Штурм Берлина
(Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 87

Я ухватил семь гранат и скорее к окну.

Когда рассвело, на улицу жутко было смотреть, столько там было трупов и разбитых машин.

Гвардии красноармеец И. КОБЛИК.

2 мая наша рота занимала один из полусгоревших кварталов вблизи рейхстага. Немцы старались прорваться через наш участок. В шесть часов утра, после небольшой артподготовки, они атаковали дом, занятый нами. С гранатами в руках они рвались к проломам в стенах и к окнам. К этому времени у нас как раз вышли боеприпасы. Пришлось бегать по развалинам в поисках гранат и патронов. Их много тут осталось ещё от боя за этот дом.

Пока часть бойцов была занята добычей боеприпасов, пятерым гитлеровцам удалось проскочить через один из проломов во двор. Первым появился немецкий офицер. Я выстрелил в него, но не попал, а он в это время метнул в меня гранату. На счастье, она упала, не долетев до меня, и, разорвавшись, только забросала обломками кирпичей. Я выстрелил во второй раз, и тут гитлеровцу пришёл конец. Остальные немцы, видя, что их начальник убит, кинулись было назад. Но наши пули догнали и положили их на месте; одному только удалось уйти.

После этого мы замечаем, что стало что-то тихо, на улице мало кто живой виден. Мы думаем: надо держаться, верно, перед боем это тихо. И вдруг является к нам связной с командного пункта роты с приказом прекратить огонь. Мы только глаза вытаращили. Не думали, что в этот час и всей войне в Берлине конец. Вылезли мы на улицу, грязные, чумазые — ведь семеро суток сидели здесь, в развалинах. Стали собирать по улицам немцев, — тех, кто не успел удрать из этого квартала, и собрали их сотен до трёх. Выстроили пленных и отправили под конвоем, а сами пошли приводить себя в человеческий вид.

Гвардии старший сержант САПРОНОВ.

В нашем батальоне к ночи на 2 мая осталось только два связиста — я да гвардии красноармеец Чайка. Остальные связисты вышли из строя в последних боях. Дали нам в помощь ещё стрелка Палия Пантелея, но он мало смыслил в нашем деле. Однако пришлось и его приспособить, потому что дела было как раз очень много. Наш батальон преграждал путь противнику на перекрёстке двух центральных улиц, и приходилось крепко драться — немцы напирали отчаянно, стремились куда-то прорываться. Такая была горячка, что мы проглядели, как и Первое Мая прошло.

Постоянную связь с ротами командир батальона держал больше по телефону; в городе — не то что в поле: стены домов не давали возможности иначе быстро ориентироваться в обстановке. Я поддерживал связь с ротой, где командиром был гвардии капитан Хабибулин. Я посадил Палия за аппарат, а всё остальное взял на себя. За эту ночь мне пришлось устранить одиннадцать порывов. Я работал не покладая рук и радовался, что связь даём бесперебойно, что вовремя передаются приказы командира и ему докладывается о ходе боя, о наличии боеприпасов, о потерях.

Шесть раз в эту ночь шли немцы в контратаку. Но мы отбивали немцев всеми средствами: гранатами, огнём из пулеметов и автоматов.

Утром командир батальона потребовал к телефону командира роты. Я его разыскал, но он был сильно ранен и ходить не мог. Я доложил об этом командиру батальона. И тогда он велел мне передать приказ — прекратить стрельбу и эвакуировать сдающихся в плен немцев. Приказ я принял, но сам себе ещё не верил — как это прекратить стрельбу? Ведь вот же он, немец, ещё стреляет, вот сейчас только подбил из фаустпатрона наш танк! Почему же такое — не стрелять? Я не выдержал и ещё раз запросил по телефону командный пункт. Командир батальона подтвердил приказ, но сказал дополнительно, что весь гарнизон Берлина вместе с начальниками капитулировал. И держа еще трубку у уха, я сколько было сил крикнул «ура!» Сидевший возле меня напарник встревоженно посмотрел на меня и спросил:

— Ты что, контужен?

— Чего там контужен! — ответил я, сунул ему в руки трубку, а сам быстро побежал к командиру роты передать радостное сообщение.

Гвардии младший сержант С. ШКУТЕНКО.

В день капитуляции.

Вечером 1 мая, после жаркого боя за здание рейхстага, мы, наконец, получили возможность отдохнуть. Отбив железные двери какого-то подвала, мы решили здесь расположиться, чтоб справить первомайский праздник.

Зажгли свечи. Нашим взорам представились три больших штабеля бумаги.

Эти штабеля пригодились нам: из пачек бумаги были сооружены столы и скамьи. Мы засели за праздничный ужин, а затем на постелях из того же материала кое-кто из нас прикорнул. Большинство, несмотря на зверскую усталость, не сомкнуло глаз.

Ночь пролетела незаметно в разговорах. Наступил рассвет, и мы покинули нашу спальню. Мы вышли на улицу, которая была ничья. Я шёл впереди, за мной человек двадцать, связисты и разведчики.

Вот здание оперного театра. По противоположной стороне улицы пробираемся дальше к центру. Вдруг пулемётная очередь — прямо на нас. Всё обошлось благополучно, никого не задело. Стремительным броском мы перебежали под укрытие стены соседнего здания. Дальше идти нельзя: мы одни ушли вперёд на целый квартал!

К счастью, в этот момент из-за угла показался наш тяжёлый танк. Я указал танкистам направление, откуда бил пулемет. Танк развернул свою башню и послал в указанном направлении два снаряда. Разрывы потрясли пустынные, безмолвные улицы. И снова всё стихло. Так прошло минут десять, — поразительная тишина! И вдруг, как по сигналу, сразу отовсюду стали появляться вооружённые и безоружные немецкие солдаты. Через несколько минут на перекрёстке уже собралась тысячная толпа. Немцы повылезали из своих нор, чтобы сдаться нам в плен.

Мы подумали: что нам делать с ними — нас было слишком мало, чтобы взять их всех под конвой. Пришлось приказать им строиться в колонны и под командой своих же офицеров направляться в сторону наших войск.

Только успели мы отправить последнюю партию, как из-за угла прямо на нас строевым шагом вышла вооружённая колонна человек в двести, во главе с офицером. Я вышел на середину перекрёстка. В пяти метрах от меня немецкий офицер остановил колонну, повернулся ко мне, расстегнул кобуру, вынул пистолет и, подойдя поближе, вручил его мне. Затем отошёл на три шага, стал и ждёт. Я приказал колонне сложить оружие. Офицер ответил, что солдаты согласны сложить оружие лишь в том случае, если им гарантируют жизнь, так как отряд является ударной колонной войск СС.

— Пленных мы не расстреливаем, — ответил я.

Солдаты, проворно сложив на тротуаре винтовки, автоматы и противогазы, снова построились в колонну. Каску не снял никто.

Спрашиваю:

— Почему не сняли каски? Ведь никто не стреляет.

— Нет, — последовал ответ, — мы останемся в касках, потому что идёт дождь…

Я позволил им идти в плен в касках, раз им это уж так нравится.

Впрочем, пройдя метров тридцать, они стали сбрасывать каски на мостовую…

Лейтенант И. БАКАЛОВ.

Капитуляция немецких войск в Берлине 2 мая 1945 г.

— Кончено, — сказал капитан Кудяков, — теперь можно вымыться вон в том канале, у которого Геббельс мечтал в лунные ночи.

Гвардии сержант Г. ЧЕРНЫШЕВ.

Сегодня я со своим другом связистом Кукшиным стоял у здания рейхстага. Вижу, что Кукшин задумался чего-то. Спрашиваю:

— Ты чего, Кукшин, задумался?

Он молчит. Потом он высказал свою мысль:

— А як нэ вылыка була у Гитлера сыла, а мы её зломыли.

Старший сержант И. ЖДАНОВ.

Выпили мы с товарищами по кружке вина в честь Победы у самых Бранденбургских ворот. Потом решили мы немного пройтись, посмотреть на германскую столицу, как выглядит она сегодня.