Убежище (ЛП) - Кук Тонья - Страница 62

Шокированный, Вапа завопил. Он стянул шарф и крепко обмотал им ее раненую руку.

Дождь усилился. Прямо над головами гремел гром, и сверкали молнии, ослепительные вспышки и оглушительные раскаты практически не прекращались. Для лошадей Микку это было уже чересчур. Животные попятились и помчались прочь, унося своих всадников вниз по склону к основному отряду воинов. Остался лишь Шаккан, его рогатый шлем тускло мерцал в сером свете, проходящем сквозь толстые тучи. Он с ненавистью посмотрел на пару перед ним.

«Вдова или нет, твоя жизнь окончена!» — закричал он. — «Вот твоя маита!»

Он высоко занес клинок, чтобы разрубить невозмутимую Адалу от головы до пояса. Не раньше, чем меч достиг высшей точки, еще один разряд молнии скользнул с неба. Он ударил в меч Микку, сжигая стальное лезвие и руку военачальника.

Этот удар опрокинул всех. Адала упала на песок и откатилась, чтобы на нее не свалился падающий осел. Когда ее сознание прояснилось, она подползла по склону к Вапе. Тот был оглушен, но невредим.

Там, где прежде находился Шаккан, теперь была дымящаяся воронка в песке. Адала подползла к краю и заглянула вниз. То, что она увидела, было ужасно. Лошадь и человек были мертвы, сильно обожженные. Большая часть меча Шаккана оплавилась и стекла на его руку, точно воск свечи. Его плоть под доспехом была угольно черной. Шлем исчез, о чем Адала тотчас же сильно пожалела, так как его отсутствие обнажило причиненный лицу невероятный ущерб.

Она отвела взгляд от гротескного зрелища и обратила внимание, что песок вокруг Шаккана изменился. Он больше не представлял собой свободные белы гранулы. Кратер, в котором тот лежал, походил на чашу из необработанного стекла сине-зеленого цвета. Адале это тотчас же напомнило о тайной долине. Не был ли сине-зеленый оттенок ее почвы вызван таким же огнем с небес?

Капли дождя шипели и превращались в пар, ударяясь о сожженный труп и стекловидный кратер. Остальные Микку медленно собирались вокруг, спешиваясь и уставившись в кратер. Так велик был ужас на их лицах, когда они смотрели на Адалу, что Вапа был уверен, что они немедленно изрубят ее. Игнорируя глубоко укоренившийся запрет касаться Вейядан, он с неистовством подполз к ней и накрыл ее тело своим.

«Прочь, все вы, пока Те, Кто Наверху, не сразили и вас!» — закричал он обнажившим мечи Микку.

Вапа неправильно истолковал намерения воинов. Они не собирались поднимать свое оружие на Адалу. Вместо этого, все опустились на колени, взывая к ней простить их, клянясь служить ей, заверяя в своей вере в силу Тех, Кто Наверху.

Адала попыталась встать. Когда она заерзала под ним, Вапа покраснел от смущения и поспешно отодвинулся. Она села, расправляя свое черное платье.

Снова оказавшись на ногах, она оглядела коленопреклоненных Микку. «Вы будете верить в мою маиту?» — спросила она их. — «Последуете ли туда, куда я поведу, и будете ли сражаться лишь за чистоту Кхура?»

Все, как один, они поклялись.

Вапа отправился за своим скакуном и ослом Адалы. Дождь ослаб, а к тому моменту, когда Вапа вернулся, совсем прекратился. Он не только привел животных. В руке Вапа бережно держал шлем Шаккана. Высокий золотистый рогатый шлем улетел на много метров. Он выглядел совершенно нетронутым молнией, что уничтожила его владельца.

Пока Вапа дивился этому и любовался сверкающим великолепием шлема, отправленные за гребень разведчики Шаккана вернулись галопом. Их преследовали всадники Вейя-Лу. Адала, ведя за собой Маленькую Колючку, поспешила вмешаться. Микку и Вейя-Лу оказались разделены, когда Вейядан стала между ними.

«Над Шакканом свершилось правосудие», — провозгласила она. — «Микку выбрали присоединиться к нам».

Уже поклявшиеся Адале воины поведали своим собратьям предшествовавшие важные события. Разведчики едва могли поверить рассказу, но дымящийся кратер и их мертвый военачальник не оставляли места спорам.

