Агент полковника Артамонова
(Роман) - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 47

По первоначальному замыслу было допросить и запереть его в подвале до прихода русской армии, но подвал на двоих не рассчитан, двое найдут, как освободиться. Не случайно одна голова — хорошо, две — лучше.

В каморке лазутчики решали задачу, как и куда спровадить непредусмотренного турка. А второй — тоже офицер и тоже капитан инженерных войск. От второго капитана нужно было избавиться в крайнем случае с помощью ножа.

Выход нашла Жанна. Примерно через час она вошла в каморку, тихо спросила:

— Вы еще не спите?

— Ждем сигнала.

— А они спят. Я им снотворного подсыпала.

— Спящих не допросишь, — сказал Константин. — Если бы можно было их вывезти, скажем, за город, в Брестовец. Это полчаса езды на Ловчу. Насколько я понимаю, у твоего отца, Дмитрий, там склад табака-сырца.

— Ночью, уважаемый Хаджи-Вали, кругом посты. А вот с восходом солнца пост на Зеленые Горы снимают.

Еще по экспедиции шестилетней давности Константину было известно, что селение Брестовец сразу же за Зелеными Горами — это два холма, откуда с южной стороны хорошо просматривается город. Было опасение, что там уже закрепились войска, не исключено, что стоит по крайней мере батарея. Значит, в Брестовце полно военных.

Хозяин явочной квартиры камнетес Кирилл Новов может не согласиться оставить у себя пленников. В случае провала операции турки хозяина повесят. А у него малолетние внуки, турки и внуков не пощадят.

Время близилось к полуночи. На звездном небе — ни облачка. От домика муллы до старого болгарского кладбища — полверсты, а дальше через кладбище по мало приметному проселку есть выезд на селение Кришин, от Кришина до Брестовца — не более двух верст.

— Я иду за подводой, — сказал студент, — погрузим их в ящики из-под табака.

Пленников связали так, что они могли передвигаться своими ногами, на головы им натянули мешки.

На подводе оказалось четыре ящика: всегда меньше четырех не грузили, ведь товар легкий.

— Два с табаком. На всякий случай, — объяснил студент. Он был за хозяина и возницу.

Константин сопровождал груз в качестве подсобного рабочего. Дорогу лошади знали: отсюда прямиком возили ароматный сырец на табачную фабрику.

Жанна исчезла в ту же ночь. Неделю спустя «старуху с внучонком» встречали в Систово.

Не задержались в Брестовце и турецкие офицеры. Их перевозили болгары в катафалке в узких и тесных гробах. Катафалк сопровождали двое в черных одеждах монахов — Адам Борташевич и Семен Разлуцкий.

Поздно вечером того же дня, дав офицерам отдышаться (раздеть их пришлось еще в домике муллы, да простит Аллах!), полковник Артамонов приступил к допросу. Участие в допросе принял начальник штаба Западного отряда. Этому отряду предстояло брать штурмом крепость Плевну.

Фаврикодорову приказано было остаться в Плевне, продолжая выполнять прежнее задание.

Через Борташевича и Разлуцкого он передал: южнее Плевны в селениях Сельви-Оглу и Жемасе накапливаются войска, но какие именно и под чьим командованием, предстояло уточнить.

— Я завтра же туда отправлюсь, — сказал Константин. — Наших болгарских друзей туда не пустят. Иванов уже делал попытку — повез табак в местную лавку, но подводу не пропустили. Могли и лошадей отобрать. Счастье его, что откупился. Так что я пойду под видом отставного солдата, торгующего сладостями.

Разлуцкий напомнил, что от Константина полковник ждет сведения о крепостях Шумла и Варна.

— А возвращаться приказано через Адрианополь. Оттуда наш агент — вы его знаете, он с нами встречался в экспедиции — переправит вас в Габрово.

Габрово! Сердце опытного лазутчика екнуло. Упоминание города, в котором он родился и вырос, оживили в памяти недавнее свидание с родными. Удастся с ними свидеться снова? Прощаясь, он запомнил просительный взгляд Марь-янки: возвращайся, но уже не один, а с дедом Иваном.

Дед Иван — это не просто солдат, это — свобода, которую навсегда принесет солдат России.

