Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 16

Немецкие самолёты обстреливали переправу. От взрывов бушующие волны захлёстывали плоты. Не раз смывало людей. Спасая их, комсомольцы бросались в Волгу. Они были связаны друг с другом верёвкой, за которую хватались утопающие. Особенно много жителей спасли комсомольцы Паша Макаров и Ваня Лушниченко. Оба они были физкультурниками. У Паши в эти дни родился первый ребёнок — сын. Жена с сыном лежали в укрытии, а он откуда-то пригнал лодку и вместе с Ваней Лушниченко без отдыха перевозил раненых, которым нужна была срочная хирургическая помощь.

Санитарная машина прибыла.

Как сейчас, помню свой разговор с сандружинницей Шустовой:

— Тоня, — спросила я, глядя на ее воспалённые глаза, — ты, вероятно, сильно устала; может быть, заменить тебя на время, а ты передохнёшь?

Я знала, что Тоня давно уже совсем не спит, день и ночь перевозя на левый берег раненых.

— Что ты, Лида, — ответила мне Тоня, — я нисколько не устала, да и раненых много. Нет, не надо меня подменять.

И опять эта девушка пошла к переправе.

Помню общее собрание комсомольской организации нашего района, созванное после того, как здание райкома было разбито бомбой. Собрание происходило на рассвете в глубоком овраге. На повестке дня стояли вопросы о создавшемся положении и плане дальнейшей работы. Председательствовала на собрании Маруся Кожина, протокол вёл Федя Кодышев.

Я была докладчиком по первому вопросу. Тяжело было говорить. Среди нас не было уже многих товарищей, павших в жестоких боях. А говорить надо было. Тесно было гневу в груди. Слушали молча, как никогда внимательно. Решение было изложено коротко: «Не покидать своих боевых постов, драться до последней капли крови, все свои силы отдать на оказание помощи Красной Армии в борьбе с немецкими захватчиками».

После собрания Варламов и Янин писали на развалинах зданий короткие лозунги: «Смерть немецким оккупантам!», «Немцы, месть и ненависть преследуют вас, смерть ходит за вами. Все вы тут подохнете!» Пригодились нам краски и кисти Лени Супоницкого.

Я был прикомандирован заводом к воинской части. Взял с собой хлеб, колбасу, фляжку спирта. Домой по неделям не заглядывал. Жил с молодыми бойцами, которые готовились стать танкистами. Должен был я их обучать, как за материальной частью ухаживать. Одновременно я и новые танки испытывал.

Ночи были душные. Спали на воле. Чуть свет — начинали танки обкатывать. А 23 августа — как гром среди ясного неба! Увидели мы — лётчики с аэродрома бегут, а за ними мужчины и женщины, что рвы копали. Все в один голос: «Немцы наступают!» Ну, думаю, значит придётся встретиться. Ждать долго не пришлось.

Стал учебный танк, в котором я тогда ездил, боевой единицей. Что это за танк был? Стреляли только пулемёты. Пушек на нём не было. Танк был без башни, сверху брезентом покрыт. Дали мы из этого танка несколько пулемётных очередей, потом отвели его в сторону и пересели на боевой танк. Был он новенький, красавец Т-34; только номера ещё не имел.

Раньше я на заводе танки испытывал, а теперь стал механиком-водителем. Другой наш рабочий тракторозаводец сел за командира танка.

Танкисты народного ополчения.

Много танков я за свою жизнь и выпустил и испытал. Сотни людей обучил. Сколько раз расписывался в ведомости, гарантию давал, что всё в танке в порядке. Но никогда не приходилось мне быть в танке во время боя.

Сначала было страшно, а потом привык. Немец бьёт, а я маневрирую, будто танк испытываю. Помогло мне то, что, так же как танк, знал я все ложбинки вокруг — и на танках изъездил их, и пешком обошёл. Знал все балки, тропки и ручейки. Ведь при мне на этой степи колышки вбивали, когда начали на голом месте завод закладывать. Там, где завод наш, такая же степь была — суслики бегали, арбузы росли. Бывало, ляжешь в этой степи, смотришь на небо и думаешь: «как похоже здесь на наш Донбасский край…»

Ударили немцы по нашему танку снарядом, но мы не вышли из строя; спустились в ложбинку, зарядили машину и опять пошли в бой. Много мы тогда передавили гитлеровцев. Не могу сказать точно, сто ли, двести ли человек; знаю только — несколько раз мы заправляли машину и опять в бой шли. Гнали мы врагов за Мечетку.

