Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 282

— Драхомир, — усмехается он как-то слишком доброжелательно, — меня зовут Драхомир.

Комментарий к II. II. Глава пятая. Червовая восьмёрка.

Ей хотелось парить, ей хотелось летать…

Ей хотелось кружиться в танце дни напролёт…

Каждую ночь она выглядывала в окно и смотрела на звёзды.

Каждую ночь она ворочалась в кровати, так и не сумев заставить себя заснуть.

Каждую ночь она садилась у окна и плакала о том, что она не вольная птица.

Каждую ночь она заваривала себе чай и грустила об утерянных днях.

Ей хотелось парить, хотелось летать - а приходилось ходить по земле…

Ей хотелось кружиться в танце дни напролёт - а приходилось снова и снова садиться у окна каждую ночь…

Ей хотелось…

Любые исправления латинского перевода данного текста (если вы знаете латынь) только приветствуются, так как это то, что перевёл гугл-переводчик.

========== II. Глава тридцать первая. Сонм проклятий. ==========

Каждой ночью без сна,

Поднимаясь со дна,

Кувшинки грустят.

Не узнает луна,

Как глубока глубина,

Кувшинки молчат.

Незаметно в течение вовлечены

Очевидцы и пленники тайн глубины.

Я знаю, что ты знаешь,

Что я знаю, что ты знаешь.

И ты скрываешь то, что я скрываю,

Что ты скрываешь.

Мы наблюдаем, стоя в темной нише.

Чужие сны не делают нас ближе.

Постоянно вдвоём, постоянно идём

Среди минных пустынь.

Каждый в мыслях один, но зато невредим,

Исступлённо молчим.

Стоит только шагнуть, о тропинке забыв,

Будет странных эмоций безудержный взрыв.

Я знаю, что ты знаешь,

Что я знаю, что ты знаешь.

И ты скрываешь то, что я скрываю,

Что ты скрываешь.

Мы наблюдаем, стоя в темной нише.

Чужие сны не делают нас ближе.

Из глаз в глаза, из глаз в глаза,

Без жеста и без слова

Улыбкой сфинксы незаметно

Обменялись снова.

В пустыне оказались мы случайно,

Обязаны хранить чужие тайны.

Так мы втянуты в вечность.

И вместе, и врозь,

Накануне и впредь.

Чтобы лучше секреты хранить, нам пришлось

Окаменеть.

Мы не сможем уснуть, мы не сможем забыть,

Но попробуй у сфинксов о чём-то спросить.

Я знаю, что ты знаешь,

Что я знаю, что ты знаешь.

И ты скрываешь то, что я скрываю,

Что ты скрываешь.

Мы наблюдаем, стоя в темной нише.

Чужие сны не делают нас ближе.

Из глаз в глаза, из глаз в глаза,

Без жеста и без слова

Улыбкой сфинксы незаметно

Обменялись снова.

В пустыне оказались мы случайно,

Обязаны хранить чужие тайны.*

Интересное это ощущение — когда солнце заливает утром комнату. Когда его тонкие нежные лучи пробиваются сквозь полупрозрачную занавеску, когда касаются подушки, заливают всю комнату своим светом — нежным, не слишком ярким… Когда окно закрыто, в комнате чуть душновато, почти жарко… Интересное это ощущение — просыпаться в десять часов утра, когда солнце уже такое яркое, такое настырное, что лезет изо всех щелей…

Интересное и — как ни странно — противное.

Она ненавидит солнце. Совершенно не переносит его. Оно слишком яркое, слишком слепящее, слишком… Всё слишком, пожалуй. Мария не любит солнце, не любит ясную погоду, не любит жару… Её это ужасно раздражает. Впрочем… Она, пожалуй, из той группы людей, которых раздражает практически всё — громкий смех, яркое солнце, благородство, доброта… Это раздражало. Как раздражала эта внимательность Мердофа. Айстеч постоянно ухаживал за ней, приносил еду, помогал приводить в порядок одежду, словно ему нечем было заняться… Это заставляло девушку чувствовать себя виноватой. И из-за чего? Из-за этой несусветной глупости Мердофа Айстеча? Ей было почти стыдно перед ним за всё то, что она делала, что говорила…