В этом ее любящем взгляде он ловил невысказанную словами просьбу матери: если встретишь Гочо, а ты его, быть может, встретишь, не убивай нашего мальчика! Для нее, для матери, которая потеряла сына не по своей вине, Гочо оставался все еще ее мальчиком. Хотя этого мальчика иначе как зверем нельзя было назвать.

Турецкие феодалы изобрели самую жестокую пытку для славянских народов: руками славянских детей истреблялся славянский народ. Пожалуй, никакое другое государство в мире до такой жестокости не додумалось. Жестокость стала характерной чертой турецкой знати.

Константину Фаврикодорову больно было осознавать, что и в нем течет турецкая кровь. Значит, и на нем в некоторой мере лежит вина за содеянное янычарами.

Не однажды он себя спрашивал: а что, если еще доведется встретиться с Гочо, как он, его родной отец, поступит? Дрогнет ли рука? Еще недавно, может, и не дрогнула бы, но после недавней встречи с Марьянкой, уловив ее умоляющий взгляд — она только раз за все минуты короткой встречи произнесла и то шепотом слово «Гочо»… Она просила пощадить его. А если придется убивать его, то пусть убьет кто-то другой. Не обагрит он свои руки кровью сына.

А трезвая мысль: какой он сын? — настраивала на отторжение отцовского чувства: «Гочо не мой сын, у меня есть другие сыновья, рожденные Марьянкой».

В Сельви-Оглу полковник Артамонов послал другого лазутчика. Тот установил, что турецкие войска сосредоточиваются на обширной местности в готовности выдвинуться в нужном направлении — с целью отсечь передовые русские части от их тылов.

Через своих лазутчиков турецкое командование знало состав и численность русских отрядов, обеспечение их продовольствием и боеприпасами.

Полковник Артамонов несколько раз обращался к начальнику штаба Дунайской армии генерал-адъютанту Непокойчицому, тот отвечал начальнику разведки стандартными фразами:

— Вы, полковник, преувеличиваете опасность. Даже если турки и что-то знают, что мы держим в тайне, все равно наше победное шествие не остановят. Мы победим.

— Но какой ценой?

— Россия, слава Богу, людскими ресурсами неисчерпаема, — отвечал генерал, как будто речь шла о чем-то незначительном, что на ход и исход войны не повлияет.

В докладной записке главнокомандующему начальник разведотдела сообщал о том, что, согласно донесениям лазутчиков, в рядах Дунайской армии действует, помимо турецкой, агентура Англии, Франции и Германии. Наибольшую активность проявляет английская разведка.

Будучи в городе Шумла, Константин Фаврикодоров под видом торговца сладостями посетил ипподром. Там у него была намечена встреча с жокеем Захарием Носковым, когда-то в Габрово учившим его верховой езде.

Захарий, несмотря на пожилой возраст, оставался худощавым, подтянутым, легким в движениях. Годы, казалось, его не старили. Обремененный большой семьей, он согласился работать на русскую разведку, только быстрее бы Россия освободила Болгарию от ненавистных турок.

Фаврикодорову он несказанно обрадовался.

— Хаджи-Вали! Друг! Сколько лет, сколько зим! — восторгаясь встречей, затащил торговца сладостями в раздевалку. Оставшись с глазу на глаз, шепотом произнес:

— Передай туда, в школе, что напротив базара англичане готовят лазутчиков для засылки в тыл русской армии.

— И как много?

— Первую группу в двадцать человек уже заслали.

— Куда именно?

— В ополчение. Все они болгары, но есть среди них и македонцы. Пока я запомнил одного: у него заячья губа и нет правого уха. А роста он — твоего. Отлично владеет ножом. Нож всегда при нем. Висит на цепи в виде креста.

— На чем специализируются?

— На убийстве командиров, главным образом русских офицеров.

В Шумле Константину нельзя было долго задерживаться, но предстояло осмотреть окрестности города: что изменилось здесь за шесть лет?

А изменилось многое. Спасибо Захарию, дал во временное пользование дрожки. На них лазутчик с неизменным зеленым ящиком со сладостями и объехал окрестности. Здесь он увидел инженерные сооружения, на которых под надзором турецких полицейских трудились сотни болгар. Работами руководили англичане.