Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 269

Отчего-то вновь вспоминается день, когда Янжина вошла в тронный зал. Смелая. Оглянула всех с вызовом и подошла как можно ближе к королю. Он до сих пор помнит тот её взгляд. Ей было нечего терять. Она была готова на всё для того, чтобы справедливость восторжествовала. Альфонс всегда ценил таких людей. Он сам никогда не был таким…

— Пройдитесь по обедневшим домам, — отчего-то несколько взволнованно советует девушка. — Там много людей, которые хотят что-то изменить здесь.

Обедневшие дома… Да, пожалуй, это была неплохая идея — как только она не пришла молодому королю в голову с самого начала? В Орандоре всё было совсем иначе, чем в Канаде, пожалуй. А Ал всю свою жизнь прожил в Канаде. В двадцать первом веке, а не в каком-нибудь ещё. Может быть, родись он в другое время или хотя бы в другой стране, он куда лучше понимал бы, что ему делать с навалившимся на него грузом, который отдать он теперь не мог. Что-то манило его в этой власти. Это была словно драконова болезнь — эта жадность до власти.

И одновременно молодому королю постоянно хотелось домой. Хотелось в собственную квартиру, хотелось к отцу, которого, как казалось раньше, он терпеть не мог, хотелось заходить каждый день к Марии и слушать её рассказы и идеи, из-за которых очень хотелось смеяться, и получать в бок тычок локтём от недовольной Фаррел… Он жутко уставал здесь. Жутко уставал от жизни, к которой его не готовили, которой он сам от себя никогда не ожидал.

— Я устал чувствовать себя здесь чужим, знаешь? — зачем-то интересуется Альфонс. — Я хочу хоть что-то поменять в этом королевстве. Я хочу хоть в чём-то чувствовать себя — дома…

Он произносит это совершенно искренне. Здесь он как-то странно выучился одновременно куда более изворотливо лгать — раньше с враньём всегда справлялась Мария, фантазия которой была куда более богатой — и куда чаще хотел говорить правду. Сказать здесь правду можно было очень не многим людям. Теодору — пожалуй, Джулии — несомненно, Янжине — иногда… А ведь больше говорить правду было просто-напросто некому…

— Здесь очень многое нужно изменить, — понурив глаза, словно бы виновато, признаёт Янжина. — Это будет очень трудно, Ваше Величество. Будет тяжело справиться с порядками, что есть в Орандоре.

И Ал вдруг чувствует, как какой-то груз словно спадает с его плеч. Он совершенно не понимает, что такого могла сказать графиня Арон. Он совершенно не понимает — почему вдруг ему становится легче. На душе почти всегда было тяжело. Особенно с того дня, как Леонард отправился в свою Академию. С Янжиной, между прочим, этот рыжик-Кошендблат так и не поладил. Смотрели друг на друга почти враждебно и Яна всегда уходила, гордо сомкнув побелевшие губы и прибрав к рукам ещё одну стопку бумаг, от которых у Альфонса уже начинала болеть голова. Всё-таки, было куда проще на Земле — с машинописным шрифтом. А тут… Все писали от руки, у кого-то ещё, к тому же, был совершенно нечитаемый почерк… В глазах уже просто рябило от этого всего.

— Справимся! — улыбается король. — Мы справимся! Нас трое — ты, я и Теодор, — но мы достаточно круты для этого!

И Янжина улыбается ему в ответ. Не хмурится, не отворачивается — лишь смеётся. И Ал рад этому — эта девушка ещё ни разу не смеялась при нём. Пожалуй, этому было объяснение — её отец умер совсем недавно. Интересно, как среагировал бы сам Альфонс, если бы узнал, что Джошуа Брауна больше нет? Наверное, дар речи бы потерял. Не хотелось даже думать о том, что когда-нибудь — а это когда-нибудь в любом случае наступит — Джошуа Браун умрёт. Это было слишком больно. И Янжине Арон, очевидно, было слишком больно. Ещё бы — это был её единственный родной человек.

— Старые порядки изжили себя, — говорит Ал, присаживаясь на подоконник и откидываясь чуть-чуть назад — так, что, если бы ему захотелось, он мог бы дотронуться до внешней стороны стены дворца. — Нам совершенно точно необходимы новые. Ты со мной согласна?

