Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 147

— Это нечестно! — кричит, даже скорее визжит, девочка. — Я не собираюсь сидеть с ней! У меня есть куча других дел!

За окном светит солнце, довольно тускло, по-осеннему, но солнце, в любом случае, это лучше, чем тот ливень, который лил вчера половину дня. Наверное, на детской площадке сейчас полно луж, а дядя Джошуа снова заперся в своём гараже, и там он и будет торчать там весь день. Было бы неплохо зайти к нему, послушать, что он расскажет. Мистер Браун знает много историй. Из жизни, сказок, разных легенд… Ещё он неплохо сочиняет. Можно было бы взять с собой Ала, тот, конечно, не очень любит проводить время вместе с отцом, но ради неё он потерпит. Всегда терпел. Порой складывалось ощущение, что Альфонс просто вредничал, когда спорил с дядей Джошуа. Мария знает, что и она сама не самый послушный ребёнок. Прекрасно знает. Но… сидеть с Розой было скучно, она ничего не понимала в веселье, ничего не умела, кроме того, как ныть и жалобно смотреть своими глазищами. А ещё Роза была ябедой. И, к тому же, клеветницей. Она как-то раз рассказала про то, что Мария с Альфонсом подрались, и другу старшей девочки, в итоге, досталось. Дядя Джошуа целый час, наверное, ругал его, говорил о том, что с девочками драться нельзя и тому подобное. Неудивительно, что Ал потом неделю с ней не общался! Да ничего такого то и не произошло! Они даже подраться то и не успели. Просто решили пошутить, не смогли договориться друг с другом о том, как именно они хотят пошутить, поссорились и дулись друг на друга в разных углах комнаты. А если вспомнить все те случаи, когда Роза рассказывала о шалостях Марии матери, хотя и шалостей то таких не было?

Возможно, девочка любила бы младшую сестру гораздо больше, если бы та, хоть и не присоединялась к играм, но хотя бы просто молчала. Не ябедничала и уж точно не клеветала.

Женщина сердито смотрит на дочь, видимо, хочет даже что-то сказать, но ребёнок не слушает, не хочет слушать. Белокурая, как и мать, девочка обижена на неё, та совсем не понимала её, заставляла делать то, чего ребёнку совсем не хотелось. Женщина смотрит сердито, она не понимает реакции дочери, не понимает той агрессии, что она проявляет к ней. Чёрные глаза ребёнка смотрят обиженно, потом она соскакивает с дивана, на котором сидела, и направляется к двери.

— Мария! — строго одёргивает её мать. — Разве настоящие леди ведут себя так? Невежливо уходить, когда с тобой ещё разговаривают!

Девочка поворачивается, она смотрит на женщину почти зло. Светлые волосы ребёнка растрёпанны, а сама Мария слишком обижена и рассержена, чтобы воспринимать то, что ей говорят. Она хочет пойти к Алу, к мистеру Брауну, возможно, даже к Лиаму или Крису, этим задавакам, с которыми иногда можно было весело провести время или, во всяком случае, которым можно было разбить нос, но уж точно не хочет сидеть с Розой, которая снова умудрилась заболеть. И если бы ещё что-то серьёзное! Просто утром у девочки был замечен насморк и кашель — ничего страшного. Марию даже в школу отправляли, когда у неё было подобное, а Розе, мало того, что всё разрешали, так ещё и приставляли персональную сиделку!

— У неё просто простуда! — почти кричит Мария. — Ты оставляла меня одну дома в её возрасте, когда я болела!

Кассандра Фаррел делает шаг к двери, преграждая дочери путь на улицу. Женщина кажется уставшей. Споры со старшей дочерью утомляли её, лишали её сил. Мария росла активным, слишком активным, ребёнком, за которым постоянно следовало следить, на которого ни в чём нельзя было положиться. Она бегала, наверное, по всему городу, общалась со всеми, даже дралась — Кассандра в её возрасте была примерным ребёнком, почти такой же, какой была и Роза сейчас.

