В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - Разеев Данил Николаевич - Страница 24

Было бы неверным полагать, что познание вообще основано только на наполнении пустых интенций соответствующими созерцаниями. Это утверждение можно развернуть в двух аспектах.

Первый аспект касается того, что сами пустые интенции являются в некотором смысле познанием,[228] поскольку уже подразумевают некоторую предметность, пусть и в ее неопределенности или, говоря словами Гуссерля, в «горизонте неопределенной определенности».[229] Так, каждое актуальное восприятие окружено горизонтом пустых представлений, которые еще не получили своего наполнения. Например, мой акт восприятия этого дома содержит не только актуальное созерцание какой — то конкретно видимой мною его стороны, но также и другие его стороны, которые я в данный момент не вижу; эти стороны не просто отсутствуют для меня: они тоже подразумеваются, но как раз в пустых интенциях. Если бы они действительно не подразумевались мною вообще, тогда невозможно было бы отличить восприятие дома от восприятия отображения этого дома (например, на картине).[230] Эти сопутствующие актуальному восприятию пустые интенции мотивируют познающее сознание к собственному наполнению. Они как бы предопределяют сознание и выступают в качестве познания, но в том смысле, что они мотивируют сознание к познанию, поэтому их можно назвать мотивирующим познанием.

Второй аспект касается того факта, что пустые интенции, сопровождающие актуальный акт восприятия, не всегда получают свое созерцательное подтверждение, т. е. не всегда мы имеем дело с синтезом идентификации полагаемого предметного с соответствующим ему созерцанием. Наполнение созерцанием интендированного предметного отчасти его подтверждает, отчасти же ему противоречит;^[231] то, что было названо «наполнением», есть нечто большее, чем процесс чистого наполнения, т. е. полного соответствия или полного несоответствия созерцаемого с подразумеваемым. Скорее, это процесс «наполнения» и одновременно «расстраивания». Созерцание как подтверждение пустой интенции точнее определяет подразумеваемое.[232] Такое определение не должно быть только позитивным, оно может быть и негативным. Так, если одна из пустых интенций, сопровождающих мой актуальный акт восприятия, не подтверждается, то, тем не менее, благодаря этому неподтверждению («расстраиванию») подразумеваемая предметность все же получает большую определенность (чем прежде), правда, негативную. Поэтому и акты несоответствия подразумеваемого с созерцаемым могут быть названы познанием, но познанием негативным.

Как бы то ни было, стоит все же учитывать, что как мотивирующее, так и негативное познание не есть познание в строгом смысле. Это акты, сопутствующие познанию, но не исчерпывающие его. Познание в строгом смысле — это идеал познания, или идея познания, сущностным определением которой выступает совершенное совпадение подразумеваемого с соответствующим ему актом созерцательного наполнения. Только объективирующие акты, соответствующие этому идеалу, являются актами познания в строгом смысле, или актами адекватной очевидности. Акты мотивирующего или негативного познания выступают в этом смысле актами не адекватной очевидности.

Итак, идеал познания (познание в строгом смысле) означает, что его непременным условием является приведение данного к очевидному, или, выражаясь более корректно, что его условием является очевидность как переживание самоданности вещи.[234] Однако эта самоданность не означает, что вещь изначально дана как она есть, т. е. изначально очевидна, поскольку такая очевидность сперва еще должна быть достигнута, и достигнута в объективирующих актах (актах познания), так, чтобы то, как вещь изначально только подразумевалась в пустых интенциях (интендировалась), получило свое созерцательное наполнение, стало очевидным; причем идеалом познания выступает такое приведение к очевидности, результатом которого является полное, или совершенное, совпадение подразумеваемого с созерцаемым, т. е. приведение к адекватной очевидности, при которой не остается таких интенций, которые были бы еще не наполнены, а приведенное к созерцанию полностью совпадает с изначально только мыслимым, т. е. дается теперь уже так, как оно и есть, соответственно: в модусе «это и есть оно само».

Гуссерль указывает на некую «идеальную границу», которой движимо сознание наполнения, идеальную границу, которая есть «цель абсолютного познания, цель адекватного самопредставления объекта познания».[235] Последнее представляет собой случай адекватной очевидности или «чистого» созерцания[236] в «строгом» смысле, по сравнению с которым очевидность, содержащая наряду с наполненными также и ненаполненные пустые интенции, есть очевидность неадекватная, или очевидность в «нестрогом» смысле.[237]

Прежде чем двигаться дальше, напомним, что феноменология является прежде всего трансцендентальной феноменологией. Что означает этот трансцендентальный статус феноменологии для рассматриваемой проблемы?

Прежде всего то, что феноменология не просто исследует и описывает данности чистого сознания, но и находится при этом в постоянной рефлексии относительно своих исследований и описаний, т. е. находится в непрерывной рефлексии относительно своего собственного метода,[238] применяемого ею для анализа данностей опыта. Эта постоянная рефлексия о методе означает, что феноменолог не только исследует сами данности сознания, раскрывающиеся ему в феноменологической установке, но и критически подходит к самому способу исследования и усмотрения этих данностей, критически подходит к самой феноменологической установке, не превращая последнюю в нечто «само собой разумеющееся». Именно эта критическая установка к самому феноменологическому подходу, называемая Гуссерлем «возвратной соотнесенностью феноменолога с самим собой», и проявляет трансцендентальный, характер феноменологии.

Феноменология спрашивает не только о самих вещах, которые могут стать данностью в феноменологической установке, но и о той степени, в какой сама эта феноменологическая установка способна привести нас к «самим вещам». Спрашивая о «самих вещах», феноменология спрашивает и о самой себе. Феноменология, стремящаяся к познанию «самих вещей», становится трансцендентальной феноменологией, когда ставит вопрос о пределах (условиях) собственного познания.

Очевидность как «цель абсолютного познания» в «Логических исследованиях» становится принципом очевидности в «Идеях I». Эта трансформация связана, на наш взгляд, с тем, что феноменология «Идей I» есть уже рефлексия феноменологии, рефлексия феноменологического метода как такового. Таким образом, очевидность становится не только коррелятом истины (как самоданности вещи), но также коррелятом метода (как постоянной соотнесенности феноменолога с проводимыми им редукциями). Очевидность приобретает характер регулятивной идеи.[239] Гуссерль формулирует эту регулятивность очевидности как «принцип всех принципов», который состоит в том, что всякое оригинально дающее созерцание, есть правомерный источник познания, что все, что нам оригинально предлагается в «интуиции» (так сказать, в жизненной действительности), необходимо просто принимать так, как оно себя дает, но только в тех границах, в которых оно себя здесь дает.[240]