Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 278

Эрна радостно улыбается и бросается навстречу червовой восьмёрке, подбегает к ней и обнимает как можно крепче. Леонризес лишь усмехается и всё тем же шагом, ничуть не убыстряя и не замедляя его, подходит к Оделис, здоровается с ней и смеётся. Так, как смеётся именно она — чуть-чуть усмехаясь, чуть свысока, но при этом как-то странно по-доброму. Она необыкновенная… Эта горделивая эльфийская княжна… Оделис ни разу в жизни не видела второго человека с таким характером.

А Эрна? Эта неуклюжая мечтательница? Во всей Академии не было никого похожего! Впрочем, среди тех пятидесяти двух человек, в которые попала и Линдслей, и не было похожих друг на друга людей. Все были совершенно разными. Религиозная Мери Земирлонг, принципиальный и благородный Феликс Эсканор, романтичная Мира Андреас, смешливая и несколько завистливая Эниф Монтаганем, гордая княжна Леонризес, всем сочувствующая Эрна Хоу, мрачный Константин Райн, язвительный Эйбис Вейча, немного глуповатый Тедд Раймон… Все они были абсолютно разными, совершенно не похожими друг на друга…

— Нет, я просто… — бормочет как-то ошарашенно Оделис, совершенно не понимая, что можно ответить…

Эльфийская княжна строго смотрит на неё, кажется, догадываясь о мыслях червовой восьмёрки. Она всегда отличалась этим. Пониманием. Не неосуждением, которое было присуще Эрне, а именно пониманием. Леонризес могла осуждать, могла неодобрять чьё-то поведение, но она всегда смотрела с каким-то ужасным, необъяснимым и от того пугающим пониманием.

Оно сквозило во всём — в каждом незначительном даже разговоре, в каждом выверенном движении, в каждом насмешливом и умном взгляде, в каждой надменной улыбке… Она была красавицей — эта эльфийская княжна. Красавицей, которой, во всяком случае, в Академии, не было равных. Вечное понимание в её глазах почему-то привлекало к себе, манило… А её голос? Как людям нравился её голос! Она считала себя обязанной быть самим совершенством во всём…

— Итак, о чём мы говорили? — спрашивает Леноризес, несколько сбитая с мысли. — Ах да, о Драхомире и Деифилии, о Йохане и Елисавет, о Грайнтхаре и Джирральдине…

Конечно… О чём ещё могли говорить пиковая и бубновая королевы? Первая очень многие из легенд знала, а вторая любила их. Княжна знала обо всём — очевидно, эльфы были, как и вампиры, особенными почитателями всего, что происходило в древности. Люди были не такими. Половину легенд люди даже пропускали мимо ушей, не считая их слишком полезными для восприятия. Вампиры, эльфы, маги — они воспитывали своих детей этими ужасными рассказами, а люди не считали это необходимым. Легенды были страшными. В них было полно смертей, насилия, войны, сражений — того, что детям знать совершенно необязательно.

Эрна Хоу, насколько Оделис помнила, даже тогда, когда только поступила в Академию, была в восторге от этого всего — она с радостью играла во всех школьных спектаклях, стремилась как-то узнать побольше, от неё даже уставали учителя. Эта восторженная девочка — именно так её запомнила тогда госпожа Матильда Гроллте, старушка из попечительского комитета. Туда ещё входила герцогиня Джулия Траонт, граф Норан Миллберг, великовозрастная княжна Эсканор, тётя Феликса и Розы, лорд Грегори Илнед, герцог Антуан Маликорн, баронесса Августина Шефердин… Их имена учителя заставляли заучивать наизусть… Имена этих людей, которые вкладывали в Академию магии просто огромные деньги для того, чтобы хоть кто-то из детей мог учиться бесплатно… Оделис видела их всех — почти все они приезжали на праздники, говорили какую-то речь. Только герцогиня Джулия Траонт не любила появляться на пышных торжествах… Эрна умудрялась вывести из себя и их тоже. Своими вопросами, своим рвением узнать… Оделис никогда не была такой одержимой какой-то идеей. А бубновая королева жила этим — жила этими часто жестокими сказками о героях старины. Пыталась рисовать их — получалось не слишком хорошо. Ей всегда рисовали Юсуфия или Роза — уж они-то рисовать умели на зависть хорошо…

— Я не слишком люблю Драхомира, — поясняет зачем-то Эрна. — Ты знаешь, я придерживаюсь позиции неосуждения, но… Он был странным.

