Проект Ворожея (СИ) - Чередий Галина - Страница 66

Он глянул в сторону дверей, будто боялся, что Влада может в любой момент вернуться.

– Само собой, рассказывать о том, что вы сейчас назвали странными фантазиями, вы не намерены? – усмехнулся, уже точно зная ответ.

– Естественно! И поверьте, у вас нет и никогда не будет полномочий заставить меня сделать это. Поэтому прошу, по-хорошему пока – уходите отсюда и не возвращайтесь. То, что вы мне тут показали, натуральный садизм, и вам стоило скорее уж в какой-нибудь тематический клуб наведаться, сейчас они расплодились, или там в местную психушку, да к черту за пазуху! Куда угодно, а не ко мне в галерею!

– Ладно, – я уже внутренне смирился с тем, что здесь ничего не узнаю. – Возможно, я и воспользуюсь вашим советом, господин Гомон. Но сами рисунки вам ничего не напоминают? Не знаю, как это называется… типа, стиль, почерк или как там у вас художников...

– У нас, художников, для такого, что вы показали, нет названия! – снова почти сорвался на визг он. – И рассматривать тщательней я отказываюсь, и вы меня не заставите. Всего хорошего, капитан Чудинов!

Гомон вылетел из зала, проорав по дороге: «Лидочка, проводи его!».

Когда я вернулся в машину, Влада сидела, задумчиво глядя перед собой, и на меня едва посмотрела.

– Зря потратили время? – тихо спросила она, когда я уселся.

– Ну почему же зря? Теперь у нас есть еще один желающий настрочить кляузу, так что день прошел не впустую. – Черт, даже сам не заметил, что, говоря это, вроде как объединяю Владу и себя в некую единую команду.

– Он просто отвратительный человек, – горько вздохнув, сказала она.

– Что, тоже кого-то убил или собирается? – я даже не язвил, просто спросил.

– Не физически, – помолчав, ответила женщина, одарив меня немного недоверчивым взглядом. – Он ненавидит их за то, что они красивые.

– Кого? – не понял я.

– Этих мальчиков и девочек. Своих моделей и натурщиков. Он ненавидит их за то, чего никогда не было у него – за внешнее совершенство. И поэтому отчаянно старается развратить, утопить в грязи их души, пока они молоды и доверчивы. Выворачивает их наизнанку, коверкает, уродует, выжигает, делая так, чтобы ничего кроме этой внешней оболочки у них и не оставалось. А когда и она начинает стареть, и совершенство разрушается, с упоением выбрасывает, чувствуя себя при этом хоть сколько-то лучше.

– К сожалению, за это его не посадишь. – И это правда. Я действительно сожалею, что не в моих силах прикрыть этот конкретный гадюшник, как и многие другие. – Эти девочки и мальчики сами к нему приходят. Хотят веселой жизни, роскоши, подарков, праздников и восхищения тем, что им за просто так досталось от природы. Никто насильно их тут не держит.

– Возможно, вы и правы. Но этот Гомон – все равно мерзкий тип, – мотнула Влада головой.

– Вот тут у меня никаких возражений! – усмехнулся я и завел машину. – Но он мне подкинул идейку, и сейчас мы ее поедем и проверим.

ГЛАВА 33

Выехав с парковки перед галереей, мы тут же встряли в пробку на центральном проспекте. М-дя, похоже, дорога займет приличное количество времени. Что же, я ведь всегда могу использовать его с пользой.

– Итак, госпожа экстрасенс, вы обещали ответить на все мои вопросы, – покосился я на ее профиль, отметив едва заметную горбинку носа, которая, однако, нисколько не портила Владу, а наоборот – придавала общее впечатление аристократичности, что ли. Любопытно, какая гремучая смесь кровей должна быть намешана в ней? Такой контраст между темными волосами и настолько светлой, явно от природы, а не только от отсутствия загара, кожей. Почти черные глаза, чуть ли не в пол лица, но при этом ни малейшего намека на кукольность или излишнюю мягкость. Губы не назовешь пухлыми, но когда она перестает их сжимать, наверняка о чем-то напряженно думая, становятся заметны их резковатые, очень красивые очертания.

Влада повернулась ко мне, ловя за пристальным рассматриванием, но я не тот парень, кто мог бы смутиться от такого. Однако все же перевожу взгляд на дорогу. И это потому, что я должен следить за движением, а не из-за того, что женщина ответила мне таким же прямым, изучающим взглядом.