Янжина кивает, продолжая всё так же улыбаться. А в кабинет заходит Траонт. Недовольный, невыспавшийся герцог, брат Джулии Траонт и предыдущего короля. Он всегда такой. Можно не слишком-то удивляться. Теодор отвешивает королю поклон и отдаёт тому маленький — с крупную монету — медальон, на котором изображена какая-то девушка. «Принцесса Мария Кайеримская» — читает Ал золотые буквы с обратной стороны медальона.

— Она — моя невеста? — равнодушно интересуется Альфонс, вглядываясь в портрет девушки, который принёс ему Теодор.

Кажется, принцесса Мария из Кайерима довольно очаровательна. Милая девочка. Сколько ей? Лет тринадцать-четырнадцать? На вид — примерно так. Милый ребёнок, которого родители почему-то готовы так рано выдать замуж. На Земле, вроде, раньше тоже было так. Девочек выдавали замуж сразу, как только они достигали определённого возраста. Мерзко. Как же это мерзко.

Кажется, невесту короля Орандора звали именно так — Мария. Точно так же, как и его сестру. Это было вдвойне смешно от того, что Фаррел тоже некогда была принцессой, но Ал бы никогда в жизни не захотел на ней жениться. Да, впрочем, наверное, на этой Марии тоже. А на Алесии ему никто не позволил бы жениться.

Ал отдаёт медальон обратно в руки Теодора. Тот подцепляет вещицу своими худыми костлявыми пальцами и рассматривает, насколько хорошо она сделана. Его, пожалуй, куда больше интересует строение цепочки — или как это там можно назвать, — нежели та девушка, которая изображена здесь.

— Да, Ваше Величество, — произносит мужчина, бросая взгляд на портрет и добавляя чуть презрительно. — Если ваша невеста окажется вам столь не мила, вы всегда можете завести фаворитку.

Альфонс лениво сползает с подоконника, вспоминая о том, что сегодня этот треклятый приём принцессы из соседнего королевства. Он выходит из своего кабинета, и Янжина тоже уходит, положив всю кипу неразобранных бумаг на стол — тут все пишут пером и чернилами, привыкнуть к этому Алу было очень тяжело, ему пришлось потратить довольно много времени для того, чтобы выучиться писать так, как писали эти люди. Король запирает дверь на ключ.

С того самого момента, как Леонарду стало плохо, Ал привык запирать дверь на ключ. Даже дверь в свою спальню он теперь запирает на ночь. Раньше никогда такого не было. Раньше он совершенно не боялся спать в открытой комнате, а теперь… Король одёргивает себя и старается сбросить навязчивые воспоминания о том страшном дне.

— А её отец, — усмехается Ал, — не пойдёт на меня войной?

Глупый вопрос. Наверное. Но Альфонсу хотелось бы получить на него ответ. Они идут по направлению к тронному залу — прямо до конца пройти один коридор, потом повернуть налево, пройти второй и оказаться перед тяжёлой дубовой дверью. Алу теперь постоянно приходится ходить туда и обратно. Он уже давно прекрасно знает дорогу. А ведь когда-то, когда ещё жив был король Генрих, парень путался в этих коридорах и залах.

А теперь — он знает, куда ведут большинство коридоров. Сам же и попросил в один из первых дней Теодора провести экскурсию. Нужно же было как-то ориентироваться в собственном доме. Даже если этот дом больше напоминал своими размерами Лувр, Версаль или что-то в этом роде, нежели нормальное обыкновенное человеческое жилище.

— Её отцу, — усмехается в ответ Теодор, — интереснее найти новую фаворитку себе, нежели смотреть на то, как фавориток заводит кто-то другой.

Даже если этот «кто-то другой» муж его дочери. Опять же — мерзко. Вся жизнь Альфонса с момента коронации была такой — грязной, мерзкой, словно бы липкой, неправильной. До смерти Алесии это было, правда, не столь очевидно. Она при всех своих недостатках как-то продолжала оставаться необычайно чистой… Это, должно быть, было невероятно сложно — Ал уже после нескольких месяцев такой жизни чувствовал себя несколько потерянным и изменившимся, а мисс Хайнтс родилась в этом мире, выросла в такой обстановке и всё равно сумела сохранить эту свою необъяснимую чистоту…

— Нет, — вдруг задумчиво выдаёт Траонт. — Его Величество обязательно пойдёт войной на Ваше Величество, когда сам будет уже не способен удовлетворить женщину.