Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки - Мусатова Лиана - Страница 15

Это уже был не мираж. У него уже были волосы и губы. Вырисовывался волшебный образ. Чем более он приближался к миражу, тем труднее было ему. Ароматы, перемешавшись волновали, обволакивали густым волшебством, туманили рассудок. Но все-таки и сквозь туман он различал вдали вожделенный образ, к которому упрямо шел, гонимый желанием. Желанием слиться с волнующим ароматами, проникнуть в них, стать ими. Казалось, еще несколько шагов, и он, протянув руки, ощутит под пальцами бархатистый беж прозрачной кожи, под которой струится янтарный сок спелых яблок. Но…

Это были только его фантазии.

И вот однажды он встретил её на тропе. На какую-то долю секунды в зелени глаз мелькнул интерес и тут же растворился в холоде равнодушия. Но и этой, бесконечно малой искорки интереса достаточно было, чтобы воодушевить его, вселить надежду. В глубине взгляда под холодом равнодушия затаилась боль. Она ему уже была знакома. Это была боль выжженной пустыни. И его сердце отозвалось на эту боль. Чем ближе он оказывался, тем ощутимее становилась эта боль – ее боль – и тем большей болью отзывалось его сердце. И две боли, как эхо, метались между двумя сердцами, пока не слились в одну. По мере того, как уменьшалось расстояние между двумя сердцами, уменьшалась и слабела боль, пока совсем не исчезла. И в это мгновение он коснулся ее губ. Пересохшие под палящими лучами, они вдруг начали наливаться влагой. Она шла откуда-то изнутри, заполняла их впадинки и, колдовски благоухающая, просачивалась сквозь кожу, орошая ее. Он слизывал эти будоражащие капельки, росу ожившей, зазеленевшей пустыни. Он все еще ощущал жар пустыни. Его все еще жгли бесчисленные песчинки, и он все еще вздрагивал от молниеносных уколов, обжигающих так, что захватывало дух. И от этого его дыхание становилось все прерывистее. Он отстранился на расстояние полусогнутой руки и наслаждался магией чуть приоткрытых влажных губ, в непреодолимом порыве стремящихся к нему. Он был любим. Он мог отстраниться и наблюдать, наслаждаться и быть хозяином положения. Зеп Тепи распростерло над ним свои крылья – божественное время. И вот вздрогнули ее ресницы, и широко распахнулись, а на их кончиках засверкало счастье. Оно мириадами мерцаний, слетая с ее ресниц по лучам его взгляда, проникало в него и воплощалось в огромное желание объять весь мир. Весь мир сейчас был перед ним. Он сконцентрировался неповторимым оазисом среди некогда выжженной пустыни. Он погружался в этот мир. Он был этим миром. Его захлестнула горячая волна восторга – из недр пустыни восставали горячие ключи. Они били неиссякаемыми фонтанами, касались его кожи, проникали внутрь и по клеточкам его тела растекались неповторимым ощущением полета в фантастическом Нечто. Зеп Тепи, уходя, оставило свои признаки, чтобы человечество не забывало о нем. Эти признаки открываются не каждому, а избранным, кто понимает, что самое главное в этой жизни дарить душе прекрасные моменты. Оно не ушло – это время, оно осталось жить в таких мгновениях.

Проснувшись, Саша не мог понять этого чудесного перевоплощения майянской девчонки в пустыню, этого чарующего сплава пустыни и сельвы, Египта и Юкатана. Всё ещё учащённое сердцебиение подтверждало реальность переживаний, сохраняло их колорит. Горячее дыхание всё ещё извергалось из его возбуждённой плоти. А какую связь имело то майянское время с египетским Зеп Тепи? И почему это проявилось сейчас, после похода в святилище Тота? Просто открылись ещё какие-то шлюзы памяти?

Размышляя над своими снами, Лия не заметила, как позавтракала. Более всего её волновало то послание, которое она должна была куда-то отнести и спрятать. Это совпадало с её догадками о том, что она, будучи дочерью вождя племени, обладала знаниями, которые у неё хотели выведать, поэтому пытали, а потом казнили. Но во сне она несла только кодекс. Смогла ли его спрятать?

– И какие мировые проблемы решаются в этой голове? – спросил Саша, когда они выходили из гостиницы.