Драхомир… Странная тёмная личность, про которого было очень много книг. Больше даже, чем про Танатоса. Вероятно, из всего Сонма Проклятых был больше всего дружен с Йоханом — именно тот сочинял всякие баллады и похабные песенки, которые потом вошли в основу легенд об этих людях. По легендам — жестокое чудовище, ничем не уступающее Танатосу. По легендам — воплощение самой Войны. Демон, девизом которого всегда была фраза «И Смерть содрогнулась»…

Оделис улыбается. Даже Эрна — их сострадательная и всем сочувствующая Эрна — его не любила. Тогда что можно говорить об остальных? Леонризес чуть заметно кривит губы в усмешке — знала же, чего добиваться… Линдслей едва сдерживается от того, чтобы не фыркнуть от смеха — пиковая королева всегда умела заставить людей испытывать именно те эмоции, отстаивать ту точку зрения, которые её устраивали в этот момент больше всего. Оделис всегда поражалась её этому умению — манипулировать людьми так, чтобы они этого даже не замечали.

— Он — демон! — усмехается эльфийская княжна, приподнимая полы своего платья и довольно живо перескакивая через лужу. — Ему положено быть странным.

Хоу кивает и добавляет, что она, всё равно, не слишком любит Драхомира и рассказы о нём. Они разговаривают ещё долго — бредут по узким улочкам этого города, обсуждают странные легенды, которые не слишком интересуют кого-то помимо Эрны. Оделис едва поспевает за важной и быстрой поступью Леонризес. А бубновая королева, кажется, привычна к такому темпу ходьбы…

А потом… Потом Лиднслей почему-то вдруг особенно остро испытывает потребность отстать от них, попрощаться, сказать, что ей нужно куда-то… Она и сама не знает — куда. В этом городе она сделала все свои дела, которые только можно было сделать. Лучше было и дальше продолжать идти с горделивой эльфийкой и этой странной мечтательницей. Но Оделис сворачивает на незнакомую ей улочку, пробегает некоторое расстояние и выходит практически на край города.

Там пусто и тихо. И лишь одна одинокая фигура виднеется на холме — тёмная фигура человека словно окидывает все эти просторы свысока, словно что-то, подчинённое ей… Словно некий властелин надвигающейся тьмы стоит он на некотором своём постаменте и оглядывает владения, подчинённые лишь ему одному… Оделис сама не знает, почему ей в голову пришло именно это сравнение — оно скорее должно было бы появиться в голове у зачитавшейся легендами Эрны, утончённой Леонризес, впечатлительной Аделинд или романтичной Миры. Но не у Оделис Линдслей. Червовая восьмёрка никогда не верила во всю эту чушь.

Вероятно, всё дело было в том, что она сейчас наговорилась об этих проклятых легендах с Леонризес и Эрной. Зря она вступила в этот разговор, всё-таки! И ещё более зря — ушла от них. Почему-то сейчас ей становится очень страшно. Она не знает, кто этот человек, не знает, чего он хочет, зачем находится здесь. А, быть может, дело ещё в том, что прямо по направлению к ним плывёт тёмная грозовая туча. Тёмная одинокая фигура, сильный холодный ветер, неласковое и неспокойное тёмное небо — это всё навевало какие-то дурные предчувствия. Смешно — Линдслей никогда не верила предчувствиям. Те всегда обманывали её.

— Кто вы?! — кричит Оделис, не смея сделать даже шага по направлению к этому неизвестному мужчине. — Кто вы такой, сэр?!

Зачем Линдслей выкрикнула это? Она совершенно не понимает, для чего ей это было нужно. Человек стоит спиной к ней. Стоит, даже не шевелится. Всё так же смотрит на синеющие верхушки деревьев, на небо… И тогда, когда Оделис Лиднслей уже кажется, что перед ней лишь фигура, созданная из старой одежды и сухих веток местными ребятишками и предназначенная лишь для того, чтобы пугать людей, случайно вышедших сюда ночью, он оборачивается.

— Подойди! — усмехается мужчина ей в ответ. — Зачем ты боишься меня? Я не сделал тебе ничего дурного!

Она подходит. Ступает медленно, осторожно, как-то не слишком веря словам этого странного человека. Почему-то она его сильно боится. Кто он был такой, раз заставлял её так сильно бояться его? Казалось, он едва держится на ногах — такою слабостью от него веяло. И в то же время — он стоял. Какая-то невероятная, необъяснимая, невозможная, немыслимая сила исходила от него. Какая-то тьма чувствовалась в нём.