Тогда много дней бои шли, много ночей. А мне сейчас кажется, что всё это будто был один длинный день, одна огромная ночь.

Что только не проходило перед глазами. И местность видишь впереди, и всю свою прошлую жизнь.

В детстве мне пришлось в Царицыне товарища Сталина видеть. Отец мой здесь воевал: работал он на «Красном Октябре» сталеваром. Был мой отец красногвардейцем в отрядах Ворошилова. Белые расстреляли его на станции Гумрак.

«Нет! — думал я, — не может быть, чтобы враги нашим городом овладели. Товарищ Сталин этого не допустит. Была белым здесь могила — будет и фашистам».

Вся моя жизнь была связана с заводом. Я работал на нём и токарем, и слесарем, и электромонтёром. Сколько специальностей усвоил, универсальным человеком стал, а ведь на завод пришёл, имея образование только за пять классов. Освоили мы завод. Получил я за свой труд, за выпуск первых тракторов, орден Ленина.

Больно было, как немцы завод бомбили. Эх, думаешь, как бы заслонить его сверху. А когда увидишь, как зенитчики подобьют немца в воздухе, хотелось выпрыгнуть из танка, побежать и посмотреть, как этот самолёт догорает.

Затихнет бой, сидишь в танке и всю жизнь вспоминаешь… Был у меня на Линейном посёлке свой дом, построил мне его завод. Была у меня своя машина «эмка». Бывало, я в выходной день на своей легковой машине детей, жену и товарищей катал, в театр ездил…

С какими людьми приходилось встречаться! Когда завод строили, не раз я с Серго Орджоникидзе беседовал. А заболел я однажды, так ко мне на квартиру товарищ Серго пришёл проведать и врачей прислал. И ведь не только я так жил, все мы так жили — старые производственники.

Горевал я по убитым товарищам, ведь вместе начинали мы завод строить. На моих глазах Сашу Пуговицына, соратника моего, убило. Не всегда удавалось тогда друга похоронить. Знаем мы только, что легли они все вот здесь, у Мечетки.

Пришлось мне раз на завод поехать. Нужно было танк отремонтировать. Мы хоть своим ходом дошли, а другие подбитые танки с передовой на буксире вели. Поставили мы танк на конвейер, и сразу же обступили нас сборщики, слесаря, электрики; быстро, на-глаз определяли, что нужно немедленно сделать.

Бортовые моего танка были пробиты. Переменили бортовые. Гусеницы новые поставили. Всё пересмотрели, почистили. Заправили баки горючим. Как новенький танк стал. Пока на ремонте стояли, не отходил я от танка. А потом всё же решил посмотреть, что кругом делается. Прошёлся я по заводу. Немец бьёт по нему прямой наводкой. А завод работает, всюду порядок — охрана, часовые стоят. Рабочие станки на платформу тащат, погрузка идёт. По двору ходят рабочие и инженеры, повсюду копаются, что-то ищут. Это запасные части собирали, чтобы танки ремонтировать.

Вышел я на площадь. Куда пойти? Жена моя, Капитолина Николаевна, с детьми к тому времени уже эвакуировалась. А дом мой на Линейном посёлке — разбит был.

Постоял я на площади. Встретил товарища Костюченко — начальника нашей районной милиции — и подумал: «все пожилые люди опять молодыми стали». Ведь Костюченко еще в гражданскую войну служил в частях Будённого, а теперь стал командовать истребительным отрядом.

Поговорил я перед тем как в танк сесть с партийным секретарем нашего цеха товарищем Смирновым, попрощался со всеми, и снова зарядились у стадиона и в бой поехали.

Всё же подбили наш танк через несколько дней. Так и остался он на поле боя. Вылезли мы, как кавалеристы с коней, спешились и пошли драться вместе с бойцами народного ополчения. Лежишь в обороне, а вокруг тебя всё знакомые люди; вспоминаешь, когда кто на завод пришёл, кто чем отличился, у кого какая специальность, и думаешь: «а теперь у всех у нас специальность одна — солдатами стали, хотя и не по-военному одеты».