Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 144

О боже! Об этих ужасных днях ей даже вспоминать не хотелось! Да это и монастырём-то особенно называть не хотелось, секта какая-то. И сёстры эти, так называемые, они же даже не говорили, это было слишком странно и, нужно сказать, весьма пугающе. Интересно, а все те сказки, которые рассказывал Джон про этот монастырь, действительно, имеют под собой, так сказать, почву? Или это просто страшилки?

— Какие игры существуют на Земле? — спрашивает вдруг Хоффман. — Мне надоело тут валяться! Нужно хоть как-то поразвлечься!

В данном состоянии он больше похож на капризного ребёнка, нежели на себя, во всяком случае, на того «себя», каким его привыкла видеть Мария. Быть может, его так изменил тот припадок, который с ним случился в его старом доме. Это, действительно, был его старый дом, девушка поинтересовалась у многих его слуг, а так же у жителей того городка. Какая-то старуха ещё сказала, что в том доме были заперты двое детей, мальчик и девочка, что дети жили там, и что девочка постоянно плакала… Как её звали эта старуха не помнила. А когда Мердоф помог графу прийти в дом, где они находились сейчас, и Хоффман заснул ненадолго, он в бреду шептал имя «Мари», сначала Мария даже думала, что он зовёт её, и сильно удивилась этому, но потом поняла, что это не так.

Мари… Наверное, так звали ту девочку, его сестру. Он грустил о ней, тяжело переживал её гибель. Это его горе было укором для Марии, которая слишком быстро позабыла про Розу; быть может, сказывалась перемена обстановки или то, что она мало любила свою младшую сестру. Хоффман любил ту девочку, любил куда больше, чем принцесса любила Розу, наверное, можно было даже позавидовать его сестре.

— Ну… Шахматы и шашки, как я понимаю, у вас есть, — бормочет девушка. — Не знаю, есть одна глупая игра, не знаю, как вы там наши игры называете — магловские, мидгардские или прочее, в общем, игроки друг друга спрашивают: «Правда или вызов», выбирают, собственно, правду или вызов, а тот, кто спросил, должен придумать вопрос или какое-нибудь пустяковое действие, вроде «зайди в ванную комнату и крикни что-нибудь перед зеркалом». И никто, как всегда, не понял, что я объяснила, да? Вроде я так с друзьями играла, если ничего не путаю.

Граф усмехается, по его довольному виду можно понять, что идея ему понравилась, даже очень. Бывшая принцесса рада этому, в конце концов, играть в эту игру с Алом было весело, хоть он порой и жульничал, пытаясь скрыться в ванной или на кухне, если вызов, брошенный ему Марией его не слишком устраивал. Наверное, у этой игры были ещё какие-то правила, бывшая принцесса их в любом случае не знала, с Альфонсом она играла именно так, и она не могла даже предположить, что что-то может быть по-другому. Да и зачем это было нужно?

Мердоф, кажется, тоже заинтересовался. Видимо, и ему было, в общем-то, скучно проигрывать партию за партией в шахматы. Куда интереснее было бы заняться чем-нибудь другим, и игра, предложенная принцессой, как раз попадала под категорию «другое».

— Что же… Думаю, это как раз то, что нужно! — смеётся Хоффман. — Садитесь к нам, Мария.

Девушка сию минуту оказывается на диване, рядом с графом. В библиотеке было тепло и наполовину темно — свет был только от пяти светильников, окружавших стол и диваны, по правде говоря, можно было зажечь ещё и те лампы, что были размешены вдоль стен комнаты, но этого совсем не хотелось, тёмно-бардовый диван был мягким и удобным, а ещё на него можно было забраться с ногами, следовало только снять туфли, что, впрочем, Мария и сделала. Хозяин дома гостеприимен, он разрешает ей это, даже предлагает отведать тех фруктов, что лежат на блюде, стоящем на столе. Мердоф почти сразу же бросается за пледом, и вот, плед накрывает плечи бывшей принцессы. В этом помещении ей тепло, ей удобно, ей хорошо…

— Я первый начну, можно? — спрашивает Айстеч, Хоффман кивает, и парень сразу же продолжает. — Правду или вызов, Мария?

