В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - Разеев Данил Николаевич - Страница 17

Речь об интенциональных и неинтенциональных переживаниях наталкивается, на наш взгляд, на некоторые трудности, которые тоже требуют обсуждения. Прежде всего само выделение из переживаний особого их класса, а именно переживаний интенциональных, или, как предпочитает выражаться сам Гуссерль, класса «актов», в некотором роде также двусмысленно. Такое разделение может означать то, что интенциональные и неинтенциональные переживания суть лишь абстрактные моменты, которые можно выделить при анализе переживаний,[152] а именно так, что неинтенциональные переживания есть лишь основа, материал переживаний интенциональных, и, следовательно, выделение неинтенциональных переживаний есть лишь результат аналитической работы феноменолога, но это может означать также и то, что неинтенциональные переживания действительно «имеются», что есть особые переживания, которые вовсе не отмечены интенцией.[153] Как для первой, так и для второй интерпретации сам Гуссерль не предоставляет достаточных аргументов. Возможно, Гуссерль и не ставил вопрос таким образом.

Особенно нас интересует второй случай: сталкиваемся ли мы с такими переживаниями, которые связаны только с природой ощущения, которые не сопровождаются никаким подразумеванием предметного, т. е. никакой интеициональной деятельностью сознания? Данный вопрос указывает на границы самой феноменологии, поскольку если такие неинтенциональные переживания возможны, то как, с одной стороны, феноменология способна описать такие переживания, и, с другой стороны, какое статус таких описаний в самой феноменологии?

Итак, неинтенциональные переживания суть такие переживания, которые не сопровождаются интеициональной деятельностью сознания. Однако найти такие переживания в опыте представляется делом нелегким. Прежде всего поскольку само нахождение таких переживаний уже требует определенной рефлексии, направленной на такие переживания. Если само неинтенциональное переживание является лишь комплексом ощущений, реальной материей, то у такого переживания не может быть его интенционального коррелята, т. е. интеициональной материи. И для того, чтобы феноменологически описать такое переживание, необходимо направить рефлексию на неинтенциональное переживание. Возможно ли это? Обычно возможность таких неинтенциональных переживаний связывают с проявлением чувств или страстей, рефлексивный анализ которых и выявляет отсутствие в таких переживаниях интенционального коррелята. Так, говорят, например, о страхе, предметом которого не выступает никакая интенциональная материя, или о переполняющей нас радости, причину которой мы не в состоянии определить. Такого рода переживания обозначаются как беспредметные переживания (панический страх вообще, настроение вообще, радость или печаль непонятно от чего и т. д.).

Однако если это действительно так, если такие состояния не имеют ничего общего с интеициональной деятельностью сознания, тогда возникает вопрос о том, посредством чего происходит эта первичная дифференциация: каким образом неинтенциональные переживания все же классифицируются, каким образом реальная материя (комплексы ощущений) все же несет на себе ту определенность, которая, несмотря на отсутствие интенциональности, позволяет нам отличить радость от страха или печали. Откуда тогда возникает эта определенность неинтенциональных переживаний?

Речь о разделении переживаний на интенциональные и неинтенциональные и в особенности о статусе ощущения в феноменологии Гуссерля требует, на наш взгляд, отдельного исследования, однако показать некоторые проблемы, с которыми сталкивается феноменология на пути серьезного описания разделений такого рода, представляется нам небезынтересным для дальнейшего хода наших размышлений.

Безусловно, открытие интенциональной структуры сознания было важнейшим достижением феноменологии. Стоит вкратце напомнить, какую же, собственно, функцию выполняет так называемая интенциональность.[154] Первую функцию интенциональности Гуссерль обозначает как удержание единства сознания,⁴³ которое возможно благодаря тому, что интенциональность связывает воедино различные содержания сознания. Вторая ее функция заключается в том, что интенциональность в известном смысле конституирует предметы сознания. Это означает, что содержания сознания не просто уже имеются как данности, но только становятся данностями (предметами), и именно благодаря интенциональности. Это становление предметного, или, как говорит сам Гуссерль, «опредмечивание», касается как раз различия реального и интенционального содержаний.[155] Реальное содержание (ощущение) посредством интенциональности становится предметом.

Однако что же нового внесла феноменология в традиционную формулу «субъект — объект»? Действительно ли можно согласиться с тем, что «гуссерлевское понятие интенциональности преодолело еще задающее тон разделение на субъект и объект»?[156] Нельзя не присоединиться к мнению тех, кто утверждает, что феноменология дала трансцендентальный статус всему тому, что до нее считалось трансцендентным; и с этой фундаментальной поправкой сознание наконец — то обрело то, что так долго искало, — статус абсолютного сознания. Для феноменологии не существует не только бессознательного, но и самих пределов сознания; этот постулат сводит на нет вопрос о каком бы то ни было поту сознательном. Все, что есть, — по эту сторону сознания, поэтому целью феноменологии должно быть только нахождение того способа, с помощью которого данности сознания могут быть приведены к ясности и очевидности. Вместе с тем не впадает ли феноменология, постулирующая изначальную данность (нерефлектируемого) ощущения и конституирующую деятельность интенциональной структуры сознания, в противоречия, получая результатом своих анализов сознание, лишенное Я?

Дабы найти замену трансцендентальному субъекту, феноменология была вынуждена обнаружить ту структуру, которая удерживала бы единство сознания. Гуссерль называет эту безличную инстанцию «сознанием времени», принимая ее за «пра — структуру» всего сознания. Вместе с тем, здесь обнаруживается и решающее отличие понятия «интенциональность» у Гуссерля и его учителя Ф. Брентано.

Особую теорию времени Брентано, которую критикует Гуссерль в своих лекциях по феноменологии внутреннего сознания времени,[157]⁶ читатель вряд ли найдет среди корпуса опубликованных после смерти Брентано текстов. Поэтому если его теория времени и может быть реконструирована, то только на основе тех положений, которые Гуссерль критически разбирает в своих лекциях по времени.[158]

Так называемым временным объектом выступает такой предмет восприятия, который имеет временною длительность, например мелодия. Однако воспринимать мелодию означает воспринимать не один за другим звуки этой мелодии, но воспринимать каждый последующий звук, удерживая одновременно его связь с предыдущим.[159] Соответственно, вопрос о том, каким же образом звук, который уже прозвучал (и на смену которому пришел уже другой звук, который, в свою очередь, и является теперь настоящим, актуальным звуком), тем не менее остается настоящим (лучше сказать, со — настоящим, или co — временным) в сознании, есть вопрос о конституировании времени. Каким образом можно прояснить эту постоянную «оставаемость» в сознании уже прошедшего? К тому, как объясняет это Гуссерль (а именно с помощью введения понятия «ретенции»), мы обратимся позднее; сейчас же рассмотрим то, как Брентано истолковывал необходимость неустранимого удержания прошедшего с настоящим.