Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 62

Как-то нам сообщили, что в детский дом едут гости — гвардейцы с фронта — и везут детям подарки. Стоявший недалеко Толя Гончаров, услышав эту весть, всплеснул руками и быстро побежал по лестнице.

— Ребята! Ребята! К нам едут гвардейцы с фронта!

— Гвардейцы едут! Гвардейцы! Давайте приведём в порядок комнаты, чтобы гвардейцы нас похвалили, — воскликнула шестилетняя Нина Бесфамильная.

— Ребята, а вы знаете, кто такие гвардейцы? — спросила воспитательница.

— Знаем. Это самые храбрые. Это они побили немцев в Сталинграде.

К нам приехала делегация гвардейского механизированного соединения которым командовал гвардии генерал-лейтенант Обухов.

Дети с крыльца хором приветствовали гостей.

Обычно после ужина дети шли в спальню. На этот раз, в честь приезда гвардейцев, им разрешили побыть в зале с гостями.

Шестилетний мальчик, теребя кудрявые волосы майора Суворова, спрашивал:

— Дядя, правда, что вы гвардеец?

— Дядя, а вам на фронте дают сметану? — спрашивал Толя Гончаров, сидя на коленях у другого гвардейца, и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Нет, вам на фронте нельзя есть сметану, потому что пока вы её будете кушать, немец может вас окружить; ведь сметану кушают маленькой ложечкой, а это очень долго.

Несколько дней прожили гвардейцы в гостях у детей. Они помнили, какими были наши дети, когда их собирали по подвалам и блиндажам. Теперь это были обыкновенные, весёлые советские ребятишки. Наши воспитанники давно окрепли, поправились и успокоились. Вова Милов уже не говорил о том, что не хочет жить, а весело и задорно играл с детьми; Галя Иванова уже спала безмятежным детским сном. Прогулки на Волгу, в сады, в степь, в парк отвлекли детей от мрачных мыслей, а твёрдый режим, усиленное питание и пребывание на воздухе покрыли их щёчки здоровым румянцем.

Мы с мужем давно учительствуем в Сталинграде, на «Красном Октябре». А в эвакуацию жили в селе Караваинка, километров полтораста от Сталинграда вверх по Волге. Пешком сюда пришли, вещи на тачке везли по песчаному берегу вчетвером, — я, муж, дочь и сын. В Караваинке устроились неплохо — своим любимым делом занимались: муж был директором школы, я географию преподавала. Но когда услышали по радио, что бои в Сталинграде окончились, немцы капитулировали, потянуло в родной город. Я думала: хоть развалины там одни остались, а все-таки Сталинград!

Муж мой не мог бросить свою должность, а мне то, что он директор, на руку было. Я прямо сказала ему:

— Хоть ты мое начальство, но спрашивать тебя не буду, уйду и всё.

Сына я оставила с мужем, а Ирина, дочь моя, тоже решила вернуться в Сталинград. Она в начале войны окончила десятилетку, а потом до эвакуации работала фрезеровщицей на Тракторном.

Отправились мы с ней вдвоем, положив в сумочки по паре белья, немного пшена и сухарей. Шли Волгой, по льду. Оттепель была, неледь, дождь шел со снегом, а за Пролейкой, где мы ночевали, метель разыгралась. Дорога стала теряться: ничего не видно, и вдруг вода заблестит, выступает из подо льда.

У меня сердце больное. Чувствую, что не в силах дальше идти: пройдешь пять шагов, а ветер на десять назад отнесёт. Стоим, не знаю, что делать; хочу уже возвращаться, но дочь умоляет:

— Мамочка, ну ещё немножко — может, попутная машина нагонит.

— Какая, — говорю, — машина в такую метель поедет Волгой!

Идём дальше. Стараемся только дороги держаться. Страшно стало, думала, что заметёт нас. Дочь тоже уже начала выбиваться из сил. Вдруг, слышим, позади нас что-то тарахтит. Это была машина, нагруженная железными бочками.

Просим подвезти.

— А вам куда? — спрашивает шофёр.

— В Сталинград, — говорим.

Шофёр смеется:

— Садитесь скорее, а то вас ветер в другую сторону несёт.

Машина довезла нас быстро.