После сделки с тем человеком — впрочем, человеком ли — каждый раз, стоило ей только сомкнуть глаза, к ней приходили странные видения — люди в странных одеждах, с совершенно незнакомыми ей лицами, но такими знакомыми взглядами… Должно быть, она видела то, что ей, вероятно, не следовало видеть, чувствовала то, чего не следовало чувствовать — парила, летала, смеялась, шутила… Она жила той жизнью из тех снов, что казались воспоминаниями, или воспоминаний, что казались снами… Она видела великие битвы, красочные турниры, пышные торжества, грязные разборки в полуразвалившихся кабаках. И ей это нравилось. Марии Фаррел нравилось видеть кровь в своих снах-воспоминаниях. Она всегда любила кровь… Ей нравилось смотреть на эти ярко-алые капли, видеть ужас в чьих-нибудь глазах — обычно, увидеть таковой она ожидала в глазах своей сестры Розы или своей матери — и понимать, что она этого нисколько не боится. Марии иногда казалось, что её матери было бы куда проще, если бы она тогда не родила её, сделала аборт, сдала в приют или что-то такое… Впрочем, наверное, не только для её матери это было бы неплохо. Но самой Марии, что для неё было главным, было очень даже на руку то, что она выросла в семье Кассандры Фаррел, на Земле, в Канаде. Как бы сложилась её жизнь, если бы её мать выбрала какой-нибудь другой город, какую-нибудь другую страну, какой-нибудь другой мир, Мария не знала и — чего уж кривить душой — знать абсолютно не хотела. После сделки с тем существом, по правде говоря, жизнь девушки изменилась лишь самую малость — сны просто стали немного другими. Лишь самую малость другими. Просто лики тех людей, которые приходили к ней по ночам, стали более чёткими, теперь Мария могла видеть каждую деталь в их лицах, фигурах, могла разглядеть даже самый небольшой недостаток, заметить малейшую небрежность… Она могла видеть и тёмные волосы, и выступающие скулы, и блестящие глаза, и измятую и изорванную тёмную одежду… Мария могла видеть и чувствовать то, чего никогда в жизни раньше не видела и не чувствовала.

И это было так прекрасно, что невозможно было передать словами…

Её зовут Мария Фаррел, ей почти семнадцать, ещё летом — кажется, это было месяца три или четыре назад — она была самым обыкновенным подростком из Канады, как она сама считала, потом ещё где-то с месяца два она была принцессой какого-то сказочного королевства — до смерти короля — и была готова биться головой об стенку из-за безысходности, а теперь она просто застряла на Земле во времени до своего рождения и совершенно не представляла, что будет делать. Нет, понимала, что единственным выходом из сложившейся ситуации, наверное, было веселье — то самое, безудержное, откровенно сумасшедшее, но… Как веселиться в таких странных непонятных случаях девушка ещё не знала. Впрочем, наверное, не понадобится слишком много времени для того, чтобы понять такую простую истину.

Эти сны были меньшим, что тревожило её. Те сновидения, которые приходили к ней каждый раз, стоило ей только закрыть глаза… Они появились после того разговора. Наверное, Марии стоило относиться к ним спокойнее. Впрочем, тот демон… Он вложил их в её голову — а он был почти таким же, как она сама, девушка чувствовала очень много общего с ним. Она сама никогда не сделала бы подобного, если бы не знала, что за этим может что-то последовать… Должно быть, скоро с ней случится что-то совершенно, немыслимо ужасное…

Впрочем, случится и случится. Мария совершенно не боится этого. Подумаешь! Может быть, она погибнет из-за этого — но, в конце концов, никто не вечен. Она всегда это знала. Что поделаешь, если ей суждено помереть из-за такой ничтожной глупости, как поцелуй с тем странным парнем? Ровным счётом — ничего. Девушка всегда знала, что помрёт она как-нибудь… Ужасно глупо. Оставалось надеяться лишь на то, что гибель её будет не только глупой и нелепой, но ещё и хоть самую капельку красивой. Хоть самую ничтожную малость…

Что такого было в этих снах? Да ничего особенного.

Это были совершенно такие же сны, которые приходили к ней по ночам и раньше. Разве что с большим количеством самых разных деталей — от цвета волос или глаз до какого-нибудь мелкого шрама на левой руке. В некоторых из этих воспоминаний у неё был мелкий шрам, словно от небольшого и очень давнего ожога, на левой руке — между большим и указательным пальцами.