Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 382

Хильдегер дрожала. Ей было холодно и страшно. Она чувствовала себя настолько слабой, настолько уязвимой, что начинала бояться ещё больше. Она едва была в состоянии сделать что-либо. И от этого становилось страшнее с каждой минутой. Живот мешал ей, сильно мешал. Хильдегер едва может справиться со своей одеждой. Она кое-как надевает на себя одно из платьев, самое простое и самое тёплое, которое обыкновенно надевалось в дорогу под другие платья. А надевать сапоги кажется Хильдегер просто пыткой… С горем пополам она справляется с этой задачей.

Кто была та девушка? Кто была та злая девушка, которая проклинала её?.. Хильдегер не смогла разглядеть лица… Хильдегер не смотрела на лицо той девушки, она слышала лишь её злые слова. Лицо, кажется, было прикрыто вампирской вуалью — белой, едва прозрачной, как те, которые носят богатые девушки из вампиров на похоронах очень близких родственников.

Хильдегер не помнит себя от ужаса. Она ведь никогда не считала себя трусихой… Но в этот раз ей почему-то страшно. Она всегда считала себя довольно смелой. Она не боялась метели. Почти не боялась крови и сражений… Она могла бы стать королю Инарду хорошей женой, если бы он этого захотел.

Она приходит в себя уже в кресле перед камином. Её ещё бьёт дрожь, но она чувствует, как сильные руки Инарда обнимают её. И Хильдегер кажется, что часть страхов покидает её. Они больше не сковывают цепью её сознание. Девушка осторожно касается пальцами плотной шерсти рукава, чтобы убедиться, что руки её короля — не продолжение того сна. Хильдегер понимает, что это глупость. Должно быть. Ни матушка, ни сёстры Инарда не позволили бы себе такой вольности — теребить короля за рукав. Ни одна из наложниц фальранского владыки не позволила бы себе такой вольности. А Хильдегер позволяла. И, что самое важное, позволяли ей.

— Зачем ты вышла на мороз? — спросил её Инард.

Голос короля необыкновенно мягок. Он кажется всерьёз обеспокоенным произошедшим. Взволнованным… Но Хильдегер вряд ли может ответить что-то вразумительное на этот вопрос. Она и сама толком не знает, зачем выбежала на балкон. Там было холодно. И темно. И ещё более страшно. Зачем она выбежала? Какой злой дух овладел ей в тот момент? Хильдегер до сих пор дрожала. От страха и от холода. И фигура той девушки, лицо которой было закрыто вампирской вуалью, всё ещё встают перед её глазами.

Конец Великой Зимы нужно заслужить. Конец Великой Зимы невозможно выпросить у неба — небо останется глухо к мольбам, если сам человек не будет ничего делать. Но если человек только постарается сделать что-то, что в его силах, если он сделает это — зима наконец отступит. Маги шли на юг — туда, где были плодородные земли… Вампиры уже давно не хотели даже торговать с Фальранией — задолго до того, как началась эта война. Но Хильдегер уверена, что это одна из причин этого затянувшегося кровопролития — то, что вампирские королевства перестали торговать с Фальранией.

Хильдегер совсем не хочется говорить, что ей приснилось, как какая-то девушка желала смерти ей, её королю, всем его будущим детям, всей Фальрании… Хильдегер совсем не хочется признаваться, что она испугалась какого-то дурацкого сна. Инард лишь пошутит, что кошмары снятся ей так часто потому, что у неё нет покровителя. У всех северных фальранцев есть покровители — люди из древних, которых им выбирали при рождении. Обычно выбирали кого-то из тех, кто прославился в битвах или другими славными делами. Обычно выбирали древних героев. Вроде Наримана, Саргона, Аваре или Нереуса. Тех, кто особенно почитался магами.