– Не на все, – поправляет она меня. – Я обещала рассказать вам о своих способностях, но не более этого.

Ну надо же, как быстро портятся люди, пообщавшись в нашей среде. Уже так просто на откровения не раскрутишь. Ну-ну, посмотрим.

– То есть если я вас спрошу, скажем, какой у вас самый любимый цвет или что предпочитаете есть, вы будете хранить молчание? – усмехнулся я.

– А вы меня об этом спросите? – в тон мне ответила Влада.

– Нет, на это мне плевать, если честно, – отмахиваюсь я.

– А зря. Потому как мой любимый цвет, а точнее его отсутствие, имеет прямое отношение к тому, как я вижу окружающих, а значит, и к моим способностям.

– И как это понимать? – тут же напрягся я.

– Так и понимать. Люди, которые сами не совершили ничего дурного или кому так повезло не столкнуться с темнотой в других, для меня бесцветны. И я очень люблю смотреть на них. К сожалению, почему-то их становится все меньше. Даже среди детей они редкость.

– Ну, какая жизнь, такие и люди, – пробормотал я, переваривая инфу. – Ну, а мы все, лишенные бесцветной невинности, для вас сияем как радуга?

– Нет. Не так. Например, все те, по чьей вине кто-то умер, для меня имеют разные оттенки в красном спектре. – Надо же, как госпожа экстрасенс деликатно обошла слово «убийцы».

– Типа, краснокожие, как индейцы? – хмыкнул я.

– Типа, как я вижу сквозь дымку или цветное стекло, не знаю уж, как объяснить поточнее, – поправила меня Влада, отзеркаливая мою интонацию. – И это совсем не похоже на просто другой оттенок кожи. Вот, например, Сысоева была для меня какой-то буро-сизо-красной. Как плоть разлагающаяся. Отвратительно.

Влада передернулась и тяжело сглотнула, как человек, желающий прогнать подступившую дурноту. Наверное, это по-настоящему мерзко, если она так среагировала, особенно памятуя, что в морге оставалась невозмутимой, как статуя. У самого при мысли об этом в желудке на мгновение образовалась какая-то тошнотворная невесомость. Естественно, меня так и подмывало спросить, какого же оттенка красного для нее я, но пока сдержался. Еще узнаю.

– Как понимаю, красный и любые его вариации не входит в число ваших любимых цветов? – уточнил, думая, как построить разговор дальше. Вызывать гадкие ассоциации и воспоминания у Влады мне не особо хотелось. Кто бы еще сказал почему.

– Нет. Видеть его постоянно очень утомляет, – она улыбнулась, как будто извиняясь, и в этот момент показалась мне совершенно беззащитной и бесконечно усталой.

– Неужели вокруг нас ходит столько убийц? – недоверчиво хмыкнул я.

– Ну… полноценных убийц, – она искоса глянула на меня и поспешила пояснить: – тех, кто совершает преступление хладнокровно, обдуманно и не испытывает и грамма раскаяния, не так и много. Но только представьте, сколько вокруг тех, кто однажды прошел мимо, не помог, закрыл глаза. Тех, из-за чьей черствости кто-то дошел до грани и убил себя. Сколько врачей, чьи пациенты умирали по их халатности. Сколько спровоцировавших несчастные случаи на дорогах, когда самих не задело, но погиб кто-другой. Список можно продолжать бесконечно. И это не говоря о тех, кто просто в мыслях сотни раз убил кого-то, внушающего особую ненависть. Скажем, сволочного начальника или бывшего возлюбленного.

– Ну, большинство этих людей нельзя считать преступниками! – возразил я и тут же сам себя поправил: – По закону.

– По закону – да. Но, к сожалению, на мою способность видеть так, как я вижу, установки и статьи Уголовного кодекса не распространяются, – вздохнула Влада.

– А это… эта способность, ее нельзя отключать по желанию, ну, или хоть иногда отгораживаться?

– Можно. Помогает алкоголь, много алкоголя и некоторые препараты. Но они еще даже хуже, чем просто напиться. Под ними становишься почти растением. И совсем не можешь защитить себя… ни от чего, – она снова поежилась, но потом тряхнула головой, словно отмахиваясь от чего-то.