Логические трактаты - Боэций Аниций Манлий Торкват Северин "Боэций" - Страница 6

Так что, всякое слово, являющееся именем, будет ограничиваться этим определением, и во всех тех случаях, в которых это определение будет подходить, у меня не будет сомнений, что я имею дело с именем. Также следует сказать, что в делении род целое, а в определении - часть, и определение образуется так: все части как бы образуют целое, деление же происходит так: целое как бы распадается на части, и деление рода подобно делению целого, определение же - составлению целого. Действительно, при делении рода род "живое существо" целиком относится к человеку, так как включает в себя человека, а в определении род является частью, так как в виде род образует композит вместе с другими дифференциями, например, когда я говорю: "из живых существ одни суть разумные, другие - неразумные" и "из разумных существ одни суть смертные, другие - бессмертные", то "живое существо" целиком относится к "разумному", "разумное" к "смертному", и все это - к человеку. Но если я стану давать определение, то скажу: "Человек есть смертное разумное живое существо". Эти три элемента соединились в одного человека, поскольку и род, и дифференция оказываются его частью.

Значит, при делении род - целое, вид - часть, точно также отличительные признаки - целое, а то, на что они делятся, - части. Но об этом достаточно.

Теперь мы скажем о том делении, которое состоит в делении целого на части. Действительно, оно следует за делением рода на виды. То, что мы называем целым, мы обозначаем не однозначно: ведь целое - это и то, что непрерывно как тело или линия, либо что-либо подобное; также мы называем целым и то, что не является непрерывным, как, например, целое стадо, или весь народ, или целое войско; далее, целым мы называем общее понятие, например "человек" или "лошадь", так как они являются целым для своих частей, т.е. людей или лошадей, почему мы и называем отдельного человека частным. Говорят также, что целое состоит из некоторых добродетелей, подобно тому, как у души одна способность к размышлению, другая - к чувственному восприятию, а третья - к росту. Стало быть, когда мы говорим о делении, вот столькими способами следует осуществлять его, и прежде всего, если целое непрерывно, то делить следует на те части, из которых, как представляется, целое состоит, а иначе деления не получится. Ведь тело человека можно было бы разделить на его собственные части: на голову, руки, грудь, ноги, и если бы деление продолжалось сообразно собственным частям тела, то оно было бы правильным. Если состав сложен, то сложно и деление, например: животное делится на части, которые имеют подобные себе части, - на мясо, кости и т. д., и опять же на такие, которые не имеют подобных себе частей - руки, ноги и т. д. Таким же способом делится и корабль, и дом. Книга же разлагается на строки, а те - на слова, слова - на слоги, слоги - на буквы. Таким образом, получается, что слоги и буквы, слова и строки, которые суть части некоторой целой книги, рассмотренные в другом аспекте, являются не частями целого, а частями частей. Однако не следует все рассматривать так, как если бы оно делилось в действительности, но так, как мы делим в душе или мысли, например, вино, смешанное с водой, мы разливаем по разным кувшинам как вино, примешанное к воде, и такое деление происходит в действительности, но если мы делим на воду и вино, из которых смесь состоит, то такое деление производится в мысли, ведь такую смесь невозможно разделить в действительности. К делению целого относится также и деление на материю и форму. Действительно, одно дело сказать, что статуя состоит из своих частей, другое дело - что из материи и формы, т. е. меди и вида.

Подобным же образом следует делить как все то целое, которое не является непрерывным, так и то целое, которое является общим понятием, например: "одни из людей находятся в Европе, другие - в Азии, третьи - в Африке". Деление же целого, которое состоит из добродетелей, следует производить таким образом: "одна часть души присуща только растениям, другая - животным", и "у той части души, которая присуща животным, одна часть - разумная, другая - чувствующая", и так можно дальше делить согласно другим дифференциям. Но душа для них не род, ведь они части души, но части не количественные, а такие, как некая способность и добродетель. Ведь сущность души складывается из этих способностей. Поэтому-то и выходит так, что такое деление имеет некое подобие как с делением рода, так и с делением целого. Действительно, то, что какой бы ни была часть этого деления, за ней следует предикация души, относится к делению рода, чей вид, где бы он ни был, сразу же следует за самим родом. А то, что не всякая душа состоит из всех частей, но одни души из одних, другие - из других, следует отнести к природе целого.

Итак, остается рассмотреть, как осуществляется деление слов в отношении значений. А происходит деление слова тремя способами. Действительно, в отношении значений слова делятся на омонимы, или неоднозначные, иначе говоря, одно слово обозначает несколько вещей, например "пес", и опять-таки одно высказывание может иметь несколько значений, например "dico Graecos vicisse Troianos" [7].

Далее, деление происходит по способу обозначения: в этом случае речь идет не о том, что обозначается многое, а о том, что обозначается [одно, но] в разных отношениях. Например, когда мы произносим слово "неопределенный", то слово это обозначает одну вещь, границы которой невозможно найти, но имеем в виду при этом неопределенность либо в отношении величины, либо в отношении количества, либо в отношении вида. В отношении величины неопределенен, например, космос, ведь мы говорим, что он неопределенный по размеру. В отношении количества неопределенно деление тел, так как обозначаем тем самым неопределенное число делений. И наконец, неопределенными по виду являются, например, бесконечные фигуры, так как вид этих фигур не определен. Также мы называем что-либо неопределенным в отношении времени, например, мы говорим о бесконечности космоса, границы которого во времени нельзя обнаружить. Таким же образом мы называем бесконечным Бога, границы высшей жизни которого нельзя обнаружить во времени. Таким образом, слово "бесконечное" само по себе обозначает не многое, но предполагает много способов говорить о единичном, хотя само обозначает нечто одно.

Следующий способ деления производится в порядке определения. Действительно, всякий раз как какое-либо слово произносится без определения, в уме возникает сомнение: допустим, есть слово "человек", и оно имеет много значений, тогда, не будучи ограниченным никаким определением, оно будет увлекать разум слушающего в разные стороны и приведет к заблуждению. В самом деле, что может понять слушатель, если говорящий говорит о том, что не ограничено никаким определением? Ничего, разве только если кто-то, высказываясь, определит так: "Всякий человек ходит" или хотя бы так: "Какой-либо человек ходит", и обозначит его именем, если оно есть, то ум слушателя будет лишен основания для разумного понимания. Есть и другие ограничения, например, если кто-то говорит: "Пусть он даст мне!" - то никто не поймет, сколько и чего он должен дать, если к этому не добавится понимание и верный способ ограничения. Или еще пример: если кто-то скажет: "Идите ко мне!" - то без определения не понять, куда и когда они должны прийти.

Так вот, все то, что двусмысленно, вызывает сомнение, однако не все то, что вызывает сомнение, двусмысленно. Действительно, все то, что сказано выше, хотя и вызывает сомнение, однако не является двусмысленным. В случае двусмысленности и один, и другой слушатель разумно полагают, что сам-де он понял правильно. Например, когда говорят: "Audio Graecos vicisse Troianos", один может понять, что греки победили троянцев, другой - что троянцы победили греков, и, как мы сказали выше, каждый понимает или одно, или другое. Но когда говорю: "Дай мне", никакой слушатель не понимает на основании этой речи, что же он должен дать. Однако то, что я не сказал, он скорее поймет, догадавшись, нежели на каком-то разумном основании ясно увидит то, что я не выразил отчетливо.