– Сегодня мне приснилась я – майянка.

И она кратко пересказала сон. О своём ночном путешествии на Юкатан он промолчал.

– Сейчас многие даже не хотят слушать о предсказаниях майя. Кто в наше время поверит какой-то древней цивилизации, которая исчезла? Сейчас любят повторять, что эти дикари даже колеса не знали. Да, они не знали колеса, но знали астрономию и математику на уровне, иногда даже превосходящем современный. Если мы считаем, что календарь дает возможность нам ориентироваться в днях недели и месяца, то для этой народности он был необходим для определения положения нашей планеты относительно Солнца и других планет.

– Не понимаю, как же тогда со всем этим связать человеческие жертвы?

– Они это делали ради будущего человечества. Они считали, что такая жертва поможет предотвратить конец света и гибель человечества.

– Это ты предполагаешь или знаешь наверняка?

– Где-то читал и вполне согласен с этим. Разве у нас во время Второй мировой войны не жертвовали своим жизнями ради спасения других. И, заметь, это были добровольные жертвы!

– Можно и так рассуждать.

– Но были ли эти жертвы добровольными у майя? – спросила Орнелла, стоящая неподалеку и прислушивающаяся к их разговору.

– Может быть, и не каждая соглашалась со своей участью, но пойти против обычая никто не смел. Во-первых, это не представлялось как что-то ужасное. Это была честь – умилостивить бога. Девушку выбирали, как Мисс Мира, самую красивую. Кроме того, она уходила в другой мир, где жизнь была намного лучше, но этим сохраняла продолжение жизни своих соплеменников, ведь всех их бог не мог принять и обеспечить им жизнь на небесах. Туда уходили только избранные.

– Почему они решили, что человечество должно погибнуть? – не унималась Орнелла.

– Потому что верили в циклы и называли их Великими. В их календарях указано семь Великих циклов или семь Солнц. Сейчас у всех на устах «четыре ахау три канкан», то есть 21 декабря 2012 года. Этот день многие считают концом текущего цикла и гибелью человечества. Но так думаем мы, живущие сейчас. А как думали они? Правильно ли мы расшифровали их послание?

– А ведь осталось совсем мало времени, – забеспокоилась Орнелла, – надо будет спросить у Захи, что он думает по этому поводу. Он больше нас разбирается во всем этом. Я читала, что их календарь был точнее нашего. Как же это возможно, ведь у нас очень развитые технологии? Саша, почему же ученые не могут добиться такой же точности?

– Потому, что тот, кто создавал календарь майя, вернее та цивилизация, была более развита, чем наша. Мы еще не достигли такого уровня. Кроме того, у майя был не один календарь, а три.

– А зачем им целых три?

Лия хотела поговорить с Сашей о более серьезных вещах, и вмешательство Орнеллы в их беседу несколько ее раздосадовало. Ей было известно то, о чем спрашивала девушка, поэтому ответы ей были не интересны. Она отошла в сторону и, отходя, заметила на лице Орнеллы выражение победительницы.

А в это время к Лии подошел Захи.

– Тебя что-то тревожит? Невысказанный вопрос застыл в твоих глазах.

– Я не перестаю удивляться тому, с чем встречаюсь здесь. Казалось, можно бы и привыкнуть. Но к этому привыкнуть нельзя, потому что следующее чудо потрясает еще больше, чем предыдущее.

– С чем же ты столкнулась опять?

– Мне снился сон из прошлой жизни, где я была майянкой, девчонкой Лис, умеющей превращаться в бабочку. И вот я-бабочка порхаю в ночном небе, а оно со мною разговаривает. – И Лия прочла ему стихотворение, которое услышала во сне. – Интересно то, что у меня есть очень похожее на него, которое я написала много лет назад. Отлично помню, как сейчас, как это было. Поздний зимний вечер. Я легла уже в постель и посмотрела в окно. За окном было черным-черно: не видно снега, не видно звезд. Помню, как старалась прислушаться к тому, что было за окном. Чувствовала, что черное покрывало живое, слышала, как оно дышит, вздымается и хочет мне сообщить что-то важное для меня. Я напряглась, пытаясь вникнуть. И вот что уловила.