Проект Ворожея (СИ) - Чередий Галина - Страница 56

– Не сравнивайте! Это абсолютно разное! – огрызнулся я и понял, что пора сворачивать этот разговор. Никто тут никому ничего не докажет.

– Не настолько разное, как вам видится! – Новая волна обездвиживающего давления от Гарденина застала меня почти врасплох, отвлекая, и я пропустил то, как он вскинул руку, впиваясь жесткими пальцами прямо в место перелома.

Боль была просто охренительно дикой, и на мгновение я просто ослеп и, может, даже позорно заорал, точно утверждать не могу. Ощущение, как будто раскаленные здоровенные зубищи пережевывают мою ключицу, чуть не заставило рухнуть на колени. Не глядя махнул кулаком, но он не нашел цели, и спустя пару секунд зрение прояснилось, а боль отхлынула.

Гарденин стоял в паре шагов от меня и самодовольно усмехался.

– Можете избавиться от своего бандажа, капитан Чудинов. И на этом наша встреча закончена. Но советую подумать над тем, что способности даруются не всегда как наказание или поощрение для нас самих, а еще потому, что они могут быть жизненно необходимы окружающим.

– Если вы об этом, – дернул я уже совершенно не причиняющим беспокойство плечом, – то я вас не просил ни о каком чудесном исцелении.

– А я это и не для вас лично сделал, Чудинов. До свидания!

– Прощайте!

Вывалившись из кабинета, шефа я не встретил и весь путь до больницы задавался вопросом, что за бредовый разговор вышел у меня с этим проклятым наставником. А еще о том, как я скажу Владе, что отныне все между нами меняется, и насколько идиотом при этом буду выглядеть, если она заявит, что ей ничего такого не нужно. Ну еще бы! Кому нужен мужик, которого штормит из одной крайности в другую? Антоха, ну не клоун ли ты после этого? Вот только плевать. На этот раз я знаю, чего хочу!

ГЛАВА 28

– Вы меня, конечно, простите, но я не могу допустить, чтобы вы допрашивали моего пациента в подобном состоянии! – на мой взгляд, чрезмерно строго сдвинул густые седые брови главврач районной больницы.

– Прошу прощения, как к вам обращаться, гражданин? – натянув маску настоящего говнистого мента, сухо осведомился я.

– Ко мне обращаться – Леонид Петрович Малов, – поджал губы полноватый низенький доктор, вызывающе глядя на меня снизу вверх.

– Так вот, гражданин Малов Леонид Петрович, ваш пациент вполне может оказаться опасным преступником, а таким место не в вашей больнице, где и нормальных задвижек нет, а в тюремном лазарете. – Конечно, Влада утверждала, что парень невиновен, и я склонен был ей верить, но одно дело моя вера, а другое – неизбежная канцелярщина. Мне она и самому-то не в кайф, а тут еще доктор этот встал на пути с таким видом, будто я эмиссар гестапо, прибывший изощренно измываться над больными.

– И мы пришли не допрашивать, как вы изволили выразиться, а опросить, дабы получить внятную картину вчерашних событий, причем именно с точки зрения вашего… хм… подзащитного.

– Даже если так, – ноток праведного гнева в голосе врача стало в разы поменьше, но вход в палату он все продолжал загораживать. – У Кравцова ожоги второй степени почти тридцать процентов тела, это безумно больно, и мы сейчас держим его на сильных обезболивающих. Человека под действием подобных препаратов сложно назвать адекватным и имеющим четкое представление о реальности. А что, если он оговорит себя?

– Леонид Петрович, мы не собираемся ничего требовать от этого молодого человека, – мягко вмешалась Влада. – Не думаю, что под действием любых препаратов некто, не совершавший ужасных вещей, объявит себя виновным. Мы заинтересованы в поимке настоящего преступника, а не в склонении кого-либо к самооговору.

– Было бы сказано, – проворчал главврач, отступая, однако, с дороги и раздражая меня еще больше.

Все-таки бесит этот идиотский стереотип, что все поголовно в нашей системе только и мечтают любой ценой побыстрее найти крайнего, навесить на него всех собак и закрыть дело, получив лишние звездочки на погоны. Понятно, что и таких в органах в достатке, но не все же. Хреновых врачей тоже пруд пруди, но я же не позволяю себе тут встать в позу и начать строить столичного говнюка, уверенного, что все медработники с периферии – криворукие некомпетентные недоучки, только и думающие, как кого-то залечить до смерти.