Раздались приветственные возгласы Вейя-Лу, к которым присоединились и Микку. Адала кивком поблагодарила их за поддержку, а затем попросила Вапу подать руку. Он помог ей взобраться на Маленькую Колючку. Ее лицо и руки были розовыми от ожога молнией, брови и ресницы полностью исчезли. Вапа заботливо спросил, как она себя чувствует.

Тучи разошлись, позволяя прорваться столбам утреннего солнечного света. Южная равнина была испещрена этими колоннами золотистого света. От сохнущей земли поднимался пар. Адала глядела на эту картину и лишь сказала: «Твоя шляпа в печальном виде, кузен. Сними ее, и я быстро зашью прорехи, пока не вернулось солнце».

Так она и сделала. Целитель смазал и перевязал ее раненую руку, затем Адала непрерывно трудилась над рваной шляпой, пока они с Вапой спускались вниз по склону. Вейя-Лу вереницей потянулись за ними. Микку благоговейно наблюдали за ними, а затем пристроились в хвосте строя. Весть о кончине Шаккана распространилась, и все больше и больше Микку присоединялись к процессии. Ряды отряда Адалы выросли с пяти сотен до более чем пяти тысяч.

Когда солнце взошло над Кхури-Ханом, городские ворота, как и обещал Хан, открылись. Однако, солдаты у западных ворот, подняв железные решетки и открыв внутрь огромные деревянные двери, открыв рты, с ужасом смотрели на то, что им открылось с другой стороны.

Дорога, пыльная и занесенная песком, шла под уклон от Наковальни Малис к внешнему кольцу палаток эльфов. Многие из них были порваны во время недавних беспорядков, но за ними простирался обширный эльфийский лагерь. Эльфы сновали, словно шершни вокруг потревоженного гнезда. На дороге лицом к Кхури-Хану выстроились десять тысяч эльфийских копейщиков и лучников в изрядно поношенных доспехах.

Кхурские солдаты вечером накануне имели кровавые стычки с безумными фанатиками, а теперь они уставились на ряды готовой нанести удар эльфийской кавалерии в сорока метрах от них.

Долгое время ни одна из сторон не двигалась. Солнце встало над Кхурманским морем. Надуваемые с моря высокие кипы облаков тихо проплывали над головами, покрывая землю причудливыми движущимися тенями. Известие о изготовившейся эльфийской кавалерии достигло Кхури ил Нора, и Сахим-Хан отправил генерала Хаккама выяснить намерения лэддэд. Предупреждение лорда Мориллона о том, что эльфы будут штурмовать город, было у всех на уме, и ни у кого на языке.

Хаккам, еще мальчиком служивший носителем щита у отца Сахима, был плотным раздраженным человеком. Его доспехи были слишком тесными, и немилосердно натирали шею и талию. Он все время получал невозможные или противоречащие приказы от Сахим-Хана, а потом на него обрушивался гнев повелителя, когда все происходило не так, как тот желал. Из-за этого, Хаккам все время пребывал в дурном настроении.

Лицом к городским стенам, с утренним солнцем, светившим им в глаза, эльфы едва ли пребывали в лучшем настроении. Таранас командовал десятью тысячами всадников, разбитых на эскадроны по пятьдесят, как в старой сильванестийской армии. Под потертыми шлемами и выбеленными солнцем плащами они были голодными и исхудавшими, и готовыми скакать на любого врага, которого им прикажут уничтожить.

Беседующему поступило сообщение, что ворота открылись. Набросив старое белое шелковое платье (большая часть золотой вышивки была спорота, так как была слишком ценной, чтобы просто оставлять ее в качестве украшения), Гилтас поспешил к восточной границе Кхуриноста с Планчетом по пятам.

«Нет вестей от лорда Мориллона или капитана Амброделя?» — спросил Гилтас.

Планчет покачал головой: «Нет, сир. У них могло не быть возможности добраться до нас, пока ворота были закрыты».

Необъяснимое исчезновение одного из советников Беседующего лишь усиливало напряжение в эльфийском лагере. Гилтас знал, что оставался лишь шаг до вспышки конфронтации. Вид многочисленной кхурской стражи на городских воротах был искрой, которая не нужна была данной напряженной ситуацией.

Они добрались до тесных рядов всадников, и Планчет закричал: «Дорогу Беседующему! Дайте пройти!»