Мария не умела себя вести — в гостях она могла порой упрекнуть хозяев в том, что приготовленное ими блюдо не слишком вкусное, вообще, прийти в растрёпанном виде, дома её было за уши не оттянуть от книг и ноутбука, да, вдобавок ко всему этому, она позволяла себе по полдня торчать в гараже мистера Брауна. Их сосед, Джошуа, кажется не возражал. Он, вообще, принял Марию как родного ребёнка. Он не был против того, что она общалась с его сыном, Алом, не был против того, что дети периодически ночевали друг у друга, постоянно ходили вместе…

Альфонс был хорошим мальчиком, добрым, готовым защитить даже если за эту защиту ему потом достанется от, так сказать, спасённой. Он был таким же светловолосым, таким же вечно растрёпанным, вечно поцарапанным, в синяках, в грязи… Кассандра не знала, что именно в этом ребёнке ей не нравилось. Сама она в детстве не имела друзей, быть может, потому, что у принцесс друзей нет, есть только слуги. Мария же легко находила общий язык со многими, и Ал был не исключением. В этом она походила на своего отца, самоуверенного, почти самодовольного, Теодора Траонта, умевшего, впрочем, иногда быть весьма обходительным и обаятельным, уж это принцесса Кесс знала на собственном опыте. Она даже была влюблена в него тогда. Тогда, когда они познакомились. Он был её дядей, но ему было всего на несколько лет больше, чем ей. Теодор был молод, тщеславен, самоуверен, имел неплохое чувство юмора… Наверное, это в нём ей нравилось больше всего. А ещё он был вспыльчив, очень вспыльчив, это качество их дочь тоже унаследовала от него, не умел терпеть, а некоторые его капризы противоречили его же собственным желаниям.

А Альфонс… Женщина не знала почти ничего, о чём бы она могла поговорить с этим мальчиком. Он был не тем, к кому она привыкла за годы жизни во дворце. Возможно, он больше напоминал какого-нибудь поварёнка или конюшонка, нежели благородного маленького лорда. Впрочем, и Мария на принцессу походила мало. То ли дело тихая, послушная Роза? Учтивая, вежливая, готовая уступать всем и во всём. Если отец, всё же, заставит её вернуться, Марии лучше и близко не подходить к сказочному миру. Вряд ли она сможет вписаться в него, в его обычаи и традиции.

— Мамочка, Мария, почему вы ругаетесь? — выглядывает из-за двери семилетняя девочка. — Что-то случилось?

Кассандра подходит к младшей дочери, чтобы что-то ей сказать, и слышит хлопок входной двери — Мария, всё же, убежала. Эта девчонка была слишком непоседливой. Из таких редко получаются хорошие леди, способные находиться в светском обществе. А что ещё может женщина? В мире, где она родилась, больше ничего не было. Приёмы, балы, иногда — маскарады, всё это было достаточно весело, но, всё же, утомляло. Ещё были турниры, рыцарские турниры, где иногда происходило что-то новое…

На Земле, этой странной планете, женщины работали, работали на самых разных работах… Кассандре было чуждо это. В её мире всё было иначе. В мире, откуда она сбежала, потому что этот мир трещал по швам, расползался. В мире, которого скоро, скорее всего, не будет.

— Мария… — охает женщина и тут же с горечью восклицает, — Ну что за девчонка?!

Роза стоит рядом и испуганно, как и всегда, смотрит на мать. Страх, пожалуй, был частью её самой. Она постоянно всего боялась. Не то что её старшая сестра, удержать которую на месте дольше, чем на несколько секунд, было невозможно. Кассандра сама была такой когда-то. Впрочем, если не лукавить, она до сих пор такой и оставалась. Выросшая в почти тепличных условиях, как говорили здесь, на Земле, она была плохо приспособлена к жизни.

Девушка с шумом плюхается на диван, как только заканчивает работу. Мердоф от неожиданности вздрагивает — она приземлилась слишком близко от него. Мария суёт ему в руки листок бумаги, на котором корявым почерком написаны около двух десятков вопросов. Прочтя их, с трудом разобрав некоторые слова, Айстеч вздрагивает снова — на некоторые из них он ответить не в состоянии.

Корявый почерк… Хм… А ведь все жаловались на то, что у него, Мердофа Айстеча, почерк некрасивый и непонятный. Мария писала куда хуже. Совсем мелкие буквы на этом листочке, который она ему протянула, чередовались с очень крупными, некоторые слова были перечёркнуты, некоторые буквы были переправлены на другие, отчего читать становилось ещё труднее… Переведя взгляд на руки принцессы, парень отметил, что тыльная часть правой руки имеет тёмно-синий цвет чернил, которыми девушка писала эту записку. Сама Мария казалась несколько уставшей и взволнованной одновременно.