– Кравцов Михаил Николаевич?

Лежащий на больничной койке парень никак не прореагировал на наше появление, хоть и не спал. Он был буквально запеленут в бинты с разноцветными разводами крови и препаратов с ног до головы и, само собой, выглядел ужасно. Сломанный нос, фингалы в пол-лица, разбитые в мясо губы, сломанная рука подвешена, в общем, досталось ему изрядно. Но гораздо более тягостное впечатление произвел его короткий взгляд, которым он одарил нас, прежде чем отвернуться. Меня буквально передернуло от интенсивности боли и окончательной безнадежности в нем. Причем показалось, что к физическим страданиям это всепоглощающее отчаянье имеет весьма отдаленное отношение. Это был взгляд приговоренного к смерти, которому было отказано в помиловании, и никакое чудо его уже не спасет. Конечно, не приведи господи очутиться в полной власти разъяренной толпы, но все же обошлось относительно благополучно, так неужели его сам факт нападения и временного бессилия настолько сломал? Или тут нечто совсем другое?

К этому времени у меня были основные данные на парня. Кравцов Михаил, двадцать четыре года, недавно с отличием закончил Питерский институт живописи, скульптуры и чего-то там еще. По месту учебы и практики зарекомендовал себя со всех сторон положительно. Неконфликтный, мягкий, но не слишком активный во всем, что касалось общественной жизни ВУЗа. Вернулся домой, но с родителями не остался, а перебрался в оставшийся от бабки домик в Немово. Собственно художествами своими и занимался все время. Ими же и зарабатывал, неплохо, причем, для начинающего.

Твою ж налево! У меня из-за этого дела уже, по-моему, скоро будет аллергия на все, что имеет хоть какое-то отношение к искусству во всех его проявлениях!

Я задавал формальные общие вопросы, а парень продолжал меня игнорировать, безжизненно глядя в оконный проем. Ладно, чего уж там – перейдем к делу.

– Михаил, вы были знакомы с погибшими сестрами Киселевыми? – чуть вздрогнул – вот и вся тебе реакция, но когда нас полный игнор-то останавливал?

– Какого рода отношения связывали вас с девочками?

Кравцов громко сглотнул и прикрыл глаза, продолжая хранить молчание. Но я успел уловить краткое выражение, промелькнувшее на его лице. Вина. Вот только за что?

– По какой причине вы вчера подверглись нападению жителей Немово с гражданкой Антониной Киселевой во главе? В чем они сочли вас виновным? – снова только неподвижный взгляд в окно.

Понятно, общения не будет. Заставить, при всем желании, его говорить я не могу, так что выходит – просто теряем время.

– Знаете, Михаил, столь упорное нежелание сотрудничать я могу счесть признаком причастности к преступлению. – Вот, видно, не выйти мне сегодня из амплуа плохого копа.

– Антон! – одними губами прошептала Влада, глядя просительно, но я строго на нее зыркнул, и она покорно застыла на своем стуле в углу палаты.

– И правильно! – неожиданно раздался надломленный сиплый голос Кравцова.

– Правильно что? – не понял я.

Парень очень медленно повернул ко мне голову и уставился снова взглядом обреченного, и я еле сдержался, чтобы не поморщиться и не отвести глаза.

– Правильно, что сочтете причастным. Я это заслужил.

– Пояснить не желаете?

– Чего уж тут пояснять, – болезненно искривил он искалеченные губы. – Встретил я двух девочек, недоверчивых и колючих. Показалось мне, придурку, что заставить их поверить, будто в мире полно хороших людей – это замечательная идея. И вот чем все закончилось. Так что виновен… во всем.

Слова Кравцов произносил отрывисто, словно хлестал самого себя. А во мне опять вскипело извечное возмущение и злость. Ну вот какого хрена люди, у которых есть зачатки добра и совести вечно взваливают на себя груз ответственности за поступки тех, кто начисто лишен понятий человечности и порядочности? Скрипнув зубами, я отогнал ненужные сейчас мысли и продолжил опрос: