще останусь здесь ненадолго. Надо прибрать весь этот мусор.

— Ну, удачной уборки!

Вот теперь Монтанья ухмыльнулся, как настоящий, наглый, бессовестный Монтанья.

Он ушел. Естественно, никакой уборкой я заниматься не стала. Я несколько раз пыталась вызвать мессера Софуса, то крутя колечко на пальце, то дуя на него, бесполезно. Видимо, мессер был вне зоны действия кольца. Я вздохнула и пошла к себе, чтоб хоть немного выспаться. Через несколько часов наступал новый день, полный забот, хлопот и всего того, что сваливается на голову в предвестии великих событий.

Утро, розовое, как панталоны настоятельницы аббатства Святого Сердца, уже заглядывало мне в окно, а я все не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Видимо, сказывалась усталость прошедших дней. Но я всегда считала себя волевой, решительной, упрямой, сильной девушкой, поэтому поспала еще пять минут.

Выпрыгнув из постели, как безумный кузнечик (ух, неудачное сравнение!), я поздоровалась с ночным горшком, а потом принялась за умывание и прочие освежающие процедуры.

— Нас утро встречает прохладой, — напевала я, моя уши. — И бьет кулаком по башке, чтоб были мы искренне рады, что живы еще, хе-хе-хе!

Согласна, рифма так себе. Но я же не поэтесса там какая-нибудь. Вы же помните мое отношение к поэзии. Шалости аристократов.

Я с особым тщанием почистила зубы, тем более что служанка поставила мне новую баночку с зубным порошком из мела, соды и тертой мяты. Вот с волосами было больше возни, и я подумала, что жизнь с бритой, как у Оливии, головой, имеет свои плюсы. Я заплела две косы и уложила их, закрепив заколками. Итак, каково расписание на сегодняшний день?

Прежде всего я отправилась к своей госпоже. Перед тем как войти в ее комнату, я полюбовалась дверью. Благодаря моим убеждениям и тайным вылазкам с мокрой щеткой, дверь герцогининой комнаты была начисто освобождена от гадких наклеек, так портящих благородный мореный дуб. Ничего. Я имею на Оливию все большее влияние. Возможно, я даже сумею отговорить ее от очередной татуировки.

— Доброго утра, экселенса, — проговорила я, входя, легко поймала пущенный в меня стилет (наша повседневная церемония, применяемая для выработки ловкости и быстроты реакции) и пустила его обратно.

Стилет воткнулся в колонну алькова рядом с плечом Оливии.

— Похоже, я сегодня не в форме, — вздохнула Оливия. — Как-то расклеилась вся. Нет настроения щериться. Может, это от погоды?

Она выдернула стилет и сунула его под подушку.

— Оливия, погода прекрасная.

— То-то и оно. Обо мне такого не скажешь.

— Ни слова больше, я знаю, как это исправить.

Я подошла к комоду и в верхнем ящике обнаружила целый арсенал различных мазей, целебных притираний и масел. Выбрав самые, на мой взгляд, сильнодействующие, я подошла к кровати.

— Моя герцогиня, — я аккуратно сняла с нее сорочку и принялась растирать кривой, бугорчатый позвоночник Оливии. Обычно это делали служанки, но с некоторых пор я взяла эту процедуру на себя. Мне казалось, что я чувствую боль Оливии кончиками пальцев, стараюсь впитать в себя эту боль, а герцогине передать хоть немного своей здоровой силы и энергии. Ну и потом это был лишний повод потрепаться наедине.

— Вот здесь сильно болит? — я слегка надавила на шестой шейный позвонок.

— Уй! Медведица! Тумба с кирпичами!

— Очень интересное сравнение. Позвонок смещен. Если б была возможность вправить его, твое здоровье и жизнь были бы намного легче.

— Еще ты не вздумай вправлять! — Оливия всегда ярилась во время лечебных процедур, считая их бесполезной тратой времени. — Тебе даже коровник не доверят чистить!

— Не вижу прямой связи между твоей спиной и чисткой коровника. Оливия, я придумала одну вещь.

— Лить с крепостной стены горящую смолу на приезжающих гостей? Ох, разбейся Святая Мензурка, как же больно! Убери свои лапы от меня, коровища непотребная!

— Не уберу. Я еще должна как следует промассировать тебе плечи и лопатки. А будешь выпендриваться — пожалуюсь на тебя Сюзанне.

— Ябеда. Гнусная, толстомордая, наглая ябеда!

— Насчет толстомордости ты не права. Это просто здоровый овал лица.

— Конечно, здоровый! Ты когда идешь, у тебя щеки из-за спины видно, коровища!

— Ты меня уже три недели не называла коровищей. А тут зачастила. Экселенса, случилось что-то в самом деле неприятное?

И тут я услышала всхлипы. Правда, они были сильно приглушены подушкой, но что-что, а всхлипы смертельно обиженного человека я различу даже с расстояния в тысячу миль. Особенно если этот человек — мой… моя… экселенса, в общем. Эй вы, кто сейчас обвинил меня в чувствительности, заткнитесь быстро, иначе я вас вычислю и лично разобью хлебальники!

Оливия была не из тех людей, что, рыдая, бросаются на шею и немедленно перечисляют свои горести в алфавитном порядке. Надо было запастись терпением, чтобы дождаться ее доверия. И ответа.

Я налила на ладонь эвкалиптового масла, смешанного с камфарой и соком алоэ, и принялась методично растирать сведенные плечи герцогини, стараясь почувствовать пальцами каждый сустав и мышцу, снять с них боль и напряжение. Минут через пять Оливия перестала всхлипывать.

— Люци, — чуть повернулась ко мне она.

— Да?

— Как ты считаешь, я — действительно полное ничтожество?

— Я нахожу это утверждение абсурдным, экселенса. Даже когда ты вылила в мою постель суточное содержимое кухонного помойного ведра, подобные мысли не приходили мне в голову.

— А какие приходили?

— Ну, что ты — просто гений по части коварства и издевательства над ближними. Что в отместку стоило бы тебя прикончить каким-нибудь необычным способом. Ну и еще мне было ясно, что придется менять все постельное белье и самолично его выстирать, иначе в глазах служанок я уроню свое реноме.