Девушка хотела бы уехать из Арионма. Уехать навсегда, без оглядки. И жить в одном из замков на самом севере. И радоваться первым шагам своих детей. Даже если родится девочка, Хильдегер здорова и сможет родить ещё. И ещё, и ещё — пока не родится мальчик, достойный наследник королю Инарду. Она обязательно родит Инарду мальчика. И даже не одного. Хильдегер уверена в этом. Король будет счастлив рядом с ней…

Где-то на груди у Инарда кулон в виде знака Хейдена — схематического изображения кинжала, молнии и кошеля, из чёрного металла. Его Величество как-то говорил ей, что его дед выбрал покровителя своему внуку из Сонма Проклятых. Хильдегер слышала, что у самого Леафана покровитель был тоже из Сонма. Вроде как — Саргон. Девушка не слишком понимала причин, побудивших Леафана выбрать для внука именно Хейдена. Инард совсем не был на него похож. И Хейден не был героем или воином. Чернокнижник был обыкновенным хитрецом, который делал всё для сохранения собственной жизни. Нет, шепчет Хильдегер внутренний голос. В том-то и дело, что необыкновенным… Если бы Танатос был обыкновенным, он никогда не смог зажечь солнце, благодаря которому существовало уже много поколений людей. Должно быть, в этом и было всё дело. Однако, пожалуй, сама Хильдегер в покровители Инарду выбрала бы короля Роланда.

— Я боюсь… — шепчет Хильдегер, прижимаясь к нему, — я очень боюсь, мой король…

Её губы не слушаются. Девушка кажется совсем замёрзшей. Или до смерти напуганной. Одно из двух. Или всё вместе — её тело сотрясает дрожь, а губы так бледны, что мужчина может заподозрить что угодно. Вплоть до измены, которой не было и которой быть не могло. Но Инард не слишком ревнив, и в этом его достоинство.

Инард редко совершает необдуманные поступки. И он уверен в себе. Во всяком случае, сейчас. Иногда Хильдегер кажется, что король не умеет ревновать, однако проверять это девушке совершенно не хочется — это было бы просто предательством. А ещё рядом с Инардом Хильдегер чувствует себя намного спокойнее. Он сможет что-нибудь придумать, она верит в это. Сможет защитить её и, главное, их ребёнка. Он сильный, смелый и очень умный. А ещё он не скован по рукам и ногам, как сама Хильдегер.

— Не бойся! — смеётся Инард. — Что с тобой может случиться, если рядом с тобой лучшие воины и лучшие лекари во всей Фальрании?!

Он редко смеётся, и обычно, если только Хильдегер видела его улыбку, ей самой хотелось смеяться, но сейчас… Сейчас она не может думать ни о чём, кроме того страшного проклятья, что приснилось ей. В другое время Хильдегер поцеловала бы его, если бы только увидела, что он улыбается. Она любила Инарда всем своим сердцем, пусть его мать и сёстры и считали это неправдой.

У Хильдегер едва складываются отношения с семьёй короля. Конечно… Кто она такая, чтобы претендовать на место в его сердце? Кто она такая, чтобы рассчитывать на его любовь или хотя бы расположение? Обыкновенная наглая девчонка, южанка для них, чужачка, практически враг… Будь жив старик Леафан — она даже близко не смогла подойти к его внуку… Старый король всегда относился к её народу с недоверием, хотя они и были уже давно частью Фальрании.

— Она проклинала меня, — говорит Хильдегер, почти всхлипывая. — Она проклинала меня, нашего ребёнка и… и всю Фальранию!

Девушка прижимается к Инарду и плачет. Слёзы сами текут по её лицу, а она всё говорит и говорит. И кажется, даже не замечает того, что перешла на свой родной язык, которого Инард уже не понимает… Она всегда срывается на родную речь, когда волнуется. Начинает торопиться, говорить глупости… А говорить глупости всё-таки куда легче на родном языке, он кажется более для этого приспособленным.

Её родной язык более певучий, нежели фальранским. В том слова кажутся отрывистыми, жёсткими, грубоватыми, резкими, а её язык плавный и красивый. Хильдегер куда больше его любит. На фальранском можно говорить только быстро, чётко, почти отрывисто. Во всяком случае, она может только так. Сами фальранцы даже поют на нём. И поют очень красиво. Хильдегер хотелось бы слышать их пение чаще.

— Какого цвета были её глаза? Зелёные? — Инард кажется нетерпеливым. Непревычно нетерпеливым. Обычно он всегда спокоен и хладнокровен.

Через пару часов Хильдегер покажется это странным, но в этот момент она не обращает на волнение Инарда никакого внимания. В этот момент всё, всё, кроме того кошмара кажется ей маловажным. Она думает только о той девушке, только о её словах и о том, есть ли способы избежать смерти её ребёнка.