Создать Веру - убить Веру (СИ) - Подымалов Андрей Валентинович - Страница 8

Он был худ неимоверно. Оставалось только удивляться, как еще теплилась жизнь в этом скелете, обтянутом покрытой струпьями кожей. Рана на боку нагноилась и воспалилась, видимо, попала грязь.

Я положил его на лавку, налил в таз горячей воды и принялся его мыть травяной мочалкой. Отмытый от грязи и крови, он мало чем изменился — это был тот же скелет, только чуточку светлее и уже не вонял так неимоверно, как раньше.

Потом достал нож и стал калить его на огне. Подошел к лежащему на лавке.

— Потерпи, друг. Сейчас тебе будет очень больно, но иначе нельзя.

И приложил раскаленное лезвие к ране на боку. Несколько секунд он бился подо мной с силой, невероятной для такого высохшего тела, выкрикнул несколько слов на незнакомом языке и затих.

Я осмотрел обработанную рану и остался доволен своей работой: прижег я достаточно глубоко, и вероятность того, что удастся избежать заражения крови, была достаточно велика. Наложил на рану повязку и переложил его на постель.

Приготовил отвары из трав, наскоро поужинал и улегся на лавке.

Спал плохо, потому что приходилось часто вставать, смотреть за больным. Тот метался в жару и постоянно что-то говорил. Язык был мне незнаком, и я ничего не понимал.

К утру жар утих, и я пошел на работу, оставив у изголовья больного еду и травяные отвары.

Вернувшись вечером, я не без некоторого опасения вошел в свою хижину. Но страхи оказались напрасны. Он был в сознании и молча смотрел на меня. К еде так и не притронулся, но отвары почти все выпил.

— Вот это ты зря. Тебе есть надо.

Он по-прежнему молчал.

— Слушай, я так и не пойму, говоришь ты по-нашему или нет? Понимаешь, что я говорю?

— Понимаю.

Голос был низким и хриплым. От неожиданности я поперхнулся водой.

— Ну, и хорошо. А то всю ночь чего-то говорил на непонятном языке. Ты откуда?

— Издалека.

— Не хочешь говорить, не надо. Я человек не очень любопытный. Куда идешь, тоже не скажешь?

— Я уже пришел.

— В смысле? Сюда, к нам пришел? А чего делать? Здесь люди тоже тяжело живут.

— Везде живут плохо.

— Так чего же сюда?

— Так надо. Небеса послали… Точнее, Отец наш небесный.

— Чего? Какой еще отец?

— Тот, кто нас создал, и кто нас любит.

— Я ничего не понял.

— Потом поймешь. Я тебе все расскажу.

— Что расскажешь? И почему мне?

— Отец тебя тоже выбрал. Мне в помощники. Мы должны изменить мир, чтобы он стал лучше.

— Слушай, это у тебя, наверно, после жара.

— Я хочу поспать. Устал. Потом все узнаешь.

И он закрыл глаза. Я уже укладывался на лавке, когда снова услышал его голос.

— Как тебя зовут?

— Иуда. А тебя?

— Зови меня Христос.

— Э-э-э… Опять помазанник? Божий посланник? Много их уже было… Знаешь, сколько их римляне поразвешали вдоль дорог?

— Я - другой.

— Какой другой?

— Потерпи, скоро узнаешь.

ОН

Я чувствовал себя уже значительно лучше, хотя пока не мог вставать. Силы постепенно возвращались ко мне. И так же постепенно, как мне казалось, разум покидал меня. Я не всегда мог уже точно сказать, что же вокруг меня является реальностью, а что — плод моего воображения или сцены моих снов и видений. Не все видения отличались красотой, не все сны отличались логикой. Скорее, они были больше абсурдны, чем логичны. Но в них постоянно существовала взаимосвязь, они перетекали один в другой и, если из них убрать явный абсурд, то в целом создавалась некая картина. В ней были странные краски, непонятные слова и неожиданные выводы. В ней были миры, новые и зачастую странные. Многое я не понимал. Мой неизвестный учитель, который постоянно сопровождал меня в видениях и все пояснял, часто повторял эти пояснения, стараясь подобрать понятные мне слова и образы.

Он специально выстраивал для меня всю эту цепь видений и слов. Когда я окончательно запутывался, он демонстрировал мне какие-то красивые природные места или смеющихся соблазнительных женщин. И тогда я начинал чувствовать, что годы, проведенные в добровольном затворничестве, все же не до конца убили во мне мое природное естество.

В ту ночь, когда я лежал в беспамятстве, передо мной разворачивались грандиозные картины будущих бед и страданий, войн и наводнений, землетрясений и моров. Отступали и пересыхали моря, чтобы вернуться вновь ураганами и гигантскими волнами. Миллионы людей умирали от голода и жажды, чтобы через сотни лет на этом же месте другие миллионы тонули в воде и сгорали в огне. И постоянно везде шли войны во имя каких-то призрачных ценностей и идей. Женщины в муках и страданиях рожали своих детей, чтобы потом эти дети уже в других муках и страданиях умирали.

Я видел мчащуюся конницу и развевающиеся хоругви, я видел золотые кресты, похожие на тот, что выплавила молния на камне в далеком тибетском монастыре. Я видел, как во имя этого креста одни люди убивали других, как во имя этого креста разрушали города, и как во имя этого же креста бросали в огонь младенцев и вырезали целые народы.