Девушка усмехается, когда слышит этот вопрос. Шкурка от апельсина летит на тарелку, воспитание, хоть какое-то, не позволяет ей швырнуть это на пол, как она сделала бы дома. Мама бы, конечно, отругала бы её за это. Но что — мама? Она видела её раза два-три в месяц. Ну поворчала бы, как и всегда, поохала бы, не пропуская возможности возмутиться поведением старшей дочери, которое было совсем неподобающим поведением для «леди». Леди… Какая из Марии, к чёрту, леди? Девушка горько усмехается. Об этом нужно было думать раньше, до того, как отпускать дочь одну гулять на детской площадке. Сколько девочке было лет, когда её впервые отпустили гулять одну? Четыре года? Три? Это было ещё до рождения Розы, это Мария помнила точно. А «леди» во дворе не место, им место дома, за вышивкой и фортепиано, за стихами и платьями. Но никак не во дворе, среди смеющихся и злых мальчишек. А Мария росла среди них. Она лазала по деревьям вместе с ними, так же дралась, так же приходила домой в ссадинах, синяках, в порванных брюках или шортах, вечно злая, вечно готовая кусить, расцарапать, ударить обидчика, вечно готовая на шалости. Она дружила с многими, Ал был ей братом, дядя Джошуа — отцом. Она пропадала целыми днями в его мастерской, вечно была измазана в саже, в земле, в глине. Какая из Марии, к чёрту, леди?! Порой Кассандре Фаррел говорили, что у неё растёт прелестный мальчик, та всегда так обижалась на это… Леди была Роза, тихая болезненная мамина девочка, которую даже нельзя было отпустить одну, но никак не она.

Апельсины в этом сказочном мире неплохие: сочные, сладкие, бывшая принцесса даже рада, что она решила попробовать фрукты, предложенные графом. Это было вкусно. Наверное, стоило поблагодарить Хоффмана. Он был добр к ней, хотя мог бы вести себя совсем по-другому, девушка была уверена в этом больше, чем когда-либо была в чём-то уверена. Он был силён, не физически, в нём было что-то другое, что-то, что заставляло людей тянуться к нему и бояться его одновременно. То же самое, что было у леди Джулии, почти то же, что было у Теодора Траонта, у настоящего отца девушки, почти то же, что было присуще той девушке, переспавшей с Алом, Алесии. Что-то в этих людях внушало опасение, страх, но противиться им было невозможно. Быть может, дело было в воспитании, которое они получили, быть может, дело было в обстоятельствах, через которые им пришлось пройти. Мария не знала. Да и не особенно хотела знать.

— Пожалуй, я выберу правду, — произносит принцесса после минутного раздумья. — Задавай вопрос, Мердоф!

Парень улыбается немного зажато, будто стесняясь, кажется, вопрос он уже давно придумал, правда, не предоставлялось случая задать этот вопрос ранее. Девушке даже становится интересно, что же за вопрос так волнует Айстеча, что не даёт ему покоя, она даже не замечает, что Хоффман едва видно усмехается и залпом осушает свой бокал с вином, которое ему доктор прописал пить в течение дня небольшими глотками, аргументируя это тем, что в больших количествах этот напиток будет опасен для ослабленной нервной системы его богатого клиента.

Возможно, граф уже давно ждал этого момента, Мердоф следил за каждым его движением и просто не дал бы ему ослушаться указаний врача. Пожалуй, парень беспокоился о его здоровье даже больше, чем о собственном. Мужчина, увидев, что этот его жест остался незамеченным, всё внимание Айстеча приковано к Марии, только к ней, хватает со стола плитку шоколада и кладёт себе в рот.

— Где тебе больше нравится — здесь или на Земле? — спрашивает Мердоф. — Я хочу сказать, что…

Принцесса пожимает плечами. Трудный вопрос для неё. Земля — её Родина, там всё знакомо ей, всё дорого ей, и, хоть может быть, трава и деревья здесь точно такие же, как и там, на Земле это всё кажется другим, более близким, что ли. Этот мир — чужой ей, что бы здесь не происходило. Здесь, возможно, и интересней, и лучше, и тоже есть друзья, но… Это всё не то. Мария всё на свете отдала бы, чтобы снова оказаться там, на Земле, с Розой, с мамой и, главное, с Алом. До прихода Седрика всё было скучно, до невозможности скучно, но она хотела бы всё вернуть. Просто вернуться туда.