И вот поднимаемся с Волги по разбитой лестнице к «Красному Октябрю». Вокруг трупы немцев и дощечки с надписью «мины». Ни одной целой стены. Приходим к своему дому — сгорел. Мёртвая тишина, пустота. А ведь пять месяцев назад по этой улице шли трамваи, мчались автобусы, автомобили; рядом громыхали пригородные поезда! Впереди, за железной дорогой, стояло одно из самых красивых в районе зданий — 90-я школа, в которой работал муж, учился сын. Позади, ближе к Волге, была 35-я школа. Здесь я работала, училась дочь. Ничего нет — всё уничтожил враг.

Стоим в тяжёлом раздумье возле пепелища своего дома: куда идти, где будем ночевать? Мимо изредка проходят люди. Думаю, куда они идут, где живут?

Две женщины катят тачку. В одной из них дочь узнает свою знакомую, Марию Опачину. Эта женщина приглашает нас к себе и спешит поделиться своей радостью: сегодня получила немного муки, первый паёк.

Она жила в блиндаже на берегу Волги. Никогда не забуду я того, что увидела, войдя в эту сырую и тёмную яму. Нас встретила седая, костистая старуха с чёрным, точно обуглившимся лицом и маленькая, худенькая девочка, выглядывавшая из темного угла.

В детстве мне было очень страшно, когда я смотрела на картинку, изображавшую смерть с косой в руке. Старуха напомнила мне эту картинку. Оказалось же, что это вовсе не старуха, а женщина моих лет. Фашисты убили её мужа, отобрали все продукты, одежду. Во время боёв ей не раз приходилось под пулями перебираться со своей дочерью из одного укрытия в другое.

Первую ночь в блиндаже, несмотря на страшную усталость, я не могла спать. Постелила свое кожаное пальто, дочь легла, а я села у ее изголовья и всю ночь сидела, думала. В эту ночь я думала, хватит ли у нас с дочерью сил, чтобы перенести лишения, которые ожидают здесь. Что Сталинград разрушен, я знала до прихода в город, но что он до такой степени разрушен, не предполагала. Я думала, пошла бы я в Сталинград или нет, зная всё, что встречу здесь. И спрашивала себя: не лучше ли вернуться назад? Убеждала, что шла не для того, чтобы возвращаться, и тут же ловила себя на мысли, что я шла работать в школе, а школы нет и даже места нет, где можно было бы собрать детей.

Утром я вышла из блиндажа, так и не решив, что делать. Не знаю, что думала дочь. Она была тоже испугана тем, что мы увидели, но на мой вопрос, как быть, ответила твёрдо:

— Надо искать власть.

Райисполком помещался тогда за Банным оврагом, в посёлке Лазурь, в маленьком сарайчике с железной печкой. Там я встретила заврайоно товарища Ивину. Она очень обрадовалась, увидев меня, и не стала спрашивать, останусь я или нет, а сразу заговорила, что надо скорее собирать детей и открывать школу.

Долго беседовали мы с ней, советовались, как приступить к работе. Она мне сказала, что в посёлке уцелело несколько подвалов, один из которых можно использовать под школу. Я пошла осматривать этот подвал уже без всяких сомнений, окончательно решив, что остаюсь в Сталинграде.

Райисполком дал нам с Ириной отдельный блиндаж на берегу Волги. Мы быстро оборудовали его: притащили найденную среди развалин кровать, поставили ящик вместо стола, в дверь вставили стеклышко, заменившее нам окно. Одного нам не хватало — котелка, в котором можно было бы сварить что-нибудь. Мы пошли на поиски его и нашли на берегу среди валявшегося здесь мусора. Красноармейцы, жившие в соседнем блиндаже, увидев, как мы чистим найденный котелок, принесли нам вечером ведро и тазик для хозяйства. От этих красноармейцев мы узнали, что в развалинах завода еще скрываются отдельные немцы, и, испугавшись, решили на ночь припирать чем-нибудь дверь.

Дочь взяли работать в райисполком. Она составляла списки населения на получение продовольствия, а я тут же собирала сведения о детях школьного возраста. Но не все родители могли сами придти в райисполком. Те, кому пришлось жить на территории, занятой немцами, обессилев от голодовки, не вылезали из своих убежищ. Я ходила по посёлку и разыскивала детей по блиндажам и ямам. Идёшь, видишь яму, прикрытую досками или старым железом, тряпками; заглянешь в неё — люди живут.