Винтовая лестница - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 27

Искры станут кружиться в дыму,

Я умчусь с огневыми кругами

И настигну тебя в терему.

"Постигать огневую игру" небес мы только-только начинаем. Я не уверен, что, говоря о Прекрасной Даме, Блок вполне осознанно видел при этом очертания созвездия Девы, но на уровне звездного архетипа именно так называет он свою Даму:

Вслед за льдиной синею

В полдень я вплыву.

Деву в снежном инее

Встречу наяву. Белая

Ты, в глубинах несмутима,

В жизни строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

Здесь очень интересен тройной круг звездного посвящения в рыцари. Огонь видимых созвездий, "зорь" меркнет ради незримого белого огня Купины. Но "Купина неопалимая" - это опять же весьма чтимый образ Девы Богородицы, который так и назывался. Купина - огненная звездная купель, в которой можно принять новое крещение белым огнем. Вспомним здесь молочный котел Ивана - жениха Зари-Заряницы. А у Блока:

Блекнут ланиты у дев златокудрых,

Зори не вечны, как сны.

Тайны венчают смиренных и мудрых

Белым огнем Купины.

Образ Девы с детства был близок Блоку. Это вовсе не отвлеченный символ, как толкуют учебники, а совершенно отчетливый небесный лик, который видел поэт ещё ребенком, когда выходил под утро в луг:

Любил я нежные слова,

Искал таинственных соцветий.

И, прозревающий едва,

Еще шумел, как в играх дети.

Но, выходя под утро в луг,

Твердя невнятные напевы,

Я знал Тебя, мой верный друг,

Тебя, Хранительница Дева.

Рядом на том же весеннем небе созвездие Волосы Вероники. Это образ спящей царевны с рассыпанными золотыми кудрями. Такой видит её художник В. Васнецов в хрустальном гробу. Так видит её и Блок в хрустальном гробе небесной тверди:

Вот он - ряд гробовых ступеней,

И меж нас - никого. Мы вдвоем.

Спи ты, нежная спутница дней,

Залитых небывалым лучом.

Ты покоишься в белом гробу,

Ты с улыбкой зовешь: не буди.

Золотистые пряди на лбу,

Золотой образок на груди.

Я отпраздновал светлую смерть,

Прикоснувшись к руке восковой,

Остальное - бездонная твердь

Схоронила во мгле голубой.

Я думаю, что отношение к небу как к величайшей тайне не следует считать данью тем или иным временам. Восторг перед видимым и невидимым мирозданием вечен. Он вспыхивает, как огнь, от соприкосновения очей с небом тысячелетней давности.

Золотой меч

Ели бы существовало волшебное зеркало, в которое можно смотреться, одновременно творя свой лик, мы увидели бы в нем звездное небо.

Сегодня мы знаем, что вся вселенная пронизана волнами гармонических соответствий между макро - и микромиром, между человеком и космосом. "Строение физического мира неотделимо от обитателей, наблюдающих его, в самом фундаментальном смысле... Существует некий принцип, осуществляющий невероятно тонкую подстройку Вселенной. Но это не физический, а антропный принцип", - пишет космолог П. Девис в книге "Случайная вселенная".

Вот как ощущает эту "невероятно тонкую космическую подстройку" Александр Блок:

"На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества... катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир". В "подстройке" человека и космоса поэт не просто настройщик рояля, а композитор, музыкант-вот что до сих пор ещё не осознано в должной мере. "Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно... Но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и Звуки, потому что он - сын гармонии, Поэт... Хаос есть первобытное, стихийное, безначальное; космос - устроенная гармония...

Поэт - сын гармонии. Три дела возложены на него: во-первых освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию; в третьих - внести эту гармонию во внешний мир".

Внести гармонию во внешний мир - значит сотворить новый космос, ибо космос, по Блоку, - это и есть гармония.

Наша цивилизация и культура оказались слишком робки перед такими прозрениями. Блок, Белый, Хлебников несли нам космическую весть, но мы заткнули уши и зажмурили глаза. Ныне космос поэтов топят в литературоведческих терминах: символизм, футуризм, имажинизм, акмеизм какая бездна за всеми этими "измами". Разве в них дело? Небо спустилось на землю и заговорило поэтическим голосом.

Теперь, на исходе XX столетия, космические прозрения поэтов облеклись в блестящие звездные латы современной космологии. Они надежно защищены формулами и числами от тупости, невежества и непонимания, но мне ближе та хрупкость и донкихотская уязвимость, даже незащищенность поэтического слова, с какой предстало оно перед читателями тогда, в космической наготе и невинности, как Адам и Ева перед богом до первого прегрешения.

Когда в нашей печати наконец-то с двадцатилетним опозданием появились снимки радужной ауры излучений вокруг тела, я понял, что означает древняя фраза: "одеялся светом, яко ризою", понял, что парча и дорогие каменья лишь имитация этого космического одеяния. Вспомнил я и древнее предание о том, что Адам и Ева были в раю не просто наги, а в окружении ослепительного света, который потом угас, отчего и понадобилась одежда.

Академик В. П. Казначеев так пишет о сиянии, исходящем от "живого вещества": "Диапазон сверхслабого излучения живых организмов лежит на границе между инфракрасной и ультрафиолетовой областью" (Казначеев В. П. Учение о биосфере. М., 1985).

Как раз у этой границы наше земное зрение отказывает, зато поэтическое космическое око видело это излучение всегда.

Об этом опять же поведал А. Блок:

"Миры, предстоящие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне проще всего назвать пурпурно-лиловым (хотя это название, может быть, не вполне точно). Золотой меч, пронизывающий пурпур лиловых миров, разгорается ослепительно - и пронзает сердце. Уже начинает сквозить лицо среди небесных роз... некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного луча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь сорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение всех этих цветов у Врубеля...). Золотой луч погас, лиловые миры хлынули в сердце. Океан